Борис Житков - Джарылгач
Берег
А наверху погода ревет, и каблуки топают. Слышу, по трапу спускаются, и Григорий кричит: "Эй, хлопчик, как тебя? Воды нема в кубрике?" Я думал - ему пить, и стал руками шарить. А он где-то впереди открыл пол и, слышу, щупает. Я опять испугался: значит, течь может быть. Григорий говорит: "Сухо". Я выглянул из койки в люк; мутный свет видно, и как будто все сразу спокойней стало: это от свету. Я выскочил за Григорием на палубу. Море желтое и все в белой пене. Небо наглухо серое. А за кормой еле виден берег - тонкой полоской, и там торчит высокий столб.
Вывернуться!
Ветром обдувало, я весь мокрый, и у меня зуб на зуб не попадал. Опанас тычет Григорию: "Если бы за знак закрепить да взять конец на тягу, вывернулись бы и пошли". А Григорий ему: "Шлюпку перекинет, вон какие зыба под берегом лопаются, плыть надо". Опанас злой стоит, и ему ветром бороду треплет, страшный такой. Посмотрел на меня зверем: "Вот оно, кричал тогда, дурак: "В воду, я хоть в воду", - вот все через тебя. Лезь вот теперь за борт!" Мне так захотелось на берег, и так страшно Опанаса стало, что я сказал: "Я и поплыву, я ничего". Он не слыхал за ветром и заорал на меня: "Ты что еще там?" У меня зубы трясутся, а я все-таки крикнул: "Я на берег"...
С борта
Опанас кричит: "Плыви, плыви! Возьмешь не знай кого, через тебя все и вышло. Полезай!" Григорий говорит: "Не надо, чтоб мальчик. Я поплыву". А Опанас: "Пусть он, он!" - и прямо зверем: "Звал тебя кто, черта лохматого! Пропадем с тобой, все равно за борт выкину!" Григорий ругался с ним, а я кричу: "Поплыву, сейчас поплыву". Григорий достал доску, привязал меня за грудь к доске. И говорит мне в ухо: "Тебя зыбью аккурат на Джарылгач вынесет, ты спокойно, не теряй силы". Потом набрал целый моток тонкой веревки. "Вот, - говорит, - на этой веревке пускать тебя буду. Будет плохо, назад вытяну. Ты не дрефь! А доплывешь, тяни за эту веревку, мы на ней канат подадим, закрепи за столб, за знак этот, а вывернемся, сойдем с мели, ты канат отвяжи скорей, отдай, сам хватайся за него, мы тебя на нем к себе на судно и вытянем". Мне так хотелось на берег, казалось, совсем близко, я на воду и не глядел, только на песок, где знак этот торчал. Я полез на борт. А Гришка спрашивает: "Как звать?" А я и не знаю, как сказать, и, как в училище, говорю: "Хряпов", а потом уже сказал, что Митькой. "Ну, - говорит Григорий, - вались, Хряп! счастливо".
На доске
Я бросился с борта и поплыл. Зыбь сзади накатом, в затылок мне, и вперед так и гонит; я только на берег и смотрю. А берег низкий, один песок. Как зыбью подымет, так под сердце и подкатывает, а я все глаз с берега не свожу. Как стал подплывать, вижу: ревет прибой под берегом, рычит, копает песок, все в пене. Закрутит, думаю, и убьет, прямо о песок головой. И вот все ближе, ближе...
Зыбь лопается
Вдруг чувствую, понесло-понесло меня на гребешке, высоко, как на руках, подняло, и сердце упало: сейчас зыбь лопнет, как трахнет об песок! Не буду живой! А тут веревка моя вдруг натянулась, и зыбь вперед пошла и без меня лопнула. И так пошло каждый раз - я догадался, что это Григорий с судна веревкой правит. Я уж песок под ногами стал чувствовать, хотел бежать, но сзади как заревет зыбь, нагнала, повалила, завертела, я песку наглотался, но на доске снова выплыл.
За знак
Наконец я выкарабкался. Глянул на судно: стоит и парусами на зыби колышет, как птица подстреленная. А я так рад был, что на земле, и мне все казалось, что еще качает, что земля подо мной ходит. Я отвязался от доски и стал тянуть веревку. Знак как раз тут же был: громадный столб с укосинами, и наверху что-то наворочено вроде бочки. Я взял веревку на плечи и пошел. Ноги в песке вязнут, и во рту песок, и в глаза набило, и низом метет песком. Еле веревку вытащил... Смотрю, уж кончилась тонкая веревка, и канат пошел толстый. Я его запутал, как умел, за знак, под самый корень, и лег на песок - весь дух из меня вон, пока я тянул.
Вывернулись
Знак дрогнул. Вижу - натянулся канат; я привстал. Судно повернулось, оттуда стали мне махать. Я встал и начал отпутывать канат, - здорово затянуло. Судно пошло, канат ушел в воду, потянулась и веревка, как живая змейка, так и убегает в море.
Берег или море?
Я видел, как Григорий с борта махал мне рукой, - хватайся, вытащим на веревке, - я не знал: тут остаться или к Опанасу и в море. Оглянулся - сзади пустой песок, а все-таки земля. Я думал, а веревка змейкой убегала и убегала. Вот доска дернулась и поползла. Сейчас уйдет! Я подумал: остаться, и все-таки бросился за доской в воду. Но тут зыбь ударила, я назад, а доска ушла.
