Юрий Сотник - Ясновидящая, или Эта ужасная улица
Пока ребята стояли во дворе, грузовик укатил, таскавшие мебель рабочие ушли, и на тротуаре остались вещи, с которыми могли управиться сами новоселы: чемоданы, узлы и большой фанерный ящик с кухонной утварью.
– Зураб! Стой здесь, сторожи! – это сказала смуглая, черноволосая женщина. Она взяла два небольших чемодана и ушла в подъезд, а возле вещей остался мальчишка. Он был чуть пониже Демьяна, худощавый, с очень узким лицом, длинным носом и с короткими волосами, походившими на черный каракулевый мех. Благодаря судьбу за ниспосланный ему подарок, Демьян теми же мелкими шажками просеменил к нему.
– Ты чего сюда приехал? – спросил он грозно.
– А тебэ чего надо? – спросил мальчишка, выпятив узенькую грудь. И Демьян не увидел, а просто почувствовал, что тот сжал кулаки.
Демьян привык лупить ребят, которые в таких случаях пугались его, начинали канючить: "Ну чего ты пристал, ну что я тебе сделал?!" А этот стоял перед ним как столб и было видно, что он не прочь подраться.
– А вот как врежу щас! – сказал Демьян, надеясь все-таки устрашить противника.
– Ну, врэжь! – коротко ответил Зураб. Он еще больше округлил глаза и оскалил крупные, очень белые зубы.
Делать было нечего. Демьян стукнул Зураба в ухо. В ту же секунду словно пулеметная очередь прошлась по его физиономии, по груди, по плечам – так часто Зураб замолотил кулаками. "Зря я связался с этим", мелькнуло в голове Демьяна, но отступать было стыдно, и он отвечал на град мелких ударов сравнительно редкими, но увесистыми тумаками. Матильда, Семка и Шурик, конечно, наблюдали эту сцену, и Семка не выдержал: он ничего не имел против Шурика, но от избытка чувств все-таки ударил его по скуле. Шурик стукнул его в нос, тут же вцепился в густые Семкины волосы. Оба вертелись на месте, молчали и только кряхтели. Семка старался попасть кулаком Шурику в лицо, но тот волос его не отпускал. "И эти туда же!" – подумала Матильда.
В это время из подъезда вышла девчонка, поменьше ростом, чем Зураб, такая же длинноносая, с такими же черными глазами, но не маленькими, а огромными и с волосами как черные крылья, распахнутые до кончиков плеч. Девчонка постояла секунды три на ступеньке перед подъездом глядя на драку, вдруг коротко вскрикнула: "Вах!", подбежала к фанерному ящику, выдернула из него небольшой медный таз для варенья с длинной деревянной ручкой и бросилась на помощь брату.
– Русико, нэ подходи, я сам! – закричал Зураб, но было поздно: старинный медный таз опустился на макушку Демьяна и раздался такой звук, словно в гонг ударяли. Ошеломленный этим звуком, Демьян оступился и сел на асфальт как раз в тот момент, когда из Олиного подъезда выходил участковый.
– Что за дом такой окаянный! – процедил сквозь зубы Иван Спиридонович.
Сначала он растащил за шиворот Сему и Шурика, которые сразу потеряли интерес к потасовке, затем двинулся к Зурабу, Демьяну и Русико, возле которых уже стоял красивый человек кавказского типа.
– Пачэму дэротесь? За что вы его? – спрашивал он грозно то сына, то дочь.
– Я стоял, ничего нэ дэлал, – возбужденно говорил Зураб. – Он подходит, говорит: "Зачем сюда приехал?" И мнэ по морда.
– Это правда? – спросил участковый Демьяна, который успел подняться.
Тот уклонился от прямого ответа.
– А чего они вдвоем на одного?! А она меня еще сковородкой!..
Мужчина обратился к девочке:
– Русудан! А тебэ нэ стыдно? Ты ведь все-таки дэвочка.
В отличие от брата и отца, Русико говорила почти без акцента. Держа за ручку таз, который почти касался ее лодыжки, она пожала плечами.
– Я выхожу, смотрю – Зураба бьют. Ну что мне было делать?
– Нэ мэня бьют, а я бью! – запальчиво сказал Зураб. – Зачэм нэправду говоришь!
Иван Спиридонович устало вздохнул. Впереди у него было много дел поважней, а он тут путается со всякой мелкотой, что вообще не входит в его обязанности. Чутьем он угадал, что драку начал Демьян, поэтому сказал ему:
– Значит, таким образом: ты давай сейчас домой, а если еще повторится – с родителями поговорим.
– Семка, пошли! – сказал Демьян и ушел с братом в свой подъезд.
Шурик тоже заспешил к себе. Ушел и участковый, козырнув отцу Зураба и Русико, а тот обратился к Матильде:
– Много у вас таких хулиганов?
Матильда вздохнула:
– У нас все такие.
– Пачему – все?
