Александр Немировский - Я — легионер. Рассказы
В пещере со львом
Во все стороны простиралась песчаная пустыня с поднятыми вверх, как бы предостерегающими об опасности красноватыми пальцами скал. «Остановись! — говорили эти скалы. — У тебя нет ни пищи, ни воды. Ты безоружен, ослабел от голода. Твои ступни стёрлись и оставляют кровавые следы. Остановись, безумец!» Но Андрокл шёл и шёл.
Уже несколько дней за ним никто не гнался. Его преследовали одни воспоминания. Лица мучителей чудовищно искажены в воспалённом мозгу. Да и люди ли они? Это фантастические звери со свиными рылами вместо лиц, с извивающимися змеями вместо рук. А может быть, это не змеи, а толстые чёрные плети, оставившие на боках и спине безжалостные рубцы.
В одно из мгновений, когда сознание Андрокла освободилось от кошмара, он увидел перед собою скалу с большим чёрным отверстием. Пещера. Она укроет его от дневного зноя, а ночью он двинется дальше. Он будет искать воду. Ведь должна же быть здесь вода!
Андрокл вполз в отверстие. Пахнуло затхлым, застоявшимся воздухом. И, прежде чем глаза привыкли к темноте, Андрокл почувствовал, что он не один. Что-то зашевелилось, раздалось ворчание и рёв, ещё более усиливаемый пещерой. Андрокл увидел льва. Лев колотил себя по бокам хвостом, готовясь к прыжку. Андрокл был слишком слаб, чтобы бежать, и слишком напуган для этого. Он закрыл глаза, ожидая смерти. Но смерть медлила, словно желая продлить мучения. Лев зарычал ещё раз, но в рычаний Андрокл уловил не ярость, а боль. Приподняв веки, Андрокл увидел, что хищник катается по земле, как большая кошка. Поведение льва было странным, непонятным.
Внезапно лев поднёс лапу к морде и с ворчанием начал её грызть. Что-то белое торчало между когтями. Видимо, заноза. И она причиняла хищнику такую боль, что даже присутствие человека не вызвало обычной ярости, Лев был совсем рядом. Андрокл ощущал его жаркое дыхание. Животное пыхтело, скрежетало зубами. Заноза зашла глубоко. Зубы зверя не могли её схватить.
Андрокл протянул руку. Хотел ли он помочь льву? Это было скорее инстинктивное, чем сознательное движение. Но пальцы нащупали острую кость, впившуюся в огромную лапу, и рванули её.
Больше Андрокл ничего не помнил. Он впал в беспамятство. Сколько оно длилось? Час или день? Этого он тоже не знал. Но он хорошо запомнил момент пробуждения: огромная тень, заслонившая свет, упругие шаги и падение чего-то тяжёлого. Зверь принёс что-то в зубах и бросил на камни рядом с Андроклом. Скосив глаза, Андрокл увидел тушу, обрызганную свежей кровью. Запах мяса щекотал ноздри. Слюна заполнила иссохшую гортань, и по всему телу прошла судорога от нестерпимого голода. Андрокл наклонился и схватил добычу льва.
Положив морду на скрещённые лапы, лев смотрел, как насыщается человек. Зеленоватые зрачки неподвижны. Кажется, зверь удивлён, что человек ест так торопливо, жадно. На несколько мгновений Андрокл забыл о соседстве хищника. Голод сделал его самого зверем. Он разрывал зубами жёсткое, неподатливое мясо и, давясь, глотал большие куски. Сытость теплом наполняла его. Но вместе с насыщением росла тревога. В неподвижном взгляде льва было что-то пугающее. Андрокл ощущал то же, что моряки из греческой сказки. Они попали в пещеру к великану-людоеду и тот откармливал их, чтобы съесть. Кто знает, что на уме у зверя. Андрокл не допускал мысли, что бок антилопы — благодарность за оказанную услугу. Нет, это просто запас пищи. «Сейчас зверь сыт, а когда проголодается, примется за меня», — думал Андрокл, прижимаясь спиной к стене пещеры. Теперь он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы двигаться. Но ему стало казаться, что малейшее движение, не говоря уже о бегстве, может вызвать ярость льва. Он слышал рассказы охотников, что звери не трогают людей, если они лежат неподвижно, притворяясь спящими. Андрокл старался не дышать и не смотреть на льва, но даже с полузакрытыми глазами ощущал на себе его пристальный, упорный взгляд.
Незаметно для себя Андрокл задремал. Впервые за много дней это было не забытьё, а сон. Андроклу снилось, что он бежит по лугу в горах. Высокие травы хлещут по ногам, щекочут спину и живот. Враги гонятся за ним, но для него это игра. Он молод, ловок, неутомим. Он у себя дома. Здесь ему всё знакомо. Только надо напиться. Ручеёк на другом склоне горы. Андрокл знает это. Он слышит, как звенят стеклянные струи, прыгая с камня на камень. Ещё несколько шагов — и он припадёт лицом к холодной, сверкающей на солнце, брызжущей влаге.
