Звезды сделаны из нас - Ида Мартин
Открываю фотографию Нелли и снова разглядываю высветленные белые пряди, рассыпавшиеся по нежному, будто фарфоровому лицу, тонкий изящный нос, густо накрашенные приопущенные ресницы. Смотрю долго и внимательно, пытаясь избавиться от пелены первого впечатления. И разглядеть за всей этой косметикой и позированием ее саму. Зачем? Понятия не имею. Но ее внезапное появление привносит в бессобытийное однообразие каждодневной жизни капельку интриги. А еще мне определенно льстит, что она посчитала меня симпатичным и похожим на блогера. Пусть даже и сказала, что ее от такого тошнит, все равно это немного смахивает на комплимент.
Зеркало в моей комнате есть только на внутренней стороне дверцы шкафа. Открываю его и около минуты критически разглядываю себя, свое лицо и тело, пытаясь представить, как все это вместе выглядит для других. У меня к себе претензий нет. Я просто знаю, что не урод, и раньше этого было достаточно. Но теперь, когда человек составил свое первое впечатление обо мне только по моей внешности, стоило задуматься.
Захлопнув шкаф, быстро возвращаюсь к ноуту и пишу ей в ВК:
– Привет. Ну как ты там?
Нелли не в Сети, но, пока я, пялясь на свое сообщение, думаю, что нужно было написать что-нибудь поинтереснее, на аве с ботинками загорается зеленый кружок и невидимая собеседница сразу же открывает мое послание.
– Спасибо, все норм. Как сам?
– Тоже норм.
Я немного нервничаю, потому что нужно было сначала придумать тему для разговора, ведь мы не какие-то там закадычные приятели, чтобы тут же начать обмениваться новостями или болтать ни о чем.
– Расскажи, кто главный в твоем мире злодей? – на ходу придумываю я. – Кто отравляет тебе жизнь и с кем приходится бороться?
– Бороться, – она присылает гогочущий смайл. – Скажешь тоже.
– Значит, ты смирилась?
– Считай, что так.
– Ну а как же: «Чтобы жить, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость»?
В шутку выдаю цитату Толстого, которую в прошлом году учил для сочинения. Но потом вдруг спохватываюсь, что она может не понять иронию, и кидаю вдогонку веселую рожицу.
– С таким бороться невозможно, – серьезно отвечает она.
– С каким таким?
– С тупостью и лицемерием.
– И как же ты с этим живешь?
– Вот так и живу. Или не живу. Не знаю.
– Сильно достается?
– Ты не понимаешь! Если вдруг ты подумал, что меня бьют или как-то шпыняют, то очень ошибаешься. То, что я тебе рассказывала, это о другом.
– Хм. Ты нарочно разговариваешь загадками?
– Нет. Но знаешь, есть такая вещь, как чувство собственного достоинства. И бывает так, что унижение намного оскорбительнее побоев.
– Допустим. Хотя побои, честно признаюсь, тоже не сильно приятная штука.
– Тебя бьют?
– Я их тоже иногда бью.
Снова прилетает смеющийся смайл.
– Моего злодея зовут Люда Орлова, но Люда – это же не круто. Поэтому она называет себя Миланой. Чуешь уровень проблемы?
– И чем же ты ей не угодила?
– Фактом своего существования.
– Вот просто так? Мой злодей Макаров добивался моего подчинения и никак не мог успокоиться, что кто-то рядом с ним не поклоняется ему, хотя дышит тем же воздухом. А твоя Милана? Чего ей нужно?
– Говорю же, она ненавидит меня за то, что я вообще дышу. Не ее воздухом, а в принципе!
– Но почему ты ей не противостоишь?
– А почему ты не противостоял своему Макарову?
– Я пытался. Но он же не один. Так себе аргумент, но уж какой есть. Я ведь не Максимус, чтобы одним взмахом меча отсечь всем разом головы.
– Кто такой Максимус?
– Гладиатор.
– Шикарно. Так вот, я тоже не гладиатор.
– А знаешь, что я тут подумал, после нашего с тобой разговора?
– Извини, мысли читать пока не умею.
– Когда ты сказала, что у меня данные, я подумал, что, если бы очень сильно захотел, то, наверное, мог бы сместить Макарова с его звездного пьедестала, только раньше мне такое в голову не приходило, а теперь уже поздно.
– Почему это поздно?
– Потому что Макаров умер. Забыла?
– И что с того? Король умер, да здравствует король! Что тебе мешает занять его место?
– Ты сейчас шутишь?
– Ничуть.
Я зависаю с ответом и хочу сначала написать, что я не полководец и мне пьедестал Макарова никаким боком не сдался, но я сам завел разговор и теперь, если соскочу, буду выглядеть болтуном.
– Ты сейчас это так сказала, как будто пытаешься взять меня на слабо.
– Так и есть.
Жду, что добавит хотя бы скобочку – улыбку, но не дожидаюсь. И снова пару секунд торможу.
– Ну хорошо. Ты меня подловила. Только знаешь что? Предлагаю пари. Я занимаю пьедестал Макарова, а ты – трон своей Миланы. Кто справится первым, тот и победил.
– Пф! Это нечестный спор и неравнозначный. Твой Макаров мертв, и воевать потому ни с кем не придется, а Милана вполне себе жива. И корона к ее голове, похоже, прибита гвоздями.
– Между прочим, все наоборот. У тебя ситуация намного интереснее. Я Макарову уже в любом случае ничего не докажу, а у тебя есть возможность увидеть, как твой враг встает на колени.
– Ты что, детских книжек начитался?
– Не без этого.
– Хватит, Глеб, отстань. Как есть, так и есть. Чего ты мне голову морочишь?
– Это ты мне морочишь. Подкинула дровишек в топку, теперь полыхает.
Внезапно она присылает голосовое. Смеется. Смех у нее тихий, немного хрипловатый.
– Ты совсем дурак? Каких еще дровишек? Нет, правда, давай без вот этого детского сада? Нам обоим не пятнадцать, чтобы считать, что добро побеждает.
– Ладно, хорошо, – пишу я. – Ты как хочешь, а я вызов принял.
Звук ее голоса странным образом воодушевляет, я действительно весь загораюсь и готов пообещать сейчас что угодно, просто потому, что от ее смеха мне тоже становится весело.
– Ну-ну, – отзывается она. – Если не возражаешь, спрашивать, как ты собираешься это делать, я не стану, но с нетерпением буду ждать отчета. Можно даже фото или видео.
Я собираюсь ответить, что обязательно позабочусь обо всех доказательствах, подтверждающих мои успехи, но в комнату снова входит мама. У нее сбились настройки телевизора, и нужно срочно все
