Георгий Садовников - Пешком над облаками

ЮНГА ИВАН ИВАНОВИЧ

действительный Член Географического Об-ва.

"Это священный храм, в котором ты, по нашим представлениям, обитаешь, пояснил толстяк и распахнул передо мной двери храма. - Не стесняйся, вступай, о светлоголовый! Ты, безусловно, будешь себе рад!"

Но меня не нужно было уговаривать лишний раз, я пулей влетел во дворец. Где-то здесь затаилась разгадка этого странного происшествия. И мне хотелось как можно скорей добраться до ее тайника и, открыв секрет, восстановить в глазах у людей свое скромное доброе имя. Я пробежал по анфиладе роскошных комнат, по персидским коврам, вдоль венецианских зеркал, но не встретил ни живой души,

Запыхавшиеся наи-вняги догнали меня на самом верхнем этаже, когда я, уже потеряв все надежды, печально оглядывал последнюю комнату, оказавшуюся моим кабинетом.

"Меня нигде нет", - пожаловался я подоспевшему толстяку.

"Ничего подобного. Ты вот он, стоишь прямо на своем месте", - возразил толстяк.

"Но я стою один, а где же я второй?"

Толстяк, непонятно почему, с облегчением вздохнул и сказал:

"Уф, значит, обошлось. Видишь ли, по нашим верованиям, ты и должен быть в единственном числе. Иначе, представляешь, сколько бы получилось недоразумений, окажись у нас два твоих "я"? Одно хочет одно, а второе - другое. Попробуй, угоди! И я, признаться, поначалу расстроился, увидев тебя и тут, и там почти в одно и то же время".

Ах, если бы он знал на самом деле о моем втором "я"! Но он не знал этого. И тем не менее именно его рассуждения навели меня на ответ, за которым я приехал на остров.

Озаренный разгадкой, я немедля кинулся к своему письменному столу. Так и есть! Посреди стола лежал лист бумаги, на котором было написано:

Все ты папался! Теперь ты глубако опазорин и больше не имеешь права меня упрекать воспитаватъ. Пириходи к нам хулиганам. Будем вместе сбивать с толка дитей. А жаль бросать такое теплое место: живи ни тужи. Но чиго ни пажалеешь для своего второго я! С приветом

Пыпин.

Письмо было написано вкривь и вкось. Но я сразу узнал эти каракули, бросился к окну и увидел за яркой границей острова темную фигурку, улепетывающую по белому льду в сторону материка Антарктиды.

Только теперь мне открылись черные планы Пыпина. решившего соблазнить меня легкой, беспечной жизнью. По его замыслу мне должно прийтись по душе такое существование, когда можно жить припеваючи, не работая, и еще принимая при этом божеские почести. О, опытный хулиган все рассчитал очень точно. И тогда общество с презрением отвернется от своего кумира, который присваивает плоды чужого труда.

Проникнув в замыслы своего врага, я ужаснулся и подумал, что, может, пока не поздно, нужно бежать из заманчивой ловушки, расставленной Пыпиным, и бросился к дверям. И не успел на какую-то долю секунды!

В кабинет вошел один из старейшин племени и голосом шталмейстера торжественно объявил:

"Покровитель! Выйди на площадь! Мы будем тебя боготворить!"

И с этой минуты наступили самые трудные дни в моей жизни. Наи-вняги поклонялись мне с утра до вечера, а когда на острове возникали новые дома и сады, они почему-то приписывали их появление моей особе. Я открещивался, горячо возражал, объяснял, что сижу сложа руки. Или праздно слоняюсь по коридорам и залам своего храма, держа над головой позолоченный нимб.

"Мы знаем: ты очень скромный!" - уважительно отвечали наи-вняги и приносили в жертву овцу, нанося ощутимый урон своему скотоводству.

Но самое тяжелое испытание выпадало на мою долю по утрам, когда мне прямо в постель приносили кипы свежих газет со всего мира - их аккуратно слал по почте кто-то, пожелавший остаться неизвестным, - и я с горечью читал в светской хронике самые подробные описания пышных праздников, которые то и дело устраивались в мою честь. Некий таинственный корреспондент, прятавшийся за псевдонимом "Правдивый Наблюдатель" и якобы аккредитованный при моем храме, не жалел цветистых эпитетов. Они повергали меня в отчаяние. Но особенно страдала от них моя бедная беззащитная скромность. Она прямо таяла на глазах. И я понял, что, если ее не спасти, мной непременно овладеет зазнайство. Но как это сделать? Где ты, моя пресловутая находчивость, воспетая в рассказах моих современников?

