Януш Корчак - Когда я снова стану маленьким

И опять я думаю о Пятнашке.

Что я скажу Бончкевичу?

Потому что мне уже даже и расхотелось щенка брать. Возня с ним. Еще разозлюсь на него и побью. И станет жалта. И дворник его отовсюду будет гонять, и ребята во дворе. Слишком большая ответственность заботиться о живом существе.

Если Бончкевич хочет, пусть оставляет его у себя,

Любовь

У нас были гости. Мама надела платье, которое изъели столь. Но было незаметно, потому что тетя хорошо переделала. Били именины, и все танцевали. Началось все вечером, а когда кончилось, я не знаю, потому что я спал у Кароля.

И была Марыня из Вильно. И я с ней танцевал. Это дядя Петр велел мне танцевать. А я совсем не хотел. А дядя Петр сказал:

- Так вот катай ты кавалер! Барышня к тебе из Вильно приехала, а ты с ней танцевать не хочешь?

Я смутился и убежал на лестницу. Как можно так говорить? Разве она ко мне приехала? Может быть, ей это неприятно. Но дядя поймал меня и поднял к потолку, а я вырываюсь и ногами в воздухе болтаю. Дядя даже запыхался, а все не отпускает. Я страшно разозлился, потому что сконфузился еще больше. А он поставил меня на пол и говорят:

- Танцуй!

И отец говорит:

- Ну, не будь размазней, танцуй, она ведъ гостья!

Из Вильно.

Я стою и не знаю, что делать, потому что мне хочется убежать. И боюсь, что дядя опять меня сцапает и начнет тормошить. Поэтому я только незаметно поправляю куртку, смотрю, не отстегнулась ли пуговица, не порвалось ли где-нибудь.

А Марыня посмотрела на меня и говорит:

- Ты не стесняйся, я тоже не очень-то умею.

И первая подходит. И берет меня за руку. А у нее голубая лента,большущий такой бант сбоку завязан.

- Ну, пойдем попробуем.

Я взглянул со злостью на дядю, а он смеется. И все расступились, только мы вдвоем стоим. И отец. Я знаю, что если не послушаюсь, то отец рассердится, а может, и спать погонит. Ничего мне не оставалось делать.

Я стал с ней кружиться. В голове у меня шумит, потому что поздно И Я пил пиво. Я ей говорю:

- Ну, хватит. А они кричат:

- Еще!

Мне жарко, а они спектакль себе устроила. А она не перестает, и я уже танцую по-настоащему, под музыку, в такт.

Не знаю, долго ли это продолжалось. Наконец Марыня говорит:

- Ну, хватит, я вижу, что тебе не хочется. Я говорю:

- Почему не хочется, просто у меня голова закружилась. А она:

- Я могу танцевать всю ночь.

Потом взрослые танцевать начали, а мы стоим около двери - Ма-рыня и я.

Она говорит:

- Варшава очень красивая. Я отвечаю:

- Вильно тоже. Марыня спрашивает:

- А ты был в Вильно?

- Нет, нам только в школе учительница рассказывала. Она, Марыня, приехала в Варшаву просто так и потом опять уедет в Вильно. Может, с неделю побудет.

- Надолго приехали?

- Кто?

- Ну, вы... с этой тетей... с твоей мамой?

- Нет, всего на недельку.

Ездят туда по железной дороге, ночью. Я еще никогда ночью не ездил во железной дороге. -Я бы хотела,- говорит она,- всегда жить в Варшаве.

- А я - в Вильно.

Я это только так сказал, что, мол, Вильно тоже красивый город. А Марыня стала перечислять улицы в Вильно, а я перечислял улицы в Варшаве. Потом разные памятники и достопримечательности.

Она говорит:

- Приезжай когда-нибудь, я тебе все покажу. Я так глупо сказал:

- Ладно!

Как будто это от меня зависит.

Подошел Кароль, и мы заговорили о школе. Какие там учительницы - какие здесь, какие там книжки - какие здесь.

Было очень хорошо. Но дядя Петр уже приметил, что мы не танцуем, поэтому я поскорее отошел, чтобы он опять не привязался.

Потом Марыне велели петь. Она ничуть даже не смутилась. Когдл она поет, она поднимает глаза кверху, словно смотрит на небо, и улыбается.

Потом мы опять разговаривали. Стефан говорит, что у них во дворе у троих есть санки. Один санки такие большие, что можно вдвоем кататься.

Стефан говорит Марыне:

- Приходи, покатаю.

И хороший каток у них есть. Все у них, да у них. Не люблю я, когда кто-нибудь слишком много болтает. Так и окончился мой бал, И эта дама, эта тетя, ушла и увела с собой Марыню. А мама говорит:

- Может, ты спать пойдешь?

Я совсем не упрямился, только спрашиваю:

- Куда?

А мама говорит:

- К Гурским. Родителям Кароля.

- Завтра ведь в школу.

Я вижу, что если попрошу, чтобы разрешили еще немножко, то мама мне позволит; но что мне тут делать? Спать хочется и скучно. Ирена тоже ушла сразу после ужина. А я спал с Каролем. Кароль спрашивает:

- Почему у них в Вильно так тя-я-я-нут?