– Так. Все. Вот только сейчас один фонарь разбил, и его в домоуправление повели...
Новый жилец немного помолчал, подумал.
– Зураб! Русико! – вдруг сказал он громко. – Если кто обидит – бей сразу по морда! Разрешаю. – Он посмотрел на Матильду. – Они у мэна очень умэют. Сам учил.
Он сказал своим ребятам еще несколько слов, но уже не по-русски и ушел, а Зураб и Русико остались. Скоро они получили от Матильды подробную характеристику каждого из юных новоселов. Услышали они и трагическую историю Лешиной любви, которая очень взволновала пылкую Русудан.
– Таких изменщиков, как эта Тамар, обязательно резать надо, сказала она. – Правда, Зураб?
Но Зураб возразил: по его мнению, Леше следовало зарезать не неверную Тамар, а своего соперника Альфреда.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Антонина Егоровна услышала из кухни, что кто-то вошел в квартиру, и решила, что это Леша, открывший дверь своим ключом. Но, выглянув в переднюю, она увидела, что с ним пришли две бабушки. Это огорчило Антонину Егоровну: она собиралась держать совет с родственницами в отсутствие внука. Однако тут же ее насторожило какое-то странное, даже какое-то торжественное молчание, с которым ее сестра и сватья вытирали ноги, снимали и вешали пыльники. Но еще больше она встревожилась, когда Евдокия Самсоновна наконец проговорила:
– Хотели пораньше. Но. Милиция задержала. В домоуправление нас. Водили.
– Господи ты боже мой! – прошептала Антонина Егоровна и добавила чуть громче: – Пройдемте в комнату. Поняв, что объяснений все равно не избежать, Леша вошел вместе со всеми в большую комнату и присел на уголок тахты. Три бабушки расположились в креслах.
– Татьяна, расскажи, – пробасила Евдокия Самсоновна, и Татьяна Егоровна поведала обо всем пережитом во дворе и в домоуправлении.
После этого, должно быть, целую минуту длилось молчание. Каждая из трех бабушек пребывала в свойственной ей позе: Евдокия Самсоновна сидела, откинувшись на высокую мягкую спинку кресла не только спиной, но и затылком; Татьяна Егоровна, подавшись вперед, положила худенькие пальцы на ручку клюки; Антонина Егоровна, одетая в свой затрапезный халат, сидела в кресле выпрямившись, положив ногу на ногу и обхватив пальцами колено.
– Леша! Ну а ты что на все это скажешь? – спросила она.
Леша встал, прошелся взад-вперед перед тахтой, потом остановился, расставив ноги и заложив руки за спину. Он не думал о том, что нападение – это лучший способ защиты. Он просто был зол на бабушек, которые не хотели войти в его положение.
– Дорогая баба Тоня! Может быть, ты помнишь, как еще вчера отец называл меня трусом, и размазней, и всякими другими словами...
– Помню, Леша. Он погорячился. Уверена, он сейчас жалеет об этом.
– А я вот думаю, что отец был совершенно прав, что я на самом деле был размазней и трусом.
– А теперь взял. И сразу. Перевоспитался, – вставила Евдокия Самсоновна.
– Подожди, баба Дуся, дай договорить! – оборвал ее Леша и снова обратился к Антонине Егоровне. – Так вот, баба Тоня, да будет тебе известно, что сегодня утром я пообещал набить морду парню, который вот настолько выше меня и которому вообще в тяжелой атлетике выступать надо!
– Я, Леша, наблюдала эту сцену с балкона, – сказала Антонина Егоровна. – Я очень перепугалась, по правде сказать.
Две другие бабушки одновременно кивнули, давая понять, что Антонина Егоровна описала им эту сцену.
– Ага? Ты наблюдала! И ты перепугалась! – Торжествуя, Леша уже почти кричал. – А ты знаешь, как этот тяжелый атлет реагировал? Он стушевался передо мной! Струсил, короче говоря! А знаете вы все, что он и его сестричка потом сделали? Пошли за вином, чтобы наладить, так сказать, отношения!
Татьяна Егоровна приоткрыла было рот, желая вставить слово, но Леша и ее прервал:
– Баба Таня, да подожди! – Он снова обратился к ее сестре: – А ты, баба Тоня, если не ошибаюсь, сама видела, как меня один из этой шпаны сигаретой угощал да еще спичкой чиркал: прикурить давал.
– Видела, к большому моему сожалению, – тихо ответила Антонина Егоровна, и Леша чуть не задохнулся от негодования.
– Ах, к большому твоему сожалению?! Еще вчера ты меня уговаривала к бабе Эмме на дачу уехать, еще вчера ты боялась, что меня отколотят во дворе, а теперь, когда я у них какой-то авторитет завоевал, ты говоришь к большому твоему сожалению! – Леша обратился к двум другим бабушкам: – А вы... А вы видели эту сумасшедшую, которая на глазах у милиционера вино из бутылки пила?
