Николай Дубов - Мальчик у моря
И хлеб, и кондер кажутся Сашуку горькими, не идут в горло. Он старается сдержать всхлипывания, но от этого они только становятся глубже, судорожнее. Рыбаки едят молча, мрачно, без обычных шуточек и пересмешек. Не то чтобы все расстроились из-за гибели щенка - никто к нему не был особенно привязан, - но настроение у всех испорчено. За все время только кто-то бурчит:
- У Насти оно вроде послаще, смачнее получалось...
Говорящего никто не поддерживает. Игнат делает вид, что не слышит. Рыбаки идут отдыхать. Чтобы не оставаться с Игнатом, Сашук уходит со двора.
Полуденный зной дрожит, струится над буграми и ямами старых окопов, бетонными глыбами взорванного дота. Теперь Сашук смотрит на них без всякого интереса - играть в войну не с кем. Нет даже Бимса, хотя он тоже не умел играть в войну. Может, потом и научился бы...
Сашук садится над обрывом и смотрит в море. Там ни лодки, ни дыма, ни паруса. Только бесконечная россыпь блестков, солнечных зайчиков да воспаленная мгла, затянувшая горизонт. Даже чаек нет, они куда-то попрятались - должно быть, тоже улетели отдыхать. Никого нет и на земле. Бригадный двор пуст, безлюдна придавленная зноем Балабановка, а в степи и подавно никого нет. И Сашук сам себе кажется таким маленьким, таким затерянным в огромном безлюдье, что ему становится нестерпимо жалко себя. Беда за бедой. Мать увезли в больницу. Звездочет уехал и увез Анусю. А теперь пропал Бимс, и Сашук остался совсем один. С рыбаками разве поговоришь? Они только смеются. А играть и вовсе... Все они хорошо относятся к Сашуку, но что толку, если они большие и все время или работают, или спят, отдыхают. Разве только Жорка...
Жорка первый отсыпается и выходит из барака. Они идут вместе купаться, потом лежат на песке и разговаривают про разное.
- Ты не горюй, - говорит Жорка. - Вернемся в Некрасовку, такого щенка найдем - закачаешься! Настоящую ищейку. Какие у пограничников, знаешь?
- Ага. - Иметь ищейку Сашуку очень хочется, однако, подумав, он говорит: - То ж будет уже другая собака. Не Бимс.
- Бимса не воротишь, чего уж тут... Кабы не Иван Данилыч, я б тому гаду...
- Хоть бы разик врезал! - с сожалением вздыхает Сашук.
- Нельзя, брат, я Ивану Данилычу слово дал. Я, когда остервенюсь, таких дров наломать могу...
За обедом опять кондер, и опять он кажется Сашуку невкусным. И не только ему. Тот же рыбак, что утром помянул Настю, бултыхает ложкой кондер и говорит:
- Чистая баландея!
- Игнат, да ты сало клал или нет?
- А как же, - говорит Игнат.
- Так где ж оно, если сальчина за сальчиной гоняется с дубиной.
- Сколько есть. Растягивать надо. А то раз будет густо, потом пусто.
- Что, у нас сала нет? - спрашивает Иван Данилович.
- Есть, да мало. Полтора куска осталось.
- Куда ж оно девалось? Было много.
- А я почем знаю? Кабы я сначала за продукты отвечал. А то кто хотел, тот в кладовку и лазал. Вон и этот, - кивает Игнат на Сашука, - туда лазал. Может, собаку свою салом кормил...
У Сашука даже перехватывает дыхание. Как он может? Зачем он врет?.. Сашук так поражен и возмущен, что не может сказать ни слова и только с ужасом во все глаза смотрит на бесстыже лгущего Игната.
- Так ты за то и кутенка пришиб? - кричит Жорка.
- Обожди с ерундой! - обрывает его Иван Данилович и поворачивается к Игнату. - Ты Настю не марай, она честнее нас всех. И наговаривать на человека за глаза...
- Так что, по-вашему, я взял? Выходит, украл?
Иван Данилович молчит, но Жорка молчать не может.
- И выходит! - кричит он.
- Ты меня поймал? - зло огрызается Игнат. - Видел?
- А сейчас увидим! Вот возьмем и растрясем твой сундук, поглядим, чего там напрятано.
- Не имеешь права обыскивать!
- А без всякого права. Хочешь - меня обыскивай, мне прятать нечего. А ты коли прячешь...
Жорка приподнимается из-за стола, Игнат делает шаг назад к двери в барак, лицо его сереет.
- Да что вы, братцы? - говорит он, рыская взглядом по лицам рыбаков. Разве ж так можно?.. А если я из дому взял? На всякий случай... Не имею права?