Однажды я, полный печали, вышел на площадь, покорно готовясь принять новую порцию незаслуженных почестей, и, сам не зная зачем, произнес перед толпой туземцев:

"Теперь у вас в изобилии фрукты и овощи. А было время, ваш остров лежал под толстым панцирем льда. Но отчего лед растаял, спрашиваю я себя? Небось от горячей воды. Бурлила вода, кипела в глубинах, точно в котле. Но вот кто-то вывел ее на поверхность, и кипяток побежал по трубам, лед растопил и снега, отогрел плодородные почвы и воздух. Или, может, я ошибаюсь, и все было не так? Впрочем, мне уже все равно". - И я безнадежно махнул рукой, подчеркивая свою обреченность.

"Нет, ты, как всегда, прав! - возразил толстяк. - Кипяток побежал по трубам и отогрел плодородные почвы. И воздух. Все было, как ты говоришь. А сделал это не кто-то, а один из твоих богоподобных предшественников. Когда-то мы сами пытались, да у нас ничего не вышло".

Как утверждают мои биографы, люди несомненно честные, но введенные в заблуждение, будто бы как раз в этом месте данного приключения я блеснул удивительной проницательностью и, повернувшись к худому высокому наи-вняге, будто бы лукаво спросил:

"Ага, сами пытались? А ну-ка расскажи, как это было".

Не отрицаю, что было, то было. Так и спросил. Только мой взгляд обратился к худому совершенно случайно, а руководило мной вполне понятное в таком случае любопытство. До сих пор наи-вняги казались мне тунеядцами, живущими за счет чужого труда, а они, выходит, сами пытались работать.

Худой замялся, смущенно потупил глаза и начал:

"А было так... Вспоминать стыдно, божественный!.. В общем, вышел я как-то из хижины ледяной на воздух, поглядел: и здесь лед кругом. А под ногами, думаю, небось крутой кипяток, вот бы вывести его на поверхность. Только не получится у меня, силы не те, думаю. Взял я железный лом и на всякий случай ударил по толстому ледяному покрову. И как следовало ожидать, ничего у меня не вышло. Только кусок льда откололся. Ну, я и ушел домой, стыдясь своего неумения".

"А что было потом?"

И тут будто бы я взглянул с далеко идущим умыслом на его соседа.

"Да о чем рассказывать, мудрейший?.. Вышел я и гляжу: лежит отколотый кусок льда, и вроде панцирь под ним, то есть над горячей водой, уже чуточку тоньше. Вынес я лом и ударил в этом месте. Гляжу: еще откололся кусок, и всего-то, а до воды далеко, почти как и было. Я плюнул и ушел, даже лом бросил в сердцах! Зря, думаю, только брался!"

Затем я узнал, что точно так поступил и третий... и сотый его товарищ. И каждый откалывал по куску льда.

"Ударил я, значит, ломом и потекла горячая вода. А что от этого толку? рассказывал сто восьмой. - Течет вода и тут же замерзает. Расстроился я и ушел".

"А я захотел отвести воду в трубу, да тоже ничего не вышло. И я ушел, добавил сто девятый, сокрушаясь. - А труба так и осталась торчать".

Сто десятый приставил к трубе еще один ствол и тоже ушел. И вдруг я понял, что так, сообща, только не зная об этом, наи-вняги пустили подземные воды в трубопровод и отогрели свой оледеневший остров. И точно так, еще не подозревая о своем сотрудничестве, они посадили сады, обеспечили себя плодами. Один бросил зерно и ушел, второй бросил зерно и ушел... четвертый... седьмой... десятый...

"Странно, - задумчиво пробормотал я, - почему вы до сих пор не определили свои координаты?"

"Пробовали! Пробовали, да ничего не вышло!" - закричали, замахали на меня руками наи-вняги.

"Широту я рассчитал, а с долготой ничего не вышло", - признался молоденький белокурый туземец и чуть не заплакал от стыда за свою беспомощность.

"А у меня наоборот: есть долгота, а с широтой не выходит", - простодушно пожаловался румяный парень.

"А вы сложите вместе: вашу долготу и вашу широту. И будут полные координаты", - и я хитро улыбнулся.

"Бог есть бог", - восхищенно развел руками румяный.

"Я здесь ни при чем", - запротестовал я, это начала оживать моя было притихшая скромность.

"А кто же, если не вы? Ведь у нас ничего не вышло".

"Это вы сделали сами. Только вдвоем. И это создано вами! - и я жестом обвел окружающий нас прекрасный ландшафт. - Все, все замечательное, что есть на острове, сотворено вашими руками!"

Толпа туземцев ахнула, а кто-то из них простонал:

"Всемогущий! Зачем ты смеешься над нами?"

"Всезнающий! Твои утверждения - прости! - фантастичны!" - воскликнул толстяк.

Он задел меня за живое, я еще никогда не ошибался!

"Ладно, - сказал я, принимая вызов. - Сейчас вы убедитесь сами и прямо на глазах у себя построите замечательный дом! Молодой человек, - я обратился к румяному наи-вняге, - вам, бесспорно, хочется построить огромный красивый дом. Но вы не верите в свои силы. И все же возьмите кирпич, положите его в основание дома, который бы вам хотелось построить".