Страсть на холсте твоего преступления - Mirin Grots
Когда приём закончился, я уехал в ближайший отель. Всю ночь я не спал и чувствовал жгучую нехватку нежности, заботы и её улыбки. Мне мерещились рыжие волосы в темноте спальни, в голове проигрывал смех мамы, которая внимательно слушала мои рассказы. Она узнавала много нового обо мне и горечь в её глазах распространялась по мере того, как много я рассказывал. Ей было больно, что она не была рядом со мной в нужные моменты. Я избегал рассказов про Андреаса и обсуждал тему своего бизнеса. Мне была так неспокойно и одиноко. Я наконец обрёл то, что искал годами и обязан был забрать её себе. Забрать домой.
Я бесцельно смотрел в окно. Тереза. Она достала информацию для меня, несмотря на то, как я поступил с ней. Поначалу это и было планом — влюбить её в себя, чтобы она без проблем доверилась и подписала договор. Я не горжусь этим, но у меня почти получилось, если бы мне не было от этого так гадко, что тошнило от самого себя.
Утром я навестил её, а потом все последующие дни, пока о моём отсутствии не стало известно. Меня начали искать.
— Я обещаю, что заберу тебя домой, — сказал я и посмотрел в своё женское отражение. Я был копией мамы. От неё пахло арахисом и больницей и запах орехов обдурил меня воспоминаниями из детства.
— Я верю тебе, сынок, но моё место здесь.
Она отказывалась возвращаться в Дублин, и я дал себе клятву, что, когда труп Андреаса будет покоятся глубоко в земле, я подарю Терезе весь мир и отвезу маму домой. В её ухоженный сад. Они обе заслужили всего счастья в мире. Всего золота, всех денег и всей любви.
Тереза.Хлопоты приготовления к открытию моей галереи вызывали мигрень и мелкую дрожь. Всё должно было пройти идеально и хоть это и подарок мерзкого Андреаса за всё то, что он сделал со мной, я относилась к галерее со всей серьезностью. Он дал мне свободу выбора: место, картины, гости и тематика. Все принадлежало моей идее. Стилистика напоминала цветущий сад под закрытым стеклянным куполом. Мягкий свет в сочетании с зелеными и цветочными оттенками создают уютную и спокойную обстановку. Эта комната напоминает мне весну. Вторая комната отличается явными броскими цветами. Стены окрашены в черный цвет. Под потолком висят светильники, испускающие тусклый свет, создавая темные уголки и играя тенями на стенах. В углу галереи стоит антикварный камин с потемневшими зеркалами и медными статуэтками. Готика и барокко в современности. Альтер эго.
Я прошла в первую комнату с картинами и осмотрела периметр. Классические лилии расставлены по всему помещению, добавляя свежести и жизни. Рядом с ними стояли гиацинты, название по-гречески означает «цветок дождей», но греки одновременно назвали его цветком печали. Я вычитала из библиотеки Андреаса, что гиацинты могли вырасти только вследствие смерти человека. Пугающе красивые цветы.
Находясь в плену Андреаса, первое время я рисовала только мрачные картины, смотря на которые, складывалось тяжелое чувство в груди. Многие были связаны с потерей, болью, разочарованием. Многие носили гневный и яростный характер, вызывали бурные эмоции. Мистические существа, пугающие образы, которые посещали меня ночью, так же украшали зал. Была и картина с обнаженной мужской грудью, держащая в левой руке острие ножа. Мужчина, изображенный на картине направлял острие ножа в центр своей груди. По загорелой сильной груди капала струя крови, вот-вот готовая превратиться в широкую пустоту.
В другой комнате наоборот, играли только яркие цвета: золотой, серебряный, сапфировый и аметистовый, много изумрудного, оранжевого и рубинового. Когда Андреасу надоедал мрак в моих картинах, он насильно заставлял рисовать положительные эмоции. Я рисовала с искренностью, потому что по-другому просто не умела.
На мне было лиловое шелковое платье на запах с отложным воротником, оголяющим плечо. Волосы убраны в безобразную шишку, добавляющей вид настоящей взбаламученной художницы. Я держала в руках пустой чёрный холст, завершающий коллекцию моих картины и закусывала губу, в волнении раздумывая, куда её нацепить. Картины висели в строгом порядке, поэтому я убрала чёрный прямоугольный холст в самую даль. Отражение моего траура и потери.
Люди зашли в галерею ровно к шести часам, сразу направившись к столику с напитками. Я так же созвала многих гостей из своей прошлой жизни в университете. Моих ярых поклонников, приходивших на все выставки. Общение с ними напомнили мне мою незаконченную университетскую жизнь и хлопоты студенческого времени. Многие спрашивали про семью и увидев моё озадаченное лицо, переводили тему, дабы не портить настроение. Включилась одна из песен Ludovico Einaudi, и атмосфера галереи преобразилась.
— Не кажется ли Вам, что музыка слишком трагична для подобного места? — спросила девушка, которая пришла по моей рассылке в социальных сетях. Она тоже была одаренной художницей, поэтому я прислушивалась к каждому её замечанию и восхищению. Я покачала головой и обвела взглядом галерею, наполняя себя музыкой пианиста.
— Нет, она подходит идеально, — тихо шепнула я. Сегодня завершатся мои муки, этот день можно было назвать действительным прорывом и завещающей точкой. Мои руки подрагивали, а тяжёлое волнение в груди выходило наружу комом в горле. Мне было жутко страшно.
Когда в приглушенном свете галереи появился Андреас, сердце совсем перестало слушаться. Его тяжёлый взгляд, впалые глаза и болезненные синяки одарили меня странным прищуренным взглядом. Он молчал. И от его молчания я догадалась, что он всё знал. Знал, что я сделала, знал, что я украла документы про Дельфину Райт и передала их Харрису. Харрис исчез на следующий день, об этом вскоре стало известно и Андреас наводил справки. Сегодня он обо всём узнал.
Андреас был жестоким человеком, несмотря на то, что все месяцы я послушно
