Святослав Сахарнов - Повести и рассказы
ПОСЛЕ ЛОВА
Судно, на котором пошли Букин и Лиза, задержалось. Я ждал их на причале целый час.
Наконец их сейнер вышел из-за мыса и начал подходить, увеличиваясь в размерах, описывая по бухте дугу. Между его мачтами устало покачивались голубые лампы.
Судно привалилось к причалу и замерло. Замолк дизель. Около мачты стояли Лиза и Букин. Оба в плащах с поднятыми воротниками. Я прыгнул к ним на судно.
- Ну как? - спросил Букин.
- Отлично!
На палубе, в низких открытых ящиках, лежали кальмары. Они лежали рядами, как бутылки. Каждый был похож на трубку, в которую залезло глазастое десятирукое существо. К концу трубки прикреплён треугольный плавник.
- Смотрите, что у нас! - сказала Лиза.
Около мачты стоял их аквариум. В нём копошились два живых кальмара.
Им было тесно, они то и дело упирались щупальцами в стекло и поднимали крышку.
- Кыш! - сказала кальмарам Лиза.
- Знаете, - сказал я, - ведь ночью-то я ничего зарисовать не успел. Сейчас нарисую!
И присел около кальмаров.
Букин стоял надо мной.
- Мне кажется, - печально сказал он, - я напрасно связался с трепангами. Ну что такое трепанги? Черви. Вот кальмары - это да. За ними будущее. Сейчас в океане истребили кашалотов - расплодились кальмары. Это очень интересная тема. Надо менять профиль работы.
Лиза мрачно посмотрела на мужа.
СТАРИК
Я зарисовал кальмаров, проводил Лизу с Букиным на катер.
Они ушли во Владивосток.
На причале я увидел Ивана Андреевича.
Домой мы шли вместе.
- Иван Андреевич, - спросил я, - зачем вы всё время ходите на причал?
Он не ответил, остановился, вытащил из грудного кармана записную книжечку. В книжечке лежала сложенная вчетверо вырезка из газеты.
ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Йошкар-Ола (ТАСС). В семью учителей Соколовых пришла
радость. Во время войны из Ленинграда был эвакуирован вместе с
детским садом и пропал без вести их четырёхлетний сын Гриша.
Отец и мать тоже были разлучены и встретились только после
войны в Йошкар-Оле. Здесь они остались работать. Сейчас оба
учителя на пенсии. Неделю назад стол розыска сообщил, что их
сын, Григорий Акимович Соколов, жив и работает в Кемерове.
Вчера на перроне городского вокзала произошла трогательная
встреча. Григорий Акимович вместе с женой и сыном приехал
навестить родителей.
- Приехал навестить, - сказал одними губами старик. - Вместе с женой и сыном. Их сын Григорий Акимович.
Видно, он знал заметку наизусть.
Я отдал ему аккуратно вырезанный клочок пожелтевшей бумаги. На сгибе бумага была подклеена.
Мы молча пошли к дому. Над дорогой в кустах, где строили новую школу, кто-то упорно бил молотком в рельс: день... день...
ГОЛУБОЙ ОСКОЛОК
Всё было сделано, всё зарисовано. Я прощался с островом.
Я бродил по берегу.
Среди белой и розовой, обкатанной морем гальки чернели пятна золы от костров. По воскресеньям в солнечные дни здесь гуляют семьями.
Подошвы вязли в пластах прелой зелени. Пузырчатые коричневые листья морской капусты щёлкали под каблуком.
Весь берег был усеян обломками раковин. Море выбрасывало их годами. Ломкие, побелевшие от солнца, они лежали грудами.
Один обломок раковины я поднял.
Он был не такой, как остальные. На вогнутой его поверхности сидела перламутровая шишечка.
Странное дело!
Бывает, что внутрь раковины попадает песчинка. У моллюска, живущего в известковом домике, нежное и мягкое тело. У него нет рук. Он не может избавиться от песчинки. Резкая боль заставляет его обволакивать песчинку корочкой перламутра. Один слой, второй. Получается блестящая молочная бусина - жемчуг.
Чтобы достать жемчуг, искусные пловцы ныряют на дно. Они отдирают от камней крупные иззубренные раковины, складывают их в мешочки у пояса.
Это очень тяжёлый труд.
А тут прямо под ногами, рядом с золою костров...
Я присмотрелся к осколку. Ещё недавно он был половинкой раковины, по краям - свежий излом, на выпуклой поверхности - мазутный след каблука. Кто-то наступил башмаком - крак! - и прошёл мимо.
Нарост в одном месте имел дырочку. Сквозь неё виднелось что-то тёмное и блестящее.
Что, если разбить? Может, из него выкатится тёмно-голубая жемчужина? А может, всего-навсего серый камешек?
Я сунул осколок в карман и пошёл дальше. Я знал, что никогда не разобью раковину. Она будет лежать у меня дома вместе со всякими редкостями. Будут приходить гости и, взяв в руки, рассматривать её и спорить.
А там внутри будет ТАЙНА.
ЮЛИ-ЮЛИ!
Я уезжал рано утром. Стараясь не шуметь и не будить стариков, я собрал чемодан, вышел из дома.
