Лев Кассиль - Дорогие мои мальчишки
— Что такое? — удивился Плотников.
Ангелина Никитична открыла клеёнчатый побуревший портфельчик, долго копалась в нём, наконец вытащила оттуда какую-то бумажку и карманное зеркальце.
— Вот, Иван Акимович, не вполне, мне кажется, здоровое явление. Я должна сигнализировать. Какие-то странные записи с неведомым гербом. Я вот сочла нужным изъять. И смотрите, тот же значок на зеркале. И зеркала наблюдаются у целого ряда ребят, вернее у известной части.
Плотников пожал своими широкими плечами:
— Ребята-то как, хорошие?
— Пожаловаться не могу, Иван Акимович. Активные дети.
— Ну и пусть себе тогда смотрятся в зеркало, по крайней мере носы чище будут.
— Нет, Иван Акимович, я вас уверяю, что целая организация. Я должна сигнализировать.
— Да чего тут сигнализировать? Надо поговорить с ребятами по душам, порасспросить, а потом уже сигнализировать да изымать. Экие, право, вы все тут прыткие!
— Иван Акимович, — Ангелина Никитична прижала обе руки к груди, — я здесь человек новый, до меня тут товарищ Гай работал, видимо большой фантазёр, я теперь вынуждена многое искоренять.
— А нелёгкая у вас, видимо, работа: изымать, искоренять… сигнализировать… Да вы не обижайтесь. Давайте-ка вот сейчас позовём кого-нибудь из ребят. Вы у кого эту бумажку изымали?
— Главные коноводы — это Черепашкин и Жохов. Они заправилы и очень скрытные ребята. Вы всё равно от них ничего не добьётесь. Я уж пробовала.
— Ну-ну, уж как-нибудь! Авось мне больше повезёт. Тут они сейчас?
— Тут.
— Ну, давайте их сюда.
И вот в кабинет привели Валерку Черепашкина и Тимку-Тимсона. Плотников широким гостеприимным жестом пригласил их сесть.
— Ну-с, — сказал он, весело всматриваясь в смущённые лица Черепашкина и Тимки, — так, значит, синегорцы?
Валерка и Тимсон в ужасе переглянулись, раскрыли рты от неожиданности и густо залились краской.
Плотников продолжал, как будто не замечая их смущения:
— Ну что ж, синегорцы так синегорцы, в чём дело! Но, может быть, вы нам всё-таки, ребятки, расскажете, что вы за такие синегорцы, и с чем вас кушают, и за что вас поедом есть собираются некоторые воспитатели, от которых вы таиться решили.
Синегорцы молчали, глядя в пол.
— Ну, не хотите, не надо, — подождав немного, продолжал Плотников и подчёркнуто сухо сказал: — я ведь вас не допрашиваю. Очевидно, значит, не заслуживаю доверия… Так, что ли, выходит? Руковожу городом, партия мне доверяет, а вот пионеры некоторые, именующие себя этими самыми… как их… синегорцами, не желают оказать доверие. Плохо твоё дело, товарищ Плотников. Печальная брат, картина. Ну, извините, что побеспокоил. Идите себе…
Мальчики встали, переглянулись, вздохнули.
— Я считаю, надо сказать, — шепнул Валерка. — А? Тимка?
Тимсон только рукой махнул: чего уж тут, мол!
— Товарищ Плотников, — начал Валерка, — мы вам всё скажем. Только нам надо спросить у нашего командора разрешение.
Они и не подозревали, чтó переживал в эти минуты сам их командор. Дело в том, что Капка, едва лишь Ангелина Никитична увела с собой в кабинет Валерку и Тимсона, сразу понял, о чём пойдёт речь.
— Если что, блесни! — крикнул он вдогонку.
Не дождавшись сигнала, он сам незаметно подошёл к дверям кабинета, приоткрыл их и слышал весь разговор. В душе у Капки долго шла борьба. Он знал, что Валерка и Тимсон сами никогда не выдадут, не назовут его. Но прятаться за спиной товарищей он не хотел. А войти и самому всё рассказать не решался. Пожалуй, на смех подымут, да ещё директор тут, как назло. Однако положение Валерки и Тимсона было столь затруднительным, что Капка решил выручить их, что бы потом ни было…
Заскрипела тяжёлая дверь, и в комнату, остановившись на пороге, просунулся сам Капка.
— А, победитель! — приветствовал Капку товарищ Плотников. — Честь города отстоял. Спасибо! — Он крепко пожал своей огромной рукой Капкину ладонь. — Так ты ещё и… как это там у вас… синегорец ко всему?!
Капка кивнул головой, теребя пряжку пояса.
— У меня на заводе работает, — вмешался директор Судоремонтного, — у Матунина, мастера. Одним из первых, бригадир!
— Так это ты, значит, самый главный у них? — Плотников мотнул головой в сторону мальчиков.
— Командор, — чуть слышно признался Капка, густо покраснев.
