Александр Кононов - У железного ручья (Повесть о верном сердце - 1)
Иван Шумов обнял двух стариков, повел их в сторону. Третий пошел следом, еле передвигая ноги: и стар же был человек!
Перфильевна крикнула им вдогонку:
- Куда пошли?! Не велю! Я тут хозяйка!
Старики остановились растерянные.
Иван Шумов сказал громко:
- Будет! Не кланяйтесь больше, идите с богом.
И, побледнев, оборотился к помещичьему крыльцу. Но Перфильевны там уже не было: ушла домой в ярости.
А на другом крыльце, у завядшей березки, срубленной еще в канун праздника, стояла Гришина мать и, прижав обе руки к груди, глядела с испугом.
Иван Шумов махнул рукой, пошел прочь.
13
Гриша проснулся и увидел незнакомого человека. Человек ходил по комнате, говорил негромко. За столом у зажженной лампы с низко прикрученным фитилем сидел, облокотясь, отец и слушал.
- Ну, что ж я на твои вопросы скажу, Иван Иванович? Будем дальше бороться. А как же иначе? Ну, скажем, одного убили, другой смалодушествовал, - а дело-то наше все равно остановиться не может. Другие люди найдутся. Не остановится наше дело никак!
Незнакомец подошел к столу ближе, и при чахлом свете лампы Гриша увидал совсем молодое лицо с темными, будто закопченными щеками, с круглой стриженой головой; черные глаза в упор глядели на Гришиного отца. Похоже было, что гость сердится на что-то, - брови его хмурились.
- Если окажешь мне доверие... - как-то несмело начал отец.
Но незнакомец перебил:
- А без доверия разве я пришел бы к тебе хорониться?
- Ну, так вот, хотел я спросить еще одно: ты у себя на заводе кого видал? Таких же мастеровых, как сам. А помнишь ты про всю нашу Россию, про мужиков неграмотных, темных? Да грамотные-то... Меня возьми: я, может, сто книг прочитал, не меньше того. А вижу я перед собой прямую дорогу? Нет! Смутно все кругом меня, а то и вовсе темно. Одно я знаю: таких, как ты, горстка малая. Ну куда вам против войска, против пушек?
Гость заговорил по-прежнему негромко, но с такой особенной, скрытой силой, что Гриша привстал в одной рубашке с постели от непонятного для самого себя волнения.
Гость говорил о кучке людей, идущих по обрывистому и тесному пути... Идут они, крепко взявшись за руки. Они окружены со всех сторон врагами и идут под их огнем...
Гриша совсем ясно увидел крутой обрыв, и по его краю идут ночью люди, взявшись за руки. А далеко в степи горит зловещий огонь.
Наступило долгое молчание.
Иван Шумов спросил шепотом:
- Это ты чьи слова говорил?
- Того, за кем мы идем.
- Вы? Большевики? - опять зашептал отец. - Ну, вот теперь и суди: я тут из мужиков самый грамотный в окружности, а и я толком не знаю, что это название значит... сердцем, может, и чую, а умом - нет, не разобрался.
Гость помолчал, усмехнулся:
- Слыхал я не так давно в вагоне железной дороги проезжий один толковал: "Большевики - это те, кто народу как можно больше добра хотят, потому и называются так". Ну, а точнее сказать - это партия рабочего класса, которая в борьбе за счастье народа идет вперед бесстрашно... И будет идти до конца! Я тебе тут, Иваныч, книжку одну оставлю, прочитаешь многое поймешь! Только от чужих глаз хорони ее.
- Спасибо! - горячо откликнулся Шумов. - Схороню!
Гость снова заходил по комнате.
- Видел ты когда-нибудь, Иван Иванович: бурлит ручей, только что разлился, ему бы шире пробивать себе дорогу, - а нет - смотришь, ушел под землю, не видать его. Пропал? Нет! Настанет время, выйдет тот ручей наверх полноводной, могучей рекой!
Гриша, привстав, глядел широко раскрытыми глазами. И гость, повернувшись, увидел его:
- Смотри, Иваныч: наследник-то твой не спит!
- Да он, если и слыхал что, ничего не понял, - как будто успокаивая гостя, проговорил отец.
- Я все понял! - сердито сказал Гриша.
Гость засмеялся, подошел к постели ближе:
- "Понял, Ванюшка?" - "Понял, баушка". - "Что ж ты понял, Ванюшка?" "А ничего, баушка".
Гриша присказку эту знал. И повторил сердито:
- Я все понял!
- Не шуми, - откликнулся отец: - проснется мать, тогда вот поймешь!
Гриша второпях, потихоньку, чтобы не разбудить мать, заговорил:
- Вы тут - про ручей... про Железный ручей толковали. Я давно про него знаю, я, может, сам буду искать его.
Гость все посмеивался, потирая ладонью стриженую голову:
- Ну вот видишь, Иваныч: он и вправду все понял.
От их говора проснулась не мать - та спала крепко, - проснулась бабушка. Она вышла из своего чуланчика, маленькая, бесшумная; темное ее платье почти не выделялось из полумрака. И начала завешивать окно.
Гость, заметив ее не сразу, привстал неловко.
Бабка сказала с укором:
- Люди-то увидят: свет ночью горит. Что подумают? Время-то какое, ох, господи!
Она завесила окно чем-то темным, должно быть своей старой юбкой, и ушла вздыхая.
Гость беззвучно засмеялся:
- Бабушка-то, а? Умница!
- Умная, - серьезно подтвердил отец. - А что, друг, не устал ты с дороги?
- Устал.
Гость крепко потер обеими ладонями щеки, будто умывался, и присел к столу. Пока отец стелил на пол широкий полосатый сенник, он успел заснуть, уронив на грудь круглую голову.
Три дня прожил слесарь рижского завода "Феникс" Петр Сметков в избе Шумовых.
На четвертый день мать за обедом сказала:
- Похоже, что "сама" узнала про Петра Васильевича. У Тэкли спрашивала, что за человек.
"Самой" звали Перфильевну.
Гость улыбнулся:
- Ну что ж... сегодня уйду. Бумаги мне обещались доставить, думал дождаться. Ну, ничего.
Гриша после обеда пошел с Яном к оврагу, там стояла в песке загодя приготовленная ими новая неприятельская армия. Сражались дотемна.
А когда он вернулся домой, гостя уже не было.
14
Гриша слышал, как Перфильевна грозилась рассчитать отца. Но время шло, лето кончалось, а все оставалось по-старому.
И все-таки Гриша не удержался, похвастался Яну:
- А мы, может, скоро в город уедем.
- В город?
Ян сразу стал серьезным, загрустил. Это только воодушевило Гришу:
- В городе сад большой! Там розы всех сортов, тюльпаны и эти... ор-хи-деи. Называется "Садоводство Франца Бирзнека". Туда батю давно зовут.
- И скоро вы поедете?
- Должно, скоро. Вот Перфильевна прогонит нас, тогда и поедем. Завтра прогонит - завтра и уедем.
Ян стал еще серьезней:
- Давай тогда пойдем в лес сегодня ж ночью. Помнишь уговор? Не струсишь?
- Я?! - Гриша дернул плечом, хоть сердце у него и ёкнуло. - Смеешься!
- Когда все заснут, вылезай потихоньку через окошко. Я тебе знак дам.
- Знак? Какой? Заклекочи орлом!
- Я не знаю, как орлы клекочут.
Гриша тоже не знал.
- Тогда пропой петухом