Борис Раевский - У нас на дворе (рассказы)
Говорил он путанно, иногда не совсем понятно для этих простых захмелевших людей, но у него было доброе, милое лицо, говорил он с душой - и слушали его охотно.
Грачев предложил выпить за здоровье юбиляров и сам лихо опрокинул в рот полный стакан. Как и всем непьющим, огненная струя опалила ему горло. Грачеву казалось - сейчас он задохнется, сгорит, умрет, но через несколько мгновений это прошло и на душе стало совсем хорошо и легко.
- А теперь, - крикнул Грачев, - радиокомитет выполняет персональную просьбу юбиляра! Старинный романс "Знакомое окошко". Исполняет артист эстрады Михаил Каширин!
За столами захлопали, зашумели.
Артист снял чехол с гитары. Галантно, как это сейчас умеют только артисты, поклонился он Полинушке и, мягко тронув струны, запел:
Знакомо мне твое окошко
И каждый куст в твоем саду...
Романс был простенький, но душевный. И пел его артист задумчиво, с теплым чувством. А сейчас, когда под влиянием вина и тостов сердца людей были открыты навстречу всему доброму, человеческому, этот заурядный романс с необычайной силой трогал душу, вызывал у каждого свои милые, грустные воспоминания.
Смахнула слезу с глаз Полинушка. Сам старик долго крепился, но когда артист запел:
Хотелось бы с тобой по жизни,
Как по тропинке той, пройти...
и он часто-часто заморгал.
Мягко погас последний аккорд.
А потом гости просили петь еще и еще, и артист исполнял и старинные романсы, и новые песни, и гости размягченными голосами нестройно, но с чувством вторили ему. И это было так чудесно, что Грачев совсем разомлел и чувствовал одно из тех счастливых мгновений, когда душа прямо говорит с душой.
И когда сосед налил ему вина и все закричали: "Тост! Тост!" - он встал и сказал:
- Да сгинут каменные дубы!
Никто не понял. Все смотрели на него, ожидая пояснений. Артист подмигнул гостям: мол, хватил лишку - и сказал:
- Сядь, Леня.
А Грачев все стоял и упрямо повторял:
- Да сгинут каменные дубы!
НА РЕЛЬСЫ
Сквер на дворе длинный, вдоль всей стены. Хороший сквер. И кусты, и трава, и клумбы. И гриб с большой ядовито-яркой мухоморьей шляпкой, и качели. И два столика с врытыми в землю скамейками.
Каждый вечер в сквере - если тепло и нет дождя - как бы общее собрание. Восседают на скамейках жильцы из разных квартир, и идет неторопливая беседа. Обо всем. О внешней политике - достается тут Аденауэру и бундесверу на орехи, и о пенсиях, и о новой линии метро.
Но чаще - о делах, так сказать, местного масштаба. И больше всего, конечно, о детях. Сеня - тот молодец, учится хорошо и скромный, уважительный. Ритку что-то уж больно тянет в клуб моряков на танцульки. Девчонке недавно пятнадцать стукнуло, а уже туфельки на "гвоздиках", прическа "приходи ко мне в пещеру" и губы подмазаны. Нет, не к добру.
А Петька Горелов совсем от рук отбился. У матери трое, где ей одной совладать? А мальчишка сорви-голова, долго ли с плохой компанией спутаться?
На дворе ребята зовут Петьку "гориллой". То ли потому, что фамилия у него Горелов, то ли потому, что руки у Петьки длинные, до колен, и всегда как-то странно болтаются, ладонями наружу. И лобик у Петьки узенький, вдобавок челка на него свисает, почти совсем закрывает.
Вчера видели Петьку с Ленькой Кривым с Красносельского. Идут рядом, как дружки какие, а этот Ленька-балбес вдвое старше Петьки. Идут, у обоих к губам папиросы прилипли, кепочки-лондонки низко нахлобучены. Этот Ленька Кривой совсем отпетый. Собьет Петьку с пути.
Вот, говорят, на днях на Владимирской какие-то воры влезли в "Гастроном". Ни колбасы, ни масла, ни консервов не тронули. Взяли только восемнадцать бутылок водки. Ну, назавтра поймали воров. И оказалось - что б вы думали? - трое мальцов, лет по девять-десять.
- А зачем вам, - спрашивает следователь, - водка?
- А нам, - говорят, - дяденька, водка ни к чему. Мы ее вылили, а бутылки сдали, и на деньги те - в кино...
Вот. И смех, и грех!..
Иногда по вечерам в сквер спускался со своей "голубятни" - жил он на шестом этаже - Федор Тихонович, огромный плотный хмурый мужчина лет сорока. Приносил под мышкой шахматы. В беседах не участвовал. Садился за столик и расставлял фигурки.
Сразу же вокруг скучивались шахматисты. Федор Тихонович одного за другим выставлял противников. Болельщики смеялись, подтрунивали над очередным неудачником. И только когда Сенька, девятиклассник из пятьдесят шестой квартиры, садился за доску, наступала тишина. Начинался настоящий бой. Сенька имел второй разряд.