Кто-то тихонько, протяжно свистит и вполголоса добавляет:
- Спекся!
- Та-ак! - произносит Иван Данилович.
Все оборачиваются к Ивану Даниловичу и ждут, что он еще скажет. Иван Данилович молчит и смотрит на Игната. Потом медленно, поочередно смотрит на всех. Ничего не спрашивает и не говорит, только смотрит. И, должно быть, то, что он видит, - как раз то, что ожидал увидеть. Он снова поворачивается к Игнату и глухо, но твердо говорит:
- Уходи!
- Как - уходи? Куда?
- От нас уходи. Совсем.
- Да что ты, Иван Данилыч! Из-за чего все началось? Разве можно человека из-за какой-то паршивой собаки...
- Не из-за собаки. Из-за людей. С людьми надо по-людски. А ты не можешь. Нам такие не ко двору. Собирай свое барахлишко...
- За что? Что я такое сделал?
- Сам знаешь. Или вправду обыскать?.. Море - не огород за хатой, в одиночку с ним не совладаешь. Наше дело артельское, двуличных не любит, которые только про себя думают. Понятно?.. А может, кто против, не согласен?..
- Пускай уматывает!
- Поимейте совесть - разве можно на ночь глядя?
- Ничего, на попутных доберешься, А на свободе и про совесть подумаешь. Про свою.
Игнат, втянув голову в плечи, как давеча на причале, уходит в барак.
- Дяденька Иван Данилыч, - говорит Сашук, - он врал все. Вот честное слово! Мамка мне ни разу ни вот столечко не дала. Это, говорит, артельское...
- Правильно! - кивает Иван Данилович.
- А как ты догадался?
- Я не догадался, я знаю.
Игнат выходит со своим сундучком из барака, ставит его на землю.
- А с расчетом теперь как? По закону, если раньше срока, пособие полагается...
- Правильно, полагается, - говорит Жорка. - Я тебе хоть сейчас могу выдать пособие. Персональное. - Сжав свои здоровенные кулаки, он кладет их на стол.
- Не дури, - останавливает его Иван Данилович. - Я председателю все передам, небось не обсчитают, не на базаре.
- Все равно буду жаловаться!
- Давай-давай топай! - говорит Жорка.
Игнат поднимает сундучок на плечо, идет через двор к дороге, потом поворачивает в Балабановку. Придавленная сундуком фигура становится все меньше и меньше.
Зажав ладони между коленками, Сашук искоса смотрит на удаляющуюся фигуру, и ему даже становится жалко изгнанного Игната.
- А куда он теперь? - спрашивает Сашук.
- Обратно в Некрасовку, - говорит Жорка. - Будет опять на огороде копаться, в Измаиле городских на огурцах да помидорах околпачивать... Не бойся, такой не пропадет.
Рыбаки расходятся. У стола остаются только Сашук и Жорка. Жорка сгребает в кучу грязную посуду, а Сашук думает.
- А почему... - начинает он.
Жорка оглядывается на него.
- Почему люди злятся, врут, обманывают?
Жорка молчит.
- И вообще, - раздумчиво произносит Сашук, - зачем плохие люди?
- Ни к чему, да вот есть!.. Что ж, их всех в мешок да в воду?
Сашук искоса, снизу вверх смотрит на Жорку. Ответ не удовлетворяет его, и он опять задумывается - сгорбившись, зажав ладошки между колен.
Думы у него невеселые. Плохо быть маленьким. Трудно. И не потому, что тебя всякий обидит. То само собой. Главное - столько непонятного... "Скорей бы большим стать, что ли!" - с тоской думает Сашук. А лучше всего найти звезду, про которую говорил Звездочет... Вот тогда бы да, тогда бы он знал, где плохие люди, а где хорошие, кому верить, кому нет, где правда, а где обман и что надо делать...
- Мы сейчас в море уйдем, - говорит Жорка. - Не забоишься один?
Сашук отрицательно мотает головой.
- Не... Я только на причал пойду. Там хоть чайки...
Рыбаки уходят. Сашук запирает барак и бежит за ними. Над причалом вьются, кричат немногочисленные перед вечером чайки.
Лодки отваливают. Сашук стоит на краю причала и смотрит им вслед. На одной из лодок поднимается рука, долетает отдаленный голос Жорки:
- Не дрейфь, Боцман!
Сашук не шевелится и не отвечает, только смотрит на удаляющиеся лодки.
Солнце скрывается, и после этого, как всегда, очень быстро темнеет. На востоке появляется звезда. Незаметная сначала, она разгорается все ярче и ярче. Вслед за нею вспыхивают другие, отражения их искрятся, переливаются в глухом, темном море. Ничего этого Сашук не видит. Скукожившись возле пустых ящиков, он спит.
