Снежная Королева живёт под Питером - Елена Трещинская

…Милое жеманство ушло с годами, но Алый Король не являлся. Давно княгиня со всей семьёй покинула Францию: туда пришла кровавая революция. Наталья Петровна, вернувшись в Россию, взялась за хозяйство и отлично его поставила во всех владениях Голицыных. В свете она стояла высоко и немало наслаждалась этим про себя. Но также милы были ей и простые вечера в загородных поместьях, особо в Вязёмах, где шла неспешная простая жизнь, где было тихо.

Лишь иногда тишину нарушали дети соседей, Пушкиных, особенно малыш Сашенька. Приезжая с маменькой, то и дело норовил забегать в середину клумбы: крики его, няньки и лакеев стоял во дворе.

Его мать пила кофей с княгиней, а та всё нет-нет и спокойно вспоминала об Алом Короле: "Скорее, это не человек. Свобода? Истина?" Вопли слуг и восторженные визги Сашеньки прерывают мысли: мальчик пойман и внесён в дом.

Позже проказник пропишет старую княгиню Пиковой дамой в своих сочинениях, но княгиня не будет сердиться.

…Когда Сашенька умер в муках от дуэльной пули, Наталья Петровна, на девяносто восьмом году жизни, всё ещё размышляла, – теперь уже очень редко, – об Алом Короле. Хоть иногда даже сей неведомый Король путался у ней с Наполеоном, что в своём походе на Москву не миновал Вязём. К чести Француза сказать, не пожёг имения, не тронул ничего. Ночевал и поехал к Москве. Ну и просчитался… Княгиня много думала-дремала, сидя одна.

Давно уже ум её не был острым, и от больших богатств завелось в ней смешное скопидомство. Не со всеми детьми своими она была в ладу, много ворчала и молчала или просто сидела во главе балов в строгости лица, так что и старший сын её, сам уже почти старик, губернатор на Москве, не смел сесть подле матери без её дозволения.

Вот уж она лежит в своей спальне в Петербурге и понимает, что идут последние минуты её жизни. За окном лютая зима, но княгиня в тёплой большой кровати, как в пене кружевной, в кружевном чепце. Только руки, словно две белые коряги, поверх одеяла. Из домашних никто не беспокоит, слава Богу, потому что все спят, ночь. Никто не нужен из них сейчас. Хотя камин погас, – и не холодно.

Что была жизнь? Дети, внуки, свет, хозяйство, простоватый муженёк, хоть и знатный, принцы, короли и королевы… Граф.

И только подумала княгиня об этом человеке, как вот он, как из воздуха явился плавно перед нею.

– Батюшка, граф!.. Уж не из камина ли ты выскочил? – из последних сил подивилась старуха.

– Простите за внезапность, княгиня…

– Господь с вами, да вы… ничуть не изменились! Впрочем, говорили же в том веке мне, что вас видали в таком виде и в позапрошлом…

Граф сел в кресло, которое как-то само оказалось у кровати, а не на своём месте у камина.

– Морозно нынче в Петербурге, – улыбнулся он.

– А я вот, помираю, батюшка, – выдохнула старуха смиренно. – Где же твой обещанный Алый Король-то? Забыл…

– Потому и явился я к вам, Наталия Петровна, что он появится сей час.

Старуха молча, с трудом ворочая глазами по комнате, никого не приметила. Только по мановению плеча графа зажёгся сам собою погасший камин. Ну да такие штучки за ним и раньше водились, как сказывали.

– Не вижу, сударь никого, может, глаза слабы стали… Я ведь, небось, целый век прожила, благодаря бокалу винца из твоих запасов, а?

Княгиня беззвучно потрясла плечами, – на другой смех её теперь не хватало.

– Не ищите его по сторонам, княгиня, – сказал граф и вроде повёл рукой по воздуху, а может, и нет.

Наталия Петровна словно бы согрелась от какой-то волны, и полегчало ей так, что тело стало чувствовать себя как в молодости, свободно. Она даже села на кровати.

– Господи, батюшка, опять твои кудеса, я словно бы девчонкой себя чувствую… Неужто опять жизнь продлишь мне?

– А хотите опять жить, далее? – спросил граф тихо и проникновенно, но, как всегда, просто.

Княгиня послушала себя и сказала:

– Знаешь, нет. Эту жизнь бы я закончила с богом, а вот другую бы, совсем другую, начала бы! – сказала она, вскинув голову, и пышные волосы, какие были у неё в молодости, упали из-под чепца на спину тёплой волной. Она изящно спустила ноги с кровати и тут увидела в зеркале себя – молодую, лет двадцати…

Ничто не ускользало от графа, и он словно бы руководил происходящим. Он предложил княгине свою руку, повёл её к огню, и они уселись в два кресла у камина, которые оказались опять там, где им надобно, своим ходом.

Тут в огне Наталия увидела живую картину. На золотом престоле сидит Король в алой одежде, сияет солнцем и улыбается. Как вдруг он в миг уменьшается до яблока и прыгает прямо Наталье в грудь!

– Так Алый Король…

– Это Любовь Божественная, то есть без условий, – сказал граф, глядя сквозь туман заблуждений и тленных чувств, прямо в душу, в самую сердцевину. – То, что должно пробить плотину.

– Ах, опять загадки твои, граф! – воскликнула досадливо Наталья. – Не томи хоть в сей час, смертный! Ведь уйду я опять в небытие, позабуду…

И княгиня заплакала тихонько, но теперь горько сожалея. Это были другие слёзы, которых также не было в этой её земной жизни. Немало удивлена была Наталья, натолкнувшись на знакомую улыбку Графа.

– Теперь не забудешь уже, будешь каждый раз вспоминать его и Без Алого Короля не сможешь.

– Каждый раз?..

– Будешь ещё жить разные жизни.

– А зачем? И что переменится?

Помолчал Граф, глядя на пламя, где была картинка, и молвил:

– В бытии княгиней Голицыной…

– Знаю, мало от меня было любви кому… – перебила его Наталья с волнением. Теперь Король в груди словно мешал говорить по-прежнему.

– Не суди себя, – отвечал мягко Граф, – помнишь ли, Иисус каждого учил почитать себя, дитя Бога, и все свои пути неисповедимые? Потому что знал, что истинная Любовь, без условий, Божественная, что заложена в каждом, проявит силу только после лет страданий, пут, исканий во тьме, ибо только во тьме земли прорастает на свет семя солнца…

– И что же далее, друг мой? – спросила Наталья, оглядываясь на своё ветхое тело в пышной кровати.

Хитрый граф сунул руку в огонь, извлёк оттуда алую розу и подал её красавице. Та спрятала почти юношеский смешок за цветком: шутник вечный, цветок из огня выудил!

– А что бы ты сама выбрала?

Графиня задумалась. Думала она теперь другим образом, не головой, а словно бы заглядывая в глубины себя, Божьего Дитяти.

– Не загадывай, потом надумаешь, какую следующую жизнь прожить, – сказал граф, вдруг подхватывая Наталью, и они кружились в танце по персидскому ковру кругами, а алая роза светилась в волосах Натальи, как кусок