Алексей Коркищенко - Внуки красного атамана
- Скоро пшеничка выбросит зеленые флаги и заколосится. Доведется ли мне снова побывать здесь?..
Затем они сходили к делянкам озимой пшеницы. Их было четыре. У каждой стояли таблички с номерами. Он сказал:
- Над гибридами озимой пшеницы надо еще работать, но в этом году нам не удастся скрестить их... Жаль, пропадет год!
- Может быть, это сделает ваша жена? Мы бы помогли ей! - заверила Даша.
- Увы, друзья мои!.. Уезжает Анна Павловна... В Ленинграде погибли ее родители. Младшую сестренку и братишку ее эвакуировали куда-то на Урал. Анна Павловна хочет разыскать их и быть вместе с ними. - Уманский обнял ребят. Други мои кудрявые, завещаю вам свою пшеничку, передаю в наследство! Не дайте ей пропасть, в случае чего... Как только созреет, возьмите ножницы и срежьте колосья. С каждой делянки в отдельный мешок. И номера напишите на мешках те же самые, что и на табличках, чтоб не перепутать гибриды. Спрячьте надежно. И когда я вернусь... А если не вернусь, то кто-нибудь из вас потом скрестит эти гибриды, по моей схеме. Я вам оставлю все свои записки, книги, вещи разные не брать же мне их с собой на фронт... Анна Павловна тоже налегке уезжает. Куда ей с чемоданами таскаться в такое время...
Они выполнили его поручение. Все сделали так, как он наказывал. Пронумеровали мешки с колосьями и в один из них вложили записки агронома и схему гибридизации. Спрятали мешки на чердаке Дашиного дома - повесили на стропилах, чтобы мыши не достали.
Егор и Гриня закончили семилетку на удивление всем: с пятерками и без троек. И что самое удивительное - успешно сдали экзамен по немецкому языку. Егор четверку получил, а Гриня уверенно отхватил пятерку, обогнал он тут своего самолюбивого друга. А что было тому поделать, если у Грини оказалось больше тямы к иностранным языкам!.. Все удивлялись их успехам в последнем, седьмом классе, и никто не догадывался, даже Даша, о том, что задумали Егор и Гриня. Еще в самом начале войны они дали друг другу клятву закончить семилетку на "отлично" и "хорошо", серьезно овладеть немецким языком и добиться, чтобы их направили в школу разведчиков.
Они побывали в военкомате тайно от всех, пробились к комиссару, показали ему свидетельства об окончании семилетки и, напирая на то, что у них высокие оценки по немецкому языку, решительно потребовали, чтобы их направили в школу разведчиков. Комиссар записал их имена, наказал терпеливо ждать своего часа. Они продолжали вдвоем осваивать немецкий язык, надеясь, что их скоро вызовут.
Фронт был совсем близко. Целый год он стоял за Ростовом и Шахтами по реке Миусу. Самолеты прилетали бомбить районную станицу Старозаветинскую через каждые два дня. Темной ночью диверсант навел их ракетами на огромный элеватор, полный зерна. Хлеб горел несколько суток. Потом разбомбили МТС, баню и мост через Донец. За диверсантом гонялись, но он был неуловим. Шел разговор, что диверсант мог быть из местных: он, видно, хорошо знал потаенные места, где можно было надежно укрыться от погони.
А на колхозных полях шла жатва. Хлеб уродился на славу.
Егор и Гриня в эти дни от зари до зари работали на соломокопнителе комбайна. С ног валились от усталости, но гордость и мужское достоинство не позволяли им попроситься на более легкую работу.
После обеда случилась авария. Что-то железное влетело в нутро комбайна, и он выплюнул зубья барабана и сегменты разбитых шестеренок. К застывшему посреди загонки комбайну прискакал Михаил Ермолаевич. На нем были военная гимнастерка и галифе из диагонали защитного цвета. На груди сияли ордена боевого и Трудового Красного Знамени. Он недавно побывал в районной станице Старозаветинской, говорил с военкомом, просился на фронт, а вернулся военным уполномоченным по заготовке хлеба.
Бригадир посмотрел в развороченное нутро комбайна, крепко ругнулся и сказал, что в данном случае действовала вражеская рука. И он не ошибся. Пока механики ремонтировали барабан и заменяли шестеренки, Миня нашел в соломе кусок стальной трубы, насаженной на деревянную палочку. Палочку срезало косой хедера, и труба вплыла вместе с колосьями по ленточному транспортеру под барабан.
- Хитро придумал, вражина, - сказал Михаил Ермолаевич.
Стараясь наверстать время, потраченное на ремонт комбайна, он заставил работать уборочный агрегат до полуночи.
Егор вернулся домой едва живой - так устал. Выпив кружку молока, лег на верстак под грушей. Миня и Панёта сидели у кухоньки, о чем-то тихо разговаривали. Егору не спалось, несмотря на смертельную усталость.
С улицы донесся скок коня. Он умолк у их двора. Послышался знакомый, басистый, с хрипотцой, голос:
- Михаил Ермолаевич дома?