Увы, это был только сон. Жажда мучила и наяву. Андрокл оглянулся и облегчённо вздохнул. Лев ушёл. Как приятно не ощущать на себе настороженного, внимательного взгляда хищника! Теперь можно выйти и искать воду. Но радость оказалась преждевременной. Лев лежал в нескольких шагах от пещеры.
Позднее, раздумывая над поведением льва, Андрокл стал склоняться к мысли, что лев охранял его сон, как верный пёс. Но в то время он иначе расценил присутствие хищника. Лев сторожил свою добычу, как кошка у норы сторожит мышь. Привыкший к человеческой жестокости, Андрокл невольно судил о поведении зверя людской меркой. Он был несправедлив. И вскоре понял это. Появление Андрокла не вызвало у льва ни тени раздражения. Лев не колотил себя хвостом по туловищу, как в первые мгновения знакомства. Он только повернул голову и громко зевнул, обнажив огромную розовую пасть с двумя рядами острых жёлтых зубов. Андрокл опустился на землю. Он решил, что будет наблюдать за львом отсюда, а не из глубины пещеры. Наверное, звери, как и люди, не любят трусов. Лев снова положил голову на лапы, но вдруг встал и медленно побрёл к видневшимся вдали красноватым скалам.
И тут произошло нечто необъяснимое. Словно какая-то сила толкнула Андрокла. Он поднялся на ноги и зашагал за львом. Они шли долго. Лев ни разу не оглянулся на человека, находившегося от него на расстоянии одного броска. Расстояние между ними не увеличивалось и не уменьшалось. Казалось, лев считался с тем, что человек слаб и ему трудно идти.
Слёзы радости душили Андрокла. За все эти годы рабства он впервые был благодарен живому существу. И этим существом оказался не человек, а свирепый хищник. Римляне огораживают арены своих амфитеатров высокими железными решётками, бросают туда рабов и выпускают львов. Хищники терзают обречённых своими когтями и клыками. Но разве хищники в этом виноваты? Их не кормят несколько дней, их дразнят железными палками, чтобы вызвать ярость. Люди свирепее и кровожаднее львов. Они злее и подлее, коварнее и хитрее.
За красноватой скалой начался спуск. Лев и человек шли по высохшему руслу речушки. Видимо, в пору дождей оно наполнялось водой, но теперь от неё остались лишь мелкие продольные углубления, напоминающие шевелюру эфиопа. Но что это? Деревья? Пальмы в пустыне. Где деревья, там и вода!
Вот он, источник — чудо жизни! Андрокл, наклонившись, пил, и, перед глазами у него колебалось отражение львиной морды с широким носом, пастью, окружённой щёткой усов. Лев смотрел, как человек пьёт. А человек не мог напиться, слёзы текли у него по щекам, капали и смешивались с водой.
Они были в нескольких шагах друг от друга, и, казалось, каждый думал о своём. Если бы человек сделал для Андрокла то, что сделал для него лев, он, наверное, обнял бы этого человека, прижал к груди, дал бы клятву всегда помнить о нём. Но Андрокл боялся даже подойти к своему спасителю и положить ему на гриву руку. Это ведь дикий, вольный зверь. Человеческая ласка может показаться ему фамильярной и жалкой. Да и может ли выразить движение руки или) звук голоса всю глубину переполнивших Андрокла чувств?
Внезапно лев встал. В косых лучах заходящего солнца он виделся не песчано-жёлтым, как прежде, а огненно-красным. Было что-то грозное в его позе, в широко расставленных лапах, в гордо закинутой голове. Большие ноздри раздувались, грудь поднималась и опускалась, как кузнечные чехи. Казалось, зверь учуял запах невидимого противника где-то в песках и скалах и бросал ему молчаливый вызов.
И вдруг тишину расколол какой-то протяжный звук. Он был похож на львиный рык, но было в нём что-то призывное, зовущее. Судороги прошли по телу льва. Он вытянулся, задышал ещё более глубоко и часто, а потом, не оглядываясь, на мягких лапах пошёл на зов. Андрокл понял, что зверь не вернётся.
Аттила
Свиток, открытый вашему взору, написал Аполлоний, — сын Фестила. Тем, кто до сей поры не слышал обо мне, объясняю, что я торговец тканями из Массилии,[95] и родитель мой, да будет к нему милостив Христос, торговал тем же товаром, пока не преставился на шестьдесят пятом году жизни. У меня всегда были в запасе прочные и красивые ткани, и брал я за них умеренную цену. Поэтому меня знали во всех римских городах от Пиренейских гор до Ренуса[96] и во многих селениях франков и бургундов, наших союзников. Я продавал египетский лён, сирийскую ткань, милетскую шерсть и шёлк из страны серов.[97] Я одевал куриалов[98] и колонов, христиан и язычников; римлян и варваров. И никто не называл меня обманщиком. Однажды, это было в тысяча двести шестом году от основания Рима,[99] я занялся делом, далёким от моих обычных занятий.
