Цион - Анастасия Евлахова
– Она очень правильно сказала одно. – Парень наклонился ко мне и понизил голос. – Будущего у нас и правда нет. Перерабатывать до бесконечности нельзя. А чипы для коммов кончатся. Их же не могут у нас делать. Ты знала? Это все остатки империи. А лекарства? Они тоже на веточках не растут. Вот когда пережуем это ее «туманное прошлое», тогда запоем совсем по-другому. Тетра или нет – все равно придется выйти за стены и послать наш любимый сладенький Цион к черту.
Я сделала шаг в сторону:
– Не понимаю, зачем ты мне все это говоришь. Кажется, я ясно дала понять: твою позицию я не разделяю. И попрошу рядом со мной не сквернословить. Я с радостью подам на тебя жалобу.
Выйти за стены… Сыворотка могла вылечить тетру, но долгого иммунитета не давала. Даже если забрать с собой весь запас сыворотки, никакой жизни за стенами не устроишь. Разве что вывезти и ученых, и их лаборатории. Но если бы это было возможно! Вряд ли синтезирование сыворотки от тетры возможно в походной палатке…
– Ага-ага, – парень усмехнулся. – Не разделяешь… Поэтому ты и приперлась сюда в чем была и даже волосы не убрала.
Я спешно заправила прядки за уши и огладила складки платья.
– Ты ошибаешься. Мой вид ни о чем таком не говорит.
– Ну смотри.
Парень хмыкнул и отошел. Я смотрела ему в спину, снова и снова лихорадочно заправляя выбившиеся волоски за уши.
Может, когда-то Цион и умрет. Но точно не при мне. И я за свою жизнь точно сделаю все, чтобы Цион, а вместе с ним и я жили хорошо и у всех нас была надежда и цель. И сейчас я докажу этим людям в министерстве, что, какое бы простое на мне ни было платье, я достойнее остальных претендентов в тысячу раз.
Парень исчез в толпе, опустившись на свое место с краю зала, а в моей голове все звучал его голос: «Послать наш любимый сладенький Цион к черту…» Я зажмурилась, силясь выкинуть эту дурацкую фразу из головы, но теперь перед моими глазами появился тот парень, с которым я столкнулась вчера в переулке. Одетый в неприметно-серое, с неприметным же, хотя и хорошо очерченным лицом… Кем он был? Складной ножик говорил о том, что уж он точно послал Цион к черту.
Я ущипнула себя за руку и невольно охнула. Вышло больнее, чем раньше, да и вообще в последнее время я, кажется, перебарщивала с телесными наказаниями. Но как быть, если в голове такой бардак? Сейчас – в голове, через секунду – на языке…
Я вдохнула поглубже. У того парня из переулка и правда было симпатичное лицо. Высокие скулы, прямой нос и светлая, будто выцветшая прядка, спадавшая на глаза, – от всего этого замирало сердце. Но я все правильно сейчас сказала: альтернативные взгляды я не разделяю. Моя жизнь – Цион. А Цион – это его правила. Уж кто-кто, а я по этим правилам играть умею. И маме мое лицо на плакатах понравилось бы. Правда, она его не увидит…
В зале снова появился мужчина с порто-визором:
– Тесса ла’Дор!
Как я прошла по проходу, я даже не запомнила. Сердце колотилось так сильно, что я только его и слышала. Мужчина легко, очень равнодушно мне улыбнулся и кивнул на проход меж драпировками, где исчезали все предыдущие претенденты. Может, он меня не узнал. А может, это было и неважно. Я шагнула за занавеску.
Большую часть второго зала занимало круглое, ярко освещенное возвышение. По сторонам от него громоздились софиты и съемочная техника. Я пыталась выхватить взглядом объективы, ручки, штативы – все это стоило целое состояние, но министерство, конечно, могло себе все это позволить. И мужчина, куривший на ступеньках такую дорогую для Циона сигарету, очевидно, тоже занимал в министерстве не последний пост.
– Сюда.
Ко мне шагнула ла’Гарда. Она указывала на круг света, но я не могла отвести взгляда от ее идеальных, будто пластиковых ногтей.
– Ну? – поторопила она меня. – Нужно понять, как ты смотришься в кадре.
Я подняла взгляд. Прямая челка и идеально ровная, параллельная ей линия каре. Глаза подведены тончайшей чертой, и кончик стрелки остро смотрит из-под ресниц. Голубое платье и правда, скорее всего, из натурального шелка, хотя я видела шелк в своей жизни нечасто. Вия ла’Гарда казалась совершенной, так что дух захватывало.
– Солнышко мое нежное, – ла’Гарда прикрыла на мгновение глаза и тут же открыла, – мы не можем тебя ждать вечность. Будь так любезна, встань в круг.
Я опомнилась и поднялась на возвышение. Свет ослепил меня, и я инстинктивно заслонилась рукой.
– Посмотри в объектив, будь так добра.
В голосе ла’Гарды не было тепла, и вежливость ее звучала скорее раздраженно. Но я сделала, как она просила, и, умоляя про себя собственные глаза не слезиться, уставилась туда, где блестело округлое стекло объектива.
– Ох, ну ради всего святого…
Ла’Гарда вступила на возвышение вслед за мной, дернула за плечи и заставила выпрямиться. «Ради всего святого» – как легко это слетело с ее языка.
– Не горбись. Да что с тобой такое? Это не плаха, в конце-то концов.
Я старалась не сутулиться, но в безжалостном ярком свете больше всего мне хотелось сжаться и обхватить себя руками. Ла’Гарда отступила, прищурившись, снова подошла, развернула меня боком и приказала:
– Живот втяни. И зад тоже. Ну держи же спину!
Она сошла с возвышения, оставив меня гадать, как одновременно втянуть и зад, и живот.
– Делайте снимки. А ты… – Ла’Гарда сверилась с порто-визором в руках мужчины. – Ты, Тесса, сделай одолжение и встань как следует. Ты как будто и не хотела сюда приходить.
Я распрямилась:
– Нет, что вы, я очень…
Ла’Гарда вскинула руку:
– Молчать.
Я почувствовала, что краснею, и машинально обняла себя за плечи. Волосы выбились из-за ушей. Послышались щелчки камер, и я попыталась выпрямиться. Краем глаза я видела свои снимки, которые тут же выводились на экраны визоров по краям зала.
– Вот эту, эту. И эту тоже. – Ла’Гарда кивала техникам, указывая на фотографии.
Снимки, видимо, сразу же отсылали ей на порто-визор: я увидела несколько кадров, которые ла’Гарда тут же уменьшила, прикладывая к какому-то документу.
– Черты симметричные, равноценные. Овал лица очерченный, четкий. Губы не слишком пухлые, но изгиб решительный, графичный, – перечислял мужчина, рассматривая одну из моих фотографий на визоре. – Нос аккуратный. Глаза зеленые.
Ла’Гарда прищурилась, заглядывая мне в глаза.
– Даже слишком зеленые. Очень красиво. Можно было