- Дома, - отозвался Миня. - Заходи, Иван Павлович. Это был полковник Агибалов, командир стрелкового полка, который окопался в степи над шляхом и у переправы через Донец. Полковник Агибалов в гражданскую войну воевал с Миней в одной дивизии.
- Михаил Ермолаевич, наши сдали Ростов, - глухо сказал он.
- Вот так-то... Дожились... Куда же дальше драпать? - непривычно медленно проговорил Миня, хватаясь за голову. Егор лежал навзничь на верстаке, темное небо всей толщиной словно навалилось на него, и он почувствовал себя раздавленным, как лягушка на дороге, которую переехало телегой. Дед и полковник сидели около кухоньки за столом, пили крепкое домашнее вино, негромко переговаривались.
- Каково, ты думаешь, мне было получить извещение:
"Ваш сын пропал без вести"? - с горечью сказал Миня.
- Ну что ты, Михаил Ермолаевич! На войне всяко может статься. Не теряй надежды, - успокаивал Агибалов.
- Писал он, понимаешь ли, перед самой войной, мол, приедет жена с маленькой дочкой, да вот уже год, считай, прошел с тех пор, а нет их, не приехали...
- Может, они и ехали, да не приехали, а может, и остались на оккупированной территории. Да, все хотел у тебя спросить, что это за старик с парнишкой капканы ставит вблизи наших позиций? С бойцами заговаривает, табаком угощает. Сутулый такой.
- Кто же это может быть? - недоумевал Миня.
- Масюта это с Витолей, - подал голос Егор.
- Как бы этот холуй не поставил капкан на твои позиции, - сказал Миня. - О его сыне, Пауле, раньше говорили, мол, погиб, а теперь разговор по станице пошел - жив он, в Германии, в эмиграции околачивался. Так что, ежели Масюта еще появится около ваших позиций, шлепните его - и баста! Значит, вынюхивает что-то, старый пес.
- Не так просто - шлепнуть, не доказав вины, - ответил Агибалов.
"А если Масюта и Витоля в самом деле шпионят?! - думал Егор. - Надо последить за ними..."
- Взял бы ты меня в свой полк как ополченца, - сказал Миня. - Душа источилась болью. Военком мне отказывает, не берет на службу. А я здоров теперь. Горе меня вылечило. Возьми хотя бы рядовым.
- Я-то тебя понимаю, Миня. Но ты сейчас такой же командир, как и я: бригадой командуешь, жатвой руководишь. Это не менее ответственное дело. Да и как бы тебе не пришлось сегодня-завтра заниматься эвакуацией колхозного добра.
- Думаешь, немец докатится и до нас?
- Что ж тут думать? Бои уже идут под Шахтами. Нужно быть готовым ко всему... И если это случится, приходи ко мне в штаб. Найду дело.
- Я тоже приду в штаб к вам, если что... - сказал Егор.
- Не встревай в разговор взрослых, - недовольно осек его дед.
- А я что, ребенок? Я вот все думаю и думаю одну думку, а додумать до конца не могу. Даже голова трещит.
- О чем же ты думаешь? - спросил Агибалов.
- Как же так: мы самые сильные в мире, нам говорили, а нас бьют по соплям?
- Да, брат, тяжелая думка, - ответил Агибалов. - От этой думки не только у тебя голова трещит. Но я скажу тебе одно: скоро мы будем немца лупить как Сидорову козу. Начали уже бить... Как бы тебе объяснить, Егор....
- Да не поймет он, Иван Павлович, - сказал Миня.
- Почему ж это не пойму? - обиделся Егор. - Сейчас не пойму, еще подумаю пойму.
Засмеявшись, полковник сказал:
- Я бы рассказал тебе, Егор, как это сложилось, да времени у меня больше нет - ехать мне надо. Не знаю, удастся ли снова побывать у вас, но будем надеяться на лучшее. Прощайте!
Егор перебрался на копну. Сон долго не брал его. Мысли текли, текли. Вспомнил Степку, вздохнул. Комары нудно пели у самого уха и забирались даже под шубу. О Даше подумал. За всю неделю лишь один раз виделся с ней, да и то мельком. Хотел сегодня забежать к ней, да поздно уже было и заморился страшно... Она тоже, небось, устает сильно. Совестливая: за троих работает, пример своим огородницам показывает, бригадирша... Близко перед собой вдруг увидел Егор улыбающееся лицо Даши с чуть вздернутыми вверх уголками губ, и словно бы освещенное утренним солнцем; посмотрел в ее ясные сине-серые глаза и заснул с улыбкой, забыв о войне, о разговоре Мини с полковником Агибаловым.
Среди ночи его разбудил тяжкий гул перегруженных бомбами самолетов. Их было много - тридцать или сорок. Они летели в сторону Донца, где была переправа.
Ударили зенитки. Снаряды взрывались высоко и лопались глухо, как кукуруза в духовке. В небе загорелись несколько ярких "люстр" - осветительных ракет. Земля вздрагивала от взрывов: это самолеты бомбили шлях и переправу, где по ночам двигались толпы беженцев и военные транспортные колонны.
