Кощеевич и война - Алан Григорьев

Теперь Душица уже не выкрикивала угрозы, а подвывала на одной ноте, лупцуя противницу. Из её глаз текли злые слёзы.

— Что здесь происходит?! — рявкнул Яромир, и люди перед ним расступились.

Душица недовольно дёрнула плечом. Будто не окрик командира услышала, а комара назойливого отгоняла.

Пришлось схватить её за шкирку и хорошенько встряхнуть:

— Хватит! Или мне вас водой разливать?

Душица шмыгнула носом, часто заморгала, словно только сейчас заметила Яромира, и зло выплюнула:

— Всё равно убью эту тварюку!

— Ты же воительница, а не огнепёскин хвост! — Яромир здорово разозлился. — Воительницам негоже нападать на тех, кто не может за себя постоять. За это и под суд пойти можно.

— Её суди, не меня. Она Горностайку уморила!

— Как так?!

— А вот! Насмерть.

— Я предупреждала: не жилец он… — Целительница вытерла разбитый нос рукавом.

— Не отпирайся, змея подколодная! Она его опоила, люди добрые! Я своими глазами видела! — Душица принялась вырываться, но Яромир держал её крепко.

— Это было сонное зелье. Не яд. Хотя дать яд, может, было бы милосерднее, — процедила целительница сквозь зубы.

Она наклонилась, подняла платок, встряхнула и повязала на голову. Её спина выпрямилась, взгляд стал холодным и гордым. Ну чисто царевна. Даже перестаёшь замечать, что платок грязный, а платье разорвано в трёх местах.

— Она врёт. — Душица сплюнула под ноги противнице.

— Дивьи люди не лгут, — напомнил ей Яромир. Ему самому не верилось, что целительница могла убить раненого собственными руками.

— Да. Только эта ведьма — не из дивьих. Её папка из навьих был и мамку снасильничал. Ещё во время прошлой войны.

По толпе пронёсся изумлённый шепоток. Кто-то презрительно фыркнул:

— Полукровка! И как ей только доверили лечить людей?

Другой возразил:

— Захлопни пасть! Эта девчонка моему сыну жизнь спасла.

— Но навья кровь…

— Это язык у тебя навий: такой же злой!

А Душица продолжила кричать:

— Чего вытаращилась, образина?! Думала, никто не знает твою тайну? Как бы не так!

— Это правда? — нахмурился Яромир.

— А если и так, то что? — Голос целительницы прозвучал сухо, но в болотных, слишком тёмных для Дивьего народа глазах, полыхала ярость.

— Возможно, это меняет дело. Или нет. Как знать… — Он в задумчивости поскрёб подбородок.

Ну и задачка… И, как назло, воевода Веледар ещё не прибыл. Может, запереть обеих в острог и оставить всё до приезда старшего? К тому же самого Яромира могут счесть пристрастным. Душица — его подчинённая, Горностай — тоже. «Был», — мысленно поправил себя Яромир. Смерть друга пока не укладывалась в голове. Потом, оставшись один, он будет горевать, пить, может быть, даже плакать. Но сейчас нужно держать лицо. То, что целительница оказалась полукровкой, осложняло всё. Ещё пару дней назад Яромир не думая осудил бы её. Навья кровь дурная, порченая. Но сейчас перед глазами вдруг встало виноватое лицо Радосвета, а в ушах прозвучали его слова: «Кровь не так уж и важна. Главное, чтобы человек был хороший».

Бред, конечно. Но отчего-то запало в душу — не отмахнёшься.

— Расскажи, что ты видела, — обратился Яромир к Душице, и та зачастила:

— Внутрь к брату меня не пустили, а я не будь дура — села возле палатки и полог раздвинула тихонько, чтобы в щёлку посмотреть.

Яромир заметил, что целительница — надо хоть узнать, как её зовут, — вздрогнула, услышав эти слова. Боится, что её обман выйдет наружу? А может, просто ненавидит, когда подсматривают? Не угадаешь.

— Гляжу, а эта гадюка на моего брата внимания не обращает. Не лечит, хотя обещала.

— Я занималась другим раненым, — спокойно пояснила целительница. — Тем, у кого были шансы.

— А потом ещё одним. И ещё. Всё это время мой брат оставался без помощи. — Голос Душицы задрожал. — Потом слышу: застонал Горностаюшка. Стало быть, очнулся. А гадюка к нему подошла, языком поцокала, лицо тряпицей обтёрла — и всё. А потом братик метаться начал, меня звать. Я вбежала, а она меня пинком под зад. Мол, мешаю.

— Ты правда мешала.

— Помолчи, не тебя спрашивают, — поморщился Яромир, и целительница притихла.

В толпе заволновались:

— А энто кто таков? Чаво он раскомандовался?

— А пёс его знает. На вид важный. Наверное, имеет право.

— Это царевича охранник. С ним приехал.

Кто-то презрительно протянул:

— А-а-а, Селезни…

Обидное прозвище Яромиру было знакомо. Так простые царские дружинники называли его отряд. Мол, охранять царевича — работёнка непыльная. Кафтан опять же выдают нарядный. А в настоящей битве пользы — как от селезня яйца. Не дождёшься.

Он обернулся, пытаясь высмотреть насмешника, но в толпе поди разберись, кто чего сморозил.

Неожиданно за Яромира вступился Бесяк. Топнул ногой и прикрикнул:

— Эй, потише там! Ишь, распустили языки. Это, между прочим, самой Северницы брат.

Кто-то ахнул. Кто-то подбросил в воздух шапку, прокричав здравицу, которую пара человек даже подхватили. А Яромиру стало тошно от этих восторгов. Подумаешь, какая заслуга: брат своей сестры! Но он знал, на что идёт, когда выбирал службу. Не будь его рядом, царевичу не поздоровилось бы. Сколько раз Яромир выручал его? Не сосчитать. Да и не надо — ещё не хватало заслугами кичиться.

Целительница глянула на него с сочувствием. А Душица пробурчала себе под нос:

— Сами вы селезни тупоклювые… — И продолжила во всеуслышание: — Слушайте, люди добрые! Ещё не всё вам рассказала про преступления навкины. Гляжу, значит: сон-траву взяла. Да, я знаю, как она выглядит. Бабка моя вечерами заваривала. И всегда говорила: смотри, Душенька, не