Серьезный парнишка этот Сенька. Читал он взахлеб. Все на свете знал. Память у него прямо какая-то невероятная. Кто-нибудь похвастает, что нашел огромный подосиновик, а Сенька сразу: самый большой гриб зарегистрирован в Америке. Высота его - полтора метра, диаметр шляпки - тоже полтора метра.
Зайдет разговор о кошках, Сенька, между прочим, сообщает: есть необитаемый остров в Индийском океане. На этом острове - десятки тысяч кошек. Питаются рыбой. А как попали на остров? Наверно, с какого-то судна после кораблекрушения.
Зайдет разговор о цветах, Сенька скажет: любопытный факт опубликован в "Огоньке". В одном саду осенью залили асфальтом площадку. А там раньше были посажены ирисы. И весной ирисы пробились сквозь асфальт. Во, силища! А ведь крохотные цветки...
Башковитый парень. И притом не какой-нибудь книжный червь. Знаете, бывают такие заморыши-вундеркинды? Нет, Сенька - плечистый, рослый, на кольцах "крест" держит - будь здоров!
Федор Тихонович и Сенька играют молча, сосредоточенно. Задумавшись, Федор Тихонович одним пальцем лохматит левую бровь. У него привычка такая: всегда одним пальцем и всегда левую.
Федор Тихонович и вообще-то неразговорчив, а за шахматами - тем более. Лишь иногда, сделав особенно удачный ход, приговаривает:
- Вот так, значит... В таком разрезе...
Или:
- Как говорил великий Ласкер, пешки - не орешки!
Между Федором Тихоновичем и Сенькой происходит кровопролитный матч. Тянется он уже побольше года. Каждая новая партия приплюсовывается к старым. И болельщики знают: недавно счет был 22:17. А теперь уже 24:17. Ведет Федор Тихонович.
Играют шахматисты, вокруг болельщики кольцом, и обязательно подойдет Раиса Георгиевна из тридцать седьмой квартиры - яркая женщина, всегда разукрашенная, как корабль в праздник. Прическа у нее такая высокая, кажется, кто-то тянет ее кверху за волосы. Подойдет, постоит, посмотрит и скажет со вздохом:
- Вам, Федор Тихонович, непременно надо войти в нашу детскую комиссию.
Это при домохозяйстве такая комиссия, а Раиса Георгиевна - председатель ее.
- Детишки вас любят, - говорит Раиса Георгиевна. - И вы, конечно, поможете наладить разумный досуг подрастающего поколения.
- Нет, - говорит Федор Тихонович. - Хлопцы, то есть подрастающее поколение, не меня - шахматы любят. А воспитывать я вовсе не привык. Своих-то нет...
- Тем более, - настаивает Раиса Георгиевна. - Своих детей нет, значит, для чужих больше времени...
Но Федор Тихонович ерошит пальцами бровь, не соглашается.
- Не пойму, - говорит. - Сколько человек у вас? В комиссии этой?
- Девять.
- А сколько на дворе пареньков разболтанных?
Станут считать: Петька Горелов, Венька, ну, Яшка еще...
- Значит, трое? - подытоживает Федор Тихонович. - Вот председатель бы и два заместителя взяли каждый по одному хлопцу себе под крыло. По-настоящему. Без дураков. И все. А то заседаете, заседаете, и все на ветер.
Для Раисы Георгиевны такие слова - нож острый. Она сердится, трясет высокой прической так энергично, что вот-вот она развалится, что-то быстро-быстро говорит, но Федор Тихонович больше не возражает, весь уходит в игру.
Пока лето - сражаются в сквере, а зимой и осенью - на "голубятне" у Федора Тихоновича. Благо живет он бобылем.
Позовет Федор Тихонович Сеньку к себе, а за Сенькой непременно еще несколько дружков увяжутся. И не столько даже "болеть", сколько порассмотреть еще раз комнату Федора Тихоновича.
Войдешь, прямо напротив двери - череп. И не простой череп, а чудной какой-то. Будто вертикальной линией разделена голова пополам. Правая сторона - вроде бы лицо живого человека, все есть: и волосы, и глаз, и полноса, и правая щека, и правая половина подбородка. А слева - голая кость, пустая страшная глазница, оскаленные зубы...
- Реконструкция, - пояснил однажды ребятам Федор Тихонович. Наполовину реконструированная голова. А слева череп нетронут. Для контроля.
- По методу профессора Герасимова? - деловито осведомился Сенька. Герасимов, писали, может по черепу, который сотни лет пролежал в земле, восстановить голову. С портретным сходством.
- Угу. По Герасимову, - подтвердил Федор Тихонович. - Все-то ты знаешь...
На стенах у Федора Тихоновича - фотографии. Сплошь раскопки. Вот копают какой-то курган, видимо, где-то на юге. А тут сам Федор Тихонович щеточкой счищает землю с какого-то обломка. А вот пещера, и в ней диковинные рисунки на стенах.