Один
Я видел, как доска скакала по зыби к судну, а судно уходило в море. Вот тут я схватился, что я один, и я побежал прямо прочь от берега по песку. А вдруг тут совсем никого нет и ни до кого не дойти? Я опять оглянулся - судно было совсем далеко, только паруса видно. Лежал бы теперь в койке и приехал бы куда-нибудь.
Стадо
А вдали я увидел, будто стадо. Пошел туда - ну, вот, люди, пастухи там должны быть. Боялся только, что собаки выскочат. Я перестал бежать, но шел со всех сил. Волочу ноги по песку. Когда стал подходить, вижу - это верблюды. Я совсем близко подошел - ни одной собаки нет. И людей тоже.
Верблюды
Верблюды стояли как вкопанные, как ненастоящие. Я боялся идти в середину стада и пошел вокруг. А они как каменные. Мне стало казаться, что они неживые и что этот Джарылгач, куда я попал, заколдованный, и стало страшно. Я так их стал бояться, что думал: вот-вот какой-нибудь обернется, ухмыльнется и скажет: "А я..." Ух!.. Я отошел и сел на песок. Какие-то торчки растут там вроде камыша, и несет ветер песок, и песок звенит о камыш - звонко и тоненько.
А я один. И наметает, наметает мне на ноги песку. Мои брюки не узнать стало. И показалось мне, что меня заметает на этом Джарылгаче, и такое полезло в голову, что я вскочил и опять к верблюдам.
Избушка
Я подошел, встал против одного верблюда. Он стоял, как каменный. Я вдруг стал кричать; что попало кричал во всю глотку. Вдруг он как шагнет ко мне! Мне так страшно стало, что я повернулся и бежать. Бежать со всех ног! Смейтесь, вам хорошо, а вот когда один... все может быть. Я не оглядывался на верблюдов, а все бежал и бежал, пока сил хватило. И показалось мне, что нет выхода из этих песков, а верблюды здесь для страху. И тут я увидел вдали избушку. Весь страх пропал, и я пустился туда, к избе. Иду, спотыкаюсь, вязну в песке, но сразу весело стало.
Мертвое царство
В избушке ставни были закрыты, а за плетнем во дворе навес. И опять нет собаки, и тихо-тихо. Только слышно, как песок о плетень шуршит. Я тихонько постучал в ставни. Никого. Обошел избушку - никого. Да что это? Кажется мне или в самом деле? И опять в меня страх вошел. Я боялся сильно стучать, - а вдруг кто-нибудь выскочит, неизвестный какой-нибудь. Пока я стучал да ходил, я не заметил, что со всех сторон идут верблюды к избушке, не спеша, шаг за шагом, как заводные, и опять мне показалось, что ненастоящие.
В яслях
Я стал скорей перелезать через плетень во двор, ноги от страху ослабли, трясутся; перебежал двор, под навес. Смотрю - ясли, и в них сено. Настоящее сено. Я залез в ясли и закопался в сено, чтоб ничего не видеть. Так лежал и не дышал. Долго лежал, пока не заснул.
Ведро
Просыпаюсь - ночь, темно, а на дворе полосой свет. Я прямо затрясся. Вижу, дверь в избушку открыта, а из нее свет. Вдруг слышу, кто-то идет по двору и на ведро споткнулся, и бабий, настоящий бабий голос кричит: "Угораздило тебя сослепу ведро по дороге кинуть, я-то его ищу!"
Домовой
Она подняла ведро и пошла. Потом слышу, как из колодца воду достает. Как пошла мимо меня, я и пискнул: "Тетенька!" Она и ведро упустила. Бегом к двери. Потом вижу, старый выходит на порог: "Что ты, - говорит, - пустое болтаешь, какой может быть домовой! Давно вся нечисть на свете перевелась". А баба кричит: "Запирай двери, я не хочу!" Я испугался, что они уйдут, и крикнул: "Дедушка, это я, я!" Старик метнулся к двери, принес через минуту фонарь. Я вижу - фонарь так в руках и ходит.
Что оно такое - Джарылгач?
Он долго подходить боялся и не верил, что я не домовой. И говорит: "Коли ты не нечистая сила, скажи, как твое имя крещеное".
"Митька, - кричу, - Митька я, Хряпов, я с судна!" Тут он только поверил и помог мне вылезть, а баба фонарь держала. Тут стали они меня жалеть, чай поставили, печку камышом затопили. Я им рассказал про себя. А они мне сказали, что это остров Джарылгач, что здесь никто не живет, а верблюдов помещицких сюда пастись приводят и только кой-когда старик их поить приезжает. Они могут подолгу без воды быть. Берег тут - рукой подать. А пошли верблюды за мной к избе потому, что подумали, что я их пить зову, они свой срок знают. Старик сказал, что деревня недалеко и почта там: завтра домой можно депешу послать.
Мамка
Через день я уж в деревне был и ждал, что будет из дому. Приехала мамка и не ругала, а только все ревела: поглядит и в слезы. "Я, - говорит, - тебя уж похоронила..." Ну, с отцом дома другой разговор был.
