Елена Усачева - Если бросить камень вверх
Щелчок повторился. И вместе с ним появился запах. Неприятный. На корицу не похоже.
Сенька хулиганит! Но он все еще в Краснодаре. Если его не выгнали. Неужели выгнали?
В воздухе что-то изменилось. Он перестал быть прозрачным. Добавили темную краску. На ладонь легли черные чешуйки.
Распахнутая дверь взбаламутила сажу. Она заклубилась, заставила чихнуть.
Маска с длинным носом горела, вяло чадя. Мавзолей был объят огнем. Свечи вокруг расползлись некрасивыми кляксами.
– Мама! – завопила Саша.
Она махала руками, разгоняя сажу, чихала и кашляла, тапкой сбивала пламя. Огонь гас нехотя. Маски сыпались в расплавленный парафин. Мавзолей обвалился.
В какую-то секунду Саше показалось, что из водоворота сажи вылупляется некто черный, изломанный и страшный. Саша бросилась к телефону.
– Тьма! – орала она в трубку. – Беда! Прием!
– Да какой уж тут прием. Спать не дают. Вот это беда.
– Я квартиру спалила.
– Хорошо, не залила.
– У меня все в саже! Что делать?
– Убираться. Но сначала туши. В городе запрещен открытый огонь.
– Ты дурак, что ли?
– Ну, поплачь. Глядишь, погаснет от слез.
Саша прижала к себе трубку. Обои противно чадили, потрескивал перегретый паркет. Маска ткнулась длинным носом в расплавленную свечу. Мавзолей провалился, оставив боковые стены. Свет казался приглушенным из-за черной взвеси. Что же она натворила? И почему все это произошло?
– Эй! – крикнули в трубку. – Не угорела еще?
В голове все смешалось. За что, за что?
– Это я во всем виновата, – шмыгнула носом Саша. – Я хотела все изменить. Я вылила воду, перенесла землю и камешек отправила в десятый регион.
– Десятый? Это, кажется, Карелия. Хорошее место. Чем оно тебе не нравится?
– Там шаманы?
– Там все!
– Вот теперь все и случается.
Коридор выглядел ужасно. Потеки сажи, брызги воска, жуткие обгоревшие маски, черные отпечатки на стенах.
Саша заплакала.
– Меня ругать будут, – всхлипывала она в трубку. – Мама придет и начнет.
– Она не скоро придет.
Саша от неожиданности икнула.
– Я хотел с тобой поговорить. – Тьма не отвлекался на чужие истерики. – Все что-то не получалось. Твоя мама выполняет заказ для Бороды.
Слезы закончились.
– Ты тут при чем?
– Я ей помогаю. Они уехали смотреть место, где будет стоять дом.
– А ты?
– Я типа помощник в этом деле.
Саша пробежала по коридору, поддала ногой маску.
– Ничего себе! Как тебе это удалось?
– Помнишь, я оставлял визитку? Он позвонил.
– Но это невозможно!
– Невозможно с точки зрения банальной логики. А если к этому подойти небанально…
– И что-то там доказать? Это как с Арианой?
В трубке зашуршало, пискнуло, заторопились сигналы отбоя. Руки опустились. Саша сползла на пол, закрыла глаза. Что-то она сегодня не очень умная…
Сажа оказалась невероятно приставучей и липкой. Она влезла в щелочки между книг, в трещины паркета, на верхние полки, прилипла к шторам. И даже из крана вода текла со странными черными ошметками.
Саша пылесосила. Саша проветривала. Саша протирала. Выжимала тряпку и долго смотрела, как лениво плавает намокшая сажа. Вдруг вспомнила – камень! Он не уехал. У машины сломался двигатель. Спустило колесо. Водитель заболел! Камешек еще можно забрать!
На улице стыло. Щеки обдало морозом. Неужели зима? Дождались? Что там обещал Тьма? Когда пойдет снег, все станет хорошо?
Машины не было. От неожиданности Саша не успела придумать примету – на пятую проезжающую легковушку или третий мотоцикл – чтобы все получилось хорошо. И магазинов по дороге не было, чтобы купить – что? Шоколад, банку огурцов, пакет семечек? Поздно загадывать. Уже все плохо.
Она стояла и смотрела на дорогу. Теперь там красовался грузовик. А чертова машина с номером десятого региона увезла в Карелию ее камень. Или куда он там укатил?
В сердцах Саша пнула кусок асфальта. Он бодро перелетел на проезжую часть и булькнул в лужу. Такой холодильник, а тут лужи.
Никуда камень не уехал. Он лежал около бордюра, немного не докатившись до решетки водослива. Все так же надколот и так же ноздреват.
В первую секунду не поверила глазам. Успела с камнем попрощаться, а тут вдруг… Зажала в кулаке, почувствовала, как острый край врезался в ладонь. Холодный и мокрый.
