Арсений Рутько - Пашкины колокола
Неужели и брат станет такой же серой деревянной куклой, старательно вышагивающей с разинутым ртом, выкрикивающим:
Наши сестры - шашки-сабли востры,
Наши жены - ружья заряжены!
Нет, не должно такого с Андрюхой произойти, он - особенный, на других не похожий.
И вдруг Пашка спохватился: мешкать-то некогда, впереди уйма дел!
До отхода Андрея нужно сговориться с самыми верными ребятами, одному не справиться! Придется безотрывно у казарм дежурить неизвестно сколько часов, а то, глядишь, и дней. Потом сломя голову бежать с новостями к Шиповнику и Столярову. Они в своей столовке, в "красной" комнате, обещали по очереди ждать днем и ночью. Иначе как им узнать об отправке из казарм? Вернее всего, новобранцев погонят на вокзал ночью, чтобы поменьше шума, бабьих причитаний и слез. Институтским дежурить у ворот некогда, надо побольше листовок напечатать. И правильно! Слова-то в листовках - прямо огонь! Да и опасно студентам торчать возле казарм: сразу приметят!
- Я скоро, братка!
- Валяй! Беги!
День наступал по-осеннему хмурый, облачный, с недалеким дождем. В сторону Михельсона, ежась от утреннего холода, кутаясь в засаленные куртки и пальтишки, пробегали едва различимые тени с обеденными узелками в руках. Торопились: вот-вот заревет второй гудок.
Красновато-тускло светились окна домишек, лачужек и полуподвалов. Ржаво скрипели петли дверей и калиток. Лаяли сторожевые и бездомные псы.
Негромким условным стуком в окошки Пашка вызывал друзей, кидал камешки в те, куда не дотянуться рукой.
За стеклами смутно мелькало неразличимое и все-таки знакомое лицо и тут же исчезало. И вот уже дробно, с каменным шелестом или с деревянным скрипом бегущие шаги пересчитывают ступеньки.
Изо всей ребятни Пашка отобрал для дела троих, кому доверял, как самому себе, кто кинется за друга и в огонь и в воду: Витьку Козликова, Гдальку Глозмана и Васятку Дунаева. Эти не выдадут, не продадут.
Конечно, и друзьям ни слова о листовках не сказано: не Пашкина тайна, не имеет права.
К Хамовническим казармам провожали Андрея все, хотя Пашке и хотелось бы напоследок остаться с братом один на один, шагать рядом, держась за горячую, сильную руку.
Но что поделаешь: без помощи ребят не обойтись, одному не справиться! Обязательно нужен кто-то рядышком. Вдруг понадобится Шиповнику помочь с листовками? Ведь мальчишкам много легче, чем взрослым, пробраться куда угодно, проскользнуть в самую узкую щель.
Анюта из формовочного догнала ребят после третьих заводских гудков за Москвой-рекой, когда миновали Крымский мост.
Занятый своими переживаниями, Пашка не сразу догадался, чего так часто и с нетерпением оглядывается Андрей. Лишь увидев летящую по середине улицы легкую фигурку в распахнутой кацавейке, с пляшущими по плечам, выбившимися из-под косынки светлыми волосами, Пашка понял, что к чему!
Андрей, тот, видно, почуял позади не слышный никому топот и остановился. Растолкав мальчишек, со всего маху, чуть не опрокинув Андрея, Анюта бросилась ему на шею, неумело, застенчиво поцеловала.
- Ой, Андрюшенька! Так боялась: опоздаю, не увижу!
Смущенно переглянувшись, мальчишки поотстали. Они старались не смотреть на парочку впереди. С деланным интересом глазели по сторонам.
Обнявшись, Андрей и Анюта шли впереди. Он наклонял кудрявую голову к плечу девушки, говорил что-то ласковое. Гладил льняные волосы с такой же лаской, с какой полчаса назад гладил седую голову матери.
Как Пашка ни отгонял, как ни пытался погасить ревнивое чувство к посторонней, знакомой лишь издали девчонке, оно разгоралось. Уж очень горько было делить с кем-то последние минуты, которые можно провести с братом.
Оторвавшись от Анюты, Андрей оглянулся на Пашку всего раз, и то лишь затем, чтобы помахать рукой: дескать, держись, Арбузик, все как надо!
А Пашкино сердце ныло и замирало от обиды, ревности и любви.
Но вот и ворота казарм, обнесенных высоченным дощатым, окрашенным зеленой краской забором. На заостренных торцах досок прибита колючая проволока - раньше ее будто бы не было!
К черно-белой, косополосатой будке, где переминался с ноги на ногу постовой с винтовкой, один за другим подходили новобранцы. Всех провожали - кого старики родители, кого невесты либо жены.
- Приказано ждать тут! Приказано ждать! - односложно, с ленивой строгостью отвечал на вопросы дежурный.
Мужчины курили, сизый дым облаком колыхался над толпой. Женщины плакали, крестясь на позолоченные купола и кресты Новодевичьего монастыря.
Колокол на невидимой от казарм каланче прозвякал девять раз. Негромкие перезвоны и свистки откликнулись во дворе казарм. Ворота с железным скрежетом распахнулись.