Около проходной меня догнал Иван Андреевич. В руках у него был свёрток, перевязанный шпагатом.
- Вот... - сказал старик, задыхаясь. - Вам... от нас...
- Зачем такое беспокойство, Иван Андреевич? - сказал я. - Большое спасибо за всё. Я не хотел вас будить. Тут, наверное, пирог?
- Пирог.
- Вот видите, сколько хлопот. Большой привет супруге. Не поминайте лихом!
Я положил свёрток в чемодан и пошёл к причалам.
ВСЕ-ТАКИ СПЕКЛА ПИРОГ!
Я зашёл на бот проститься с командой МБВ-10.
Мы пожали друг другу руки.
- Приезжай! - сказал мне Телеев.
- Осенью иду в школу! - сказал Шапулин.
- Книжку пришлите! - попросил Дед.
Катер почему-то в этот день не подошёл к причалу, а стал на рейде. Меня повёз к нему Жаботинский.
Он положил в лодку мой чемодан, взял одно весло, оттолкнулся от берега.
- А второе весло? - спросил я.
Веня не ответил. Он вставил весло в верёвочную петлю на корме, встал во весь рост и начал раскачивать весло из стороны в сторону. Он раскачивал его и крутил вокруг оси. Весло врезалось в воду, как винт.
Лодка дрожала и шла вперёд.
- Это называется юлить! - весело сказал Веня. - Юли-юли!
ТАК ВОТ КАК НАДО БЫЛО ПОДХОДИТЬ К ВОДОЛАЗУ!
- Я писать буду, Веня, - сказал я. - Остров Попова, до востребования, Жаботинскому?
- Зачем Жаботинскому? Моя фамилия Томский. Жаботинский - прозвище.
Я вспомнил, как Веня носит на бамбуковой трубке стокилограммовые бочки. Конечно, он - Жаботинский.
Лодка подошла к катеру. Веня протянул мне чемодан.
- До свидания! - сказал я.
Веня поднял руку.
Лодку относило течением. Веня встал на корме, завертел веслом, и нос лодки тотчас же повернул к берегу.
Сегодня вечером я улечу домой.
НА АЭРОДРОМЕ
На аэродроме во Владивостоке я целый час ждал самолёта.
Проголодался, открыл чемодан и вытащил свёрток.
Попробуем пирог.
Я положил свёрток на стол и развязал шпагат. Внутри была газета, в газете почему-то ДВА СВЁРТКА.
Я раскрыл первый. Пирог. Обещанный пирог!
Во втором свёртке лежали галоши. Мои галоши. Вымытые и блестящие.
ЗАЧЕМ ОНИ МНЕ ТЕПЕРЬ?
Я положил галоши рядом с пирогом и стал думать.
Выбросить? Невозможно. Теперь это не галоши, а знак доброго внимания и заботы.
Повезу-ка я их домой. Дома у меня на подоконнике много редких вещей. Там лежат черноморские раковины рапаны, засушенная рыба-игла, бронированный кузовок, который привёз мне из Индийского океана знакомый матрос.
Там я положу одну галошу. Она ведь тоже редкость. Она плавала со мной к островам Рейнике и Два Брата. Её месяц поливало морской водой, и липкая жёлтая глина пыталась сорвать её с босоножки.
Вторую я поставлю под диван.
Пускай стоят. Они ещё пригодятся. Ведь мои путешествия не кончились.
Я уселся поудобнее и стал жевать старухин пирог.
Он был вкусный и на этот раз непригорелый.
Радио объявило посадку.
В ЛЕНИНГРАДЕ
Когда я прилетел в Ленинград, дверь мне открыла сестра.
- Ты? - воскликнула она. - А мы думали, тебя уже нет в живых!
- Это ещё почему?
- Из-за твоих дурацких телеграмм.
В переднюю вышла мать и упала ко мне на грудь.
- Ну-ну, мама... - сказал я. - При чём здесь мои телеграммы?
Мать с сестрой положили их на стол:
ДОЛЕТЕЛ БЛАГОПОЛУЧНО САМОЛЕТЕ ЗАСТРЯЛА НОГА
КОЛЯ
ЗДОРОВЬЕ ХОРОШЕЕ УДАРИЛСЯ ГОЛОВОЙ О СВАЮ
КОЛЯ
- И на этом телеграммы кончились. Что мы должны были думать? Признайся: ты сильно разбил голову?
- Да что ты? Пустяки, чуть-чуть стукнулся. Небольшая шишка.
- А нога в самолёте?
- Ещё легче. Совсем ерунда.
- Тогда зачем ты нам об этом писал?
- Ты сама просила писать подробно и писать всю правду.
Я достал папку с рисунками, и стал показывать их. Тут я сразу вспомнил рыбака и рыбку. Вот эти рисунки совсем другое дело!
Ну и что же, что у меня плохо получаются люди? Я буду рисовать морских животных, буду опускаться на дно, наблюдать, как прыгают плоские, как блюдечки, раковины-гребешки, следить за пучеглазыми бычками, красными глубоководными крабами с колючками. Буду ходить на ночной лов кальмаров и на сбор морской травы анфельции.
Я могу разглядеть спрятавшуюся в песок камбалу. Мне ничего не стоит нарисовать плывущего, как голубое облако, осьминога.