Стояла, стояла, пока не поняла – папа приехал. Только поэтому камень нашелся.
Бежала, не ощущая ног.
Вся квартира сияла лампочками, бра и люстрами. Подгоревшие обои были заставлены чемоданами и высокими упаковками. Мавзолей исчез. Орало радио. Сипел закипающий чайник.
– Папа!
Она не стала к нему бросаться. Тихо подошла и ткнулась лбом в грудь. От его футболки пахло солнцем.
– Как хорошо, что ты вернулся!
Отец приехал из лета – в шортах, на шее глиняные бусы, стеклянное колечко на пальце, веревочные браслеты. Черная оправа очков, чуть вытянутые вперед губы, словно он чем-то недоволен.
– А чего это вы тут – костер разводили?
– Да, без тебя было очень холодно.
– А где мама?
– Папа! Мама нас больше не любит.
Папа посмотрел вдоль коридора, который не охраняли маски американских индейцев.
– Ты же знаешь, – тихо произнес папа, – нас нельзя не любить. Мама любит. Просто немного забыла об этом.
Вот и Велес так говорит, а значит, так и есть!
– Ты ей напомнишь? – спросила Саша тихо.
– Со сгоревшим коридором напоминать будет трудно. Но я постараюсь.
– Что ты будешь делать?
– Что обычно люди делают?
– Обычно? Дарят цветы. Но ты не делай, как обычно. Делай, как ты бы сделал.
Папа поискал глазами маски, но их не было.
– Можно позвать мастеров, чтобы выкрасили стены в оранжевый цвет.
Саша покачала головой.
– Мама не заметит.
– Тогда я приглашу маму в ресторан.
– Что ты, папа! Это совсем-совсем не интересно!
– Тогда надо идти.
– Куда идти?
– Искать выход. Выход не может быть там, где его нет. Значит, где-то он есть. Надо походить, и он найдется.
И папа действительно пошел. Он отставил чемодан, отставил сумку и пять пакетов. Пакеты он еще несколько раз переставил. Там все что-то шуршало, скреблось и тюкалось.
– Папа, ты вернешься?
Страшно было оставаться одной в квартире, где ни с того ни с сего загораются обои, где постоянно теряются карточки, где холодильник сам собой съедает все продукты.
– Куда я денусь? Конечно, вернусь. Найду решение и вернусь.
– И все изменится?
– Зачем менять? Пускай все будет, как было. Не надо ничего разваливать. Надо починить старое.
Саша сидела на полу в прихожей и смотрела на папу снизу вверх. Отсюда он казался очень высоким. И как будто еще толще.
Хорошо он говорил. Поэты – они такие, убедительные. Настоящие взрослые. Они строят и восстанавливают. Ей же все хотелось разломать. Поломать, забыть и начать все заново. Нажать кнопку перезагрузки, чтобы вернуться на прежний уровень. Чтобы там опять ломать и забывать.
Папа открыл один из своих пакетов. Сунул Саше в руку сверток. А потом сел так же на пол, опершись спиной о сгоревшую стену.
– Есть такая легенда, что давным-давно в мире существовали одни взрослые. Взрослые совершенно не умели договариваться друг с другом. Ругались, дрались, даже кидали друг в друга стульями. И тогда среди взрослых появились дети. Они научили взрослых договариваться друг с другом. Брали одного взрослого за руку и подводили к другому взрослому. А так как при детях не принято было кричать и обзываться, то взрослым пришлось научиться разговаривать нормально.
– Папа, это же сказка.
– Но не все дети обладали такими способностями. Только особенные. Они умели предчувствовать чужие ссоры и разводили спорящих заранее.
– Папа, кто это?
Из бесконечной бумаги была извлечена белесая статуэтка уродца с человеческим телом и головой слона.
– Это Ганеша, бог мудрости и благополучия.
– А что у него с головой?
– Ганеша пытался не пустить отца в комнату матери, не хотел, чтобы они ругались. Тогда отец в ярости оторвал сыну голову и выбросил. Жена потребовала вернуть все обратно. И отец приделал ребенку ту голову, которая была у него под рукой.
– Слона?
– Слоненка.
Саша покрутила в руках фигурку четырехрукого пузатого божества.
– А бивень один он где потерял?
– В бою. Бивень у него был волшебный. Однажды он превратил противника в ездовую крысу. Но заколдовывать мы никого не будем. Сашк, ты извини, что все так получилось. Это сейчас трудно, потом исправится.
Папа ушел. Бросил все сумки и ушел, унес на спине остатки сажи. Саша еще немного посидела, повертела в руках странную фигурку. Это как же надо разозлиться, что отмахнуть сыну голову? Любимому сыну… Вот ведь взрослые. Они вообще понимают, что делают?