- Не знаю.

- Я хотел спросить у этой, у Марыни, но, может, ей было бы обидно.

- Конечно.

- А волосы у нее, как у цыганки.

- И вовсе нет, у цыганок волосы жесткие, а у нее - мягкие.

- Откуда ты знаешь?

- Видно ведь.

- А дядя Петр говорил, что настоящие цыганские.

- Дядя Петр все лучше всех знает,- говорю я со злостью. Кароль зевнул и затих, а потом опять за свое:

- У нас ни одной такой нет. А я молчу.

- Мировая девчонка. А я все молчу.

- Хорошо поет.

Я жду, чтобы он повернулся на другой бок, потому что раз я гость, то мне неудобно показывать, что я не хочу с ним разговаривать. И я спрашиваю: Ты приготовил уроки на завтра?

- Да что там уроки... Он зевнул и наконец говорит:

- Ну, надо спать. А почему ты сразу согласился уйти? Может быть, там будет что-нибудь интересное?

- Чего там интересного... Перепьются, и всё... - А ты пил водку? Я две рюмки.

Завтра он в школе будет рассказывать, какой он герой: две рюмки выпил и голова не кружилась.

Он повернулся на другой бок, накрылся и спрашивает:

- Тебе не холодно? Я не слишком на себя одеяло перетянул?

- Нет, хорошо.

Когда человек сонный, его всякий пустяк раздражает. Вот я на Кароля сержусь, а он меня спрашивает, не холодно ли мне. И к чему я сказал, что они перепьются? Если бы не дядя Петр, я, может, Марыне ни одного слова бы не сказал. Как мы всегда из-за всего конфузимся... Всегда страшно, как бы не делать или не сказать какую-нибудь глупость. Постоянная неуверенность: хорошо ли так будет, не станут ли смеяться... Я уж и сам не знаю, что для нас хуже: когда смеются или когда ругаются. И дома и в школе - всюду одно и то же. Задашь какой-нибудь вопрос, ошибешься - сразу смех и издевательства. Эта боязнь стать посмешищем так стесняет и сковывает, что совершенно теряешь уверенность в себе, а потому то и дело попадаешь впросак.

Как на льду: кто больше боится, тот чаще падает.

"Ну, завтра надо сделать санки",- подумал я и заснул.

И не успел заснуть, как меня уже будят, говорят, надо вставать. На ком-то деле я проспал несколько часов, но так мне показалось.

За завтраком я тру глаза, есть мне не хочется, а отец говорит просто так, чтобы испытать меня:

- Может, тебе не ходить сегодня в школу?

Потом побоялся, как бы я не обрадовался, и говорит:

Развлечения развлечениями, а школа школой.

Я внимательно проверяю сумку, чтобы чего-нибудь не забыть, ручку и еще что. Потому что, когда человек сонный, он должен глядеть в оба.

Врет, все на месте. Я иду.

Иду. А про себя думаю, что еду в Вильно. Еду целую ночь. За окном

сыпются искры - огненные зигзаги.

И по дороге в школу, и на уроке я думал об этой поездке. А на втором Нее мне захотелось спать, и я совсем забыл, что я в классе, и начал тихонько напевать себе под нос.

А учительница спрашивает:

- Кто поет?

Ядаже и тут как следует не очнулся, оглядываюсь только: кто это поет, А Боровский говорит, что это я. Учительница спрашивает:

- Ты пел?

- Нет.

Потому что я и в самом деле этого не заметил. И снова совсем забылся и во второй раз начал петь, даже, кажется, еще громче. Учительница рассердилась.

А Боровский говорит:

- Может, и теперь скажешь, что не ты? Я отвечаю:

- Я.

Я теперь только понял, что ведь это действительно я вел, и тогда и теперь.

Учительница поглядела удивленно и говорит:

- Я не знала, что ты умеешь делать назло и лгать.

Разве учительница не видит, что у меня удивленное лицо и что я огорчён? Я ведь люблю учительницу, и она ко мне всегда была добра. Зачем же я стану делать ей назло? Я опустил голову, покраснел и молчу. Если начну оправдываться, все равно не поверит. Теперь я знаю, что можно вдруг закричать или засвистеть словно во сне. А они сразу:

"Назло", "экий необузданный мальчишка!"

Есть слова, которые в школе не следует произносить. Часто бывает, что невзлюбишь человека за какое-нибудь одно неприятное слово, которое он часто повторяет.

А учительница велела мне сначала идти в угол, а потом сразу к доске. Велела решать задачу, совсем легкую. Я ответ сразу узнал. Сосчитал в уме и говорю:

- Пятнадцать.

Учительница делает вид, что не слышит.

- Повтори задачу. Я говорю:

- Будет пятнадцать. Разве не верно? А учительница:

- Когда решишь, тогда узнаешь. Решай для всего класса! Я начнаю повторять. И напутал. Ребята засмеялись.

- Иди на место! Двойка. А Висьневский спрашивает: