Лариса Евгеньева - Сестры
- Ага, побегу, - сказал Сериков, не двигаясь с места.
- Интересно, на кого ж он тогда будет каждый урок оборачиваться? ехидно поинтересовался вездесущий Храповицкий.
- Как на кого? На Волнухину.
Сериков побагровел, а Эля переменила тактику.
- Слушай, Серенький, - медовым голоском проговорила она, - я ведь прошу о личном одолжении, понимаешь? Лич-ном. И если ты меня уважаешь... хоть на чуть, ты ведь мне не откажешь, правда?
- Я тебя уважаю, - пробормотал Сериков.
- Знаешь, Серенький, слова - это фук. Фук, понятно тебе? Человек может доказать что-нибудь только делом. Ага.
- Пусть Заяц к Волнухиной идет, - проговорил Сериков, собирая тетради, впрочем не ожидая ответа на свое абсурдное предложение.
Эля и не ответила.
- Давай занимай, - кивнула она Кире, однако Киры рядом не было.
Эля даже руками всплеснула: пока она уламывала Серикова, эта дурочка примостилась рядом с Волнухиной! Усадив наконец Киру впереди себя, Эля вздохнула спокойно: теперь уж никто не скажет, что она мало заботится о сестре.
И даже замкнутый и понурый Кирин вид, можно сказать, не раздражал Элю, хотя она терпеть не могла нытиков и молчунов. Конечно, Кира разговаривала и отвечала на вопросы, но между ней и остальными явственно ощущалась словно бы преграда. Будто она находилась за стеклом прозрачным, но непроницаемым. Впрочем, родители предупредили Элю, чтобы та не относилась к Кире как-то по-особенному, выделяя или подчеркивая свое сочувствие. Главное, не надо быть назойливой. Нужно просто быть собой.
- Ты ведь добрая девочка, правда? - полуутвердительно спросила у нее мать.
- О чем разговор, муттер! - согласно кивнула Эля.
Разумеется, она будет оставаться собой. По правде, она понятия не имела, как надо вести себя в подобных случаях, что нужно: сочувствовать, вздыхать, гладить по голове?.. Поэтому совет матери быть просто собой пришелся как нельзя кстати. Она и была собой. И появление сестры поначалу почти не изменило ее жизнь. Сестра была скучноватой, это верно, зато малообременительной.
Эля может сказать совершенно точно, когда сестра впервые улыбнулась, - так разителен был контраст замкнутого, печального лица и широчайшей улыбки в тридцать два зуба! Это было, когда пришла Заяц. Заяц, пропустив из-за ангины уроки, завалилась, однако же, в кино, а по дороге домой заглянула к Эле - переписать задание и поделиться восторгом по поводу сногсшибательной комедии.
- Так она, значит, раз-раз-раз, а он подбежал, а его вдруг по голове бу-ум! - кричала Элина подружка, корчась на диване от хохота. - А он глазами, знаешь, шнырь-шнырь, ну, умора! А ее раз - и нет, тут вместо нее выскочили те, и пошла потеха! По башке его хрясть! А он весь в торте стоит, прямо кусками с него валится... этот, ну, торт! А тот одной левой его шварк! А этот, ну, который... ну, этот, он уже на люстре качается!.. Комедия, братцы мои, полный завал!
- Это ты полный завал, Заяц, - еле выговорила Эля, тоже валяясь от смеха.
Зайцева тоже хохотала, щуря свои оттянутые к вискам, действительно заячьи какие-то глаза.
- Ладно, чао-какао - и покедова! - вскочив с дивана, помахала она рукой.
- Я тебе дам "покедова"! А фокус-покус? Без фокуса не отпущу! - И Эля закричала голосом распорядителя циркового манежа: - А сейчас - смертельный номер! Фокус-покус! Дрессированный заяц играет на барабане!
Зайцева вся подобралась, насторожилась и, оттопырив локти, быстро-быстро застучала по невидимому барабану. А ее лицо вдруг превратилось в уморительную наивно-глуповатую заячью мордочку.
- Заяц, шагом... арш! - скомандовала Эля.
Выбрасывая вперед плечо и припадая на одну ногу, все с тем же удивленно-глуповатым видом Зайцева замаршировала по комнате.
- Ать! Ать! - командовала Эля. - Заяц, грызи морковку!
Сморщив нос и вздернув верхнюю губу, крепко ухватив воображаемую морковку, Зайцева принялась ее грызть, настороженно косясь по сторонам.
И вдруг они услышали смех. Смеялась Кира, запрокинув голову и чуть не сползая со стула. Она была в комнате все это время, но Эля о ней и думать забыла, настолько тихо и незаметно она себя вела - прямо мебель какая-то, а не человек. Но теперь Эля могла видеть, что ее сестра - вовсе не мебель, мебель не умеет смеяться так громко и заразительно, сверкая зубами. Зайцева тоже смотрела озадаченно: похоже, ее тоже поразила перемена, происшедшая с Кирой.