В глубине просторного, мощенного камнем двора краснели длинные кирпичные бараки, дымили походные, на колесах, кухни, пробегали куда-то солдаты. С озабоченным, деловым видом проходили офицеры.
От караульного помещения возле входа к воротам протопал взвод солдат. Впереди - пожилой, с багровым шрамом на щеке, седоватый капитан с Георгием на выпяченной груди. Рядом вертлявый парень с нашивками на плечах, со списками в руке. "Писарь", - догадался Пашка.
Начальственно хмурясь из-под лакированного козырька, офицер строевым шагом вышел за ворота.
- А ну, которые призванные! Приготовь повестки! Па-а-ста-рон-них па-апрашу освободить проход, не мешать исполнению! - командовал капитан, придерживая левой рукой истертые ножны шашки.
Андрей с трудом отстранил Анютку, отыскал глазами Пашку. Пашка бросился к нему, не в силах сдержать слез.
Андрей наклонился, обнял братишку.
- Ну, прощевай пока, Арбузик! Мамку береги, не обижай, курносый! Оглянувшись на офицера, шепнул в самое ухо: - Про Шиповника и Алешу не позабыл?
- Ты что?! - с обидой вскинулся Пашка. - Не дурачок пока!
- Ну и добро! Караульте. И как нас погонят, увидите куда - сразу к ним! Лады?
- Все сделаю, братка!
- Андрюшенька, кудрявенький мой!
И снова Андреем завладела девчонка. Она не отставала от парня, пока тот, вручив офицеру повестку, не ушел за ворота. А вскоре, повинуясь приказу, Андрей скрылся в дверях кирпичных казарм в глубине двора.
Анютка перевела дыхание, вытерла рукой щеки. Круглой, похожей на маленькую дугу гребенкой подобрала назад волосы.
Улыбнулась Пашке блестящими от слез глазами и, неожиданно обхватив его шею горячей рукой, поцеловала вихрастую макушку.
- Пашенька! Славный мой! Когда-то теперь увидим?!
И ревнивая Пашкина злость к девчонке, нахально отнявшей у него последние минуты прощания с братом, растаяла, исчезла. Понял: у нее в сердце такая же боль, как и у него. Не надо на нее злиться!
Вскинув голову, Пашка посмотрел в склоненное к нему лицо, и ему вдруг захотелось заплакать. Чем-то Анюта сразу стала такой близкой, родной. Глаза у нее чистые, без лукавства и обмана, синие и с зеленцой.
- Пашенька! Знаешь, где живу?
- Не-е.
- "Бакалейные и колониальные товары" на Мытной. Видел?
- Ага.
- Там рядом домушка на курьих ножках с синими ставнями. А в ставнях сердечки выпиленные... Вот! Андрюша сказал: вы тут их отправление караулить станете?
- Ага. А что?
- Стукнул бы мне в окошко крайнее, когда Андрюшу на вокзал погонят. А?
- Можно! Бежать-то мне все равно мимо!
Выпрямившись, Анютка с ненавистью и тревогой долго смотрела в казарменный двор, где текла чужая, мало понятная, с окриками и бранью жизнь.
Строем, железно топоча о камни подкованными сапогами, вышагивали солдаты, бегали, ложились и вскакивали с испуганными лицами, яростно кололи штыками соломенные чучела в изодранных военных мундирах. Унтера и взводные ругались и раздавали зуботычины неумелым, заставляли повторять одно и то же.
Немного поблекший, выцветший от дождей и солнца портрет императора в полный рост, в позолоченной раме, светлым четырехугольником вырисовывался на кирпично-красной стене, будто строго наблюдал за прилежанием рекрутов.
- Хотя, Пашенька, нет, не надо! - решила Анюта. - Ежели не в смене, не на заводе, я здесь буду!.. Где же мне быть?
Со странной горделивостью, стройная и сразу ставшая не похожей на ту, что минуту назад плакала на плече Андрея, Анюта пошла прочь от казарм, помахивая в такт шагам цветастым платочком.
Пашка долго смотрел ей вслед... Вот уж никогда не замечал, что Анютка такая красивая! Куда Таньке-"принцессе" до нее!..
9. "КРУТИТСЯ, ВЕРТИТСЯ ШАР ГОЛУБОЙ..."
Дежурить у ворот Хамовнических казарм Пашкиной братве пришлось довольно долго, около полутора суток. По очереди бегали домой перекусить и возвращались тоже бегом, боясь опоздать.
За облезлым зеленым забором казарм шла обычная казенная, солдатская жизнь, управляемая окриками и свистками. Цокала о камни железом прикладов и конских подков, громыхала колесами повозок и кухонь, пахла горячей похлебкой.
Когда ворота распахивались, оттуда выезжали крытые брезентом двуколки и фургоны. В такие минуты, очнувшись от ленивой дремы, постовые вскидывали на изготовку винтовки и, надсадно крича, отгоняли от ворот мальчишек, пристроившихся не к месту играть в свои козны-бабки. Военный груз! Глазеть на него заводской голытьбе не положено.