— Ну, командор, вот ты нам и изложи всё как есть. А мы послушаем. Нам же тоже хочется знать. А то живём в одном городе с такими ребятами и даже не догадываемся, что есть у нас какие-то синегорцы.
Он с дружелюбным любопытством разглядывал Капку и его адъютантов.
— Только уж условие — не смеяться, — предупредил Капка и как мог рассказал товарищу Плотникову о лагерной игре, от которой всё пошло, о синегорцах, об Арсении Петровиче Гае, которого Плотников тоже, как видно, считал хорошим человеком, потому что сочувственно закивал, когда Капка назвал имя Гая.
Капка рассказывал, с жадным доверием вглядываясь в лицо Плотникова и стараясь уловить, понимает ли он их затею, их мечту, сочувствует ли он ей или смеётся в душе, а быть может, считает дурной блажью. Он рассказывал, а Валерка от волнения тоже шевелил губами беззвучно, не решаясь подсказать командору, когда тот останавливался, подыскивая нужные слова. Тимсон же слушал Капку и удивлялся, как это может такой сравнительно ещё молодой парень говорить столь длинно и складно. Но вот Капка кончил свой рассказ. Плотников молчал. Потом вынул коробку папирос, достал одну, закурил.
Мальчики смотрели на него, ожидая ответа.
— Ну, в общем, мы с тех пор играем так, — попробовал дополнить Валерка.
Капка резко осадил его:
— Это, может быть, ты играешь, а я, например, лично не играю, а действую так.
Плотников вдруг тепло и загадочно улыбнулся:
— Интересно задумано. Свежая голова у Гая была. Почему же вы только тайну такую храните?
— А чего зря раззванивать! — уклончиво отвечая Капка.
— Погоди. Скромность — это одно, а скрытность — совсем уж другое дело. И ни к чему, мне кажется, тут такую таинственность напускать. Ну, вначале попробовали про себя, а дело получилось. Хватит в прятки играть. А тебе, Бутырев, в комсомол надо. Не комсомолец ещё? Правда, парень ты ещё очень молодой, да тебя примут, раз ты производственник хороший и организатор, видимо, неплохой.
— А чего я буду делать там?
— Ну вот, здорóво живёшь! То же самое и будешь делать, но только лучше будешь делать. Увереннее. Яснее. И помогут тебе когда надо. И поправят вовремя.
Директор Судоремонтного и начальник школы юнгов с интересом следили за этой беседой.
— Синегорцы… синегорцы… — повторил Плотников. — Вон какое имечко приняли!
— Конечно, Иван Акимыч, — вмешалась Ангелина Никитична, — уж играли бы…
— Мы не играем, — повторил Капка.
— Ну, я не знаю, как у вас там называется…
— Дело не в названии, а в делах хороших… — возразил Плотников. — А что это всё-таки за герб такой? — проговорил Плотников, разглядывая бумажку, на которой был нарисован знак синегорцев. — Погодите, погодите, где это я уже видел его?.. Стоп!.. Да я же у Юрки, у сынишки моего, в тетрадке это видел! Он что-то там вычерчивал схожее, помнится мне…
Плотников вскинул голову и посмотрел на мальчика.
— А он тоже давно у нас, — сказал Капка.
— Да ну! — обрадовался Плотников, но спохватился и осторожно взглянул на Ангелину Никитичну.
— Его, как лучшего шахматиста, приняли, и он кружок у нас вёл. И вообще подходит.
— Да, только… — начал было Тимсон, впервые подав голос за всё это время, но тут же замолчал и покачал головой.
— Тимка! — прошипел Валерка.
— Молчу, — сказал Тимка.
— Ну, в чём же дело? — заметно обеспокоился Плотников.
— Дома его больно уж строго держат, — пояснил Тимсон, — чуть на лодке уже сразу не пускают. Боятся. Что мы его, топить собираемся, что ли?
Плотников от всей души расхохотался. Засмеялись и все другие.
— Ну, а всё-таки, что же это за игра у вас была, откуда затонские синегорцы имя приняли и почему у них герб такой? Кто скажет?
— Это пускай Валерий расскажет, он вместе с Арсением Петровичем целую историю написал, когда прошлое лето в лагере были… У нас там даже самодеятельность когда проводили у костра, Валерка выступал с этим. И мы после поклялись, что будем так действовать.
— Рассказать? — Валерка вопросительно посмотрел на всех.
— Очень интересно. Послушаем.
И Валерий Черепашкин рассказал товарищу Плотникову, начальнику школы юнгов и директору Судоремонтного историю Трёх Мастеров.
Глаза его блестели, нежные щёки покрыл лихорадочный румянец, он вскакивал, размахивал руками и рассказывал о Синегории, о людях с Лазоревых Гор, о страшном нашествии Ветров, о короле Фанфароне, о злом Ветрочёте Жилдабыле. Голос Валерки задрожал, когда он описывал, как Амальгаму, прекрасного Мастера Зеркал и Хрусталя, бросили в темницу.