- Ну, я пошла... Пока, девочки, - наконец сказала она, хотя до сих пор тоже обращалась к одной лишь Эле, как будто, кроме их двоих, в комнате никого не было.
С этой минуты Кира понемногу стала оттаивать. У нее начал проявляться свой характер, и этот характер не всегда радовал Элю. Например, она оказалась упрямой. И все старалась делать по-своему. Даже в мелочах она не желала уступать. Письменные задания, например, не только трудные, но и сущую чепуху, она готовила только с черновиком. По сути, делала двойную работу.
- Я так привыкла, - ответила она на Элино замечание.
- Глупо!
- Мама с папой требовали.
- Но ведь их уже нет, правда?
Кира смотрела в сторону, вся побелев.
- Пардон, прости то есть, - сказала Эля, решив никогда больше не лезть с советами. За твои советы на тебя же волком смотрят.
А однажды утром она проснулась от холода. Форточка была открыта настежь, Кира в майке и трусах, стоя на коврике, делала зарядку.
- Ну, ты даешь! - зевая, поразилась Эля. - Интересно, как это я будильник не услышала?
- А он только через полчаса прозвонит.
- Как же ты встала? Без звонка, что ли?
- Ну да. Я так привыкла.
Она привыкла! Интересно, она собирается каждое утро так ее морозить?
- А я привыкла спать до самого звонка, - с нажимом сказала Эля, - и не трястись от холода, как собачий хвост!
- Вставай, вместе зарядку будем делать. Сразу согреешься!
- Да ты что, сумасшедшая?! Закрой форточку! Я замерзла, тебе говорю!
Шлепая по паркету босыми ногами, Кира взяла одеяло со своей постели и укрыла Элю.
От холода Эля уже не просыпалась. Ее будил звонок, в комнате было свежо, а поверх ее одеяла теперь всегда лежало Кирино. И это был второй случай, когда Эле не удалось настоять на своем.
Кроме того, некоторые занятия, с тех пор как в комнате поселилась сестра, потеряли для Эли всякое удовольствие. Например, по воскресеньям Эля любила, встав попозже, сесть перед зеркалом и заняться собой. Это значило: сначала взять щетку и долго расчесывать волосы, пока они не начнут потрескивать; затем счесать их налево; полюбовавшись, опять направо; перемерить штук пять заколок; потом, приблизив вплотную к зеркалу лицо, внимательно разглядывать: вот здесь, кажется, пятнышко... а здесь морщинка - в ее-то годы! Потом... Впрочем, затем обычно раздавался призыв матери:
- Эля, завтракать!
Но настроение уже успевало установиться на высокой отметке, чтобы не спускаться оттуда целый день. Ну а теперь? Теперь все это выглядело бы, безусловно, глупым. Есть вещи, которые человек может позволить себе только наедине.
Распахивать перед сестрой шкаф и хвалиться нарядами, как когда-то мечталось, у Эли не было ни малейшего желания. Хвалиться интересно тогда, когда восхищаются. Кира восхищаться не будет, Эля в этом была почему-то уверена. Разве что похвалит разик для приличия. О том же, чтобы давать ей поносить свои платья, и речи быть не могло! Эля уже имела удовольствие, хватит. На своем собственном дне рождения.
Эля дала тогда Кире свое красное платье - вполне приличное, но отчего-то нелюбимое. Конечно, Эля видела, что Кире к лицу это платье, однако не настолько же к лицу, чтобы напрочь затмить ее, Элю, чей голубой костюм был во много раз лучше?! И в то время как Кира отплясывала танец за танцем, Эля должна была кусать губы, сидя в углу!
Однако Эля забыла одну деталь: для нее в этой ситуации не было ничего неприятного или неожиданного, просто с появлением Киры все как бы перевернулось другой стороной. Дело в том, что Эля вовсе не считала, будто она должна танцевать со всеми. Наоборот, ее партнерами могли быть очень немногие. Танцевать с Элей имел право красавчик Шамраев, надежда учителей и гордость класса, и чуть-чуть Сериков. С Наренковым, которого всегда приглашали вместе с Шамраевым, поскольку они были неразлейвода, Эля бы танцевать не пошла, да он и сам не осмелился бы ее пригласить. Тем более с Ваксмахером, который приносил потрясающие диски, однако, танцуя, по-бараньи нагибал голову прямо в пол и при каждом шаге наступал на ногу партнерше.
Обычно на праздники к Эле, кроме этих ребят, приходила еще Зайцева, ее Заяц, и близнецы Вера с Аней, жившие этажом ниже. Эля называла их дворовыми подружками. Заяц - школьная, а они - дворовые.
Заяц, как всегда, появилась в школьной форме, а из-под формы выглядывали спортивные шаровары по случаю мороза. Заяц нажимала на бутерброды и пирожные, дула лимонад, в качестве же партнерши была полным нулем: почему-то дорогую Элину подружку сам факт, что она должна танцевать вдвоем с мальчиком, приводил в невероятно смешливое настроение. Она дурачилась, корчила рожи и хохотала как ненормальная.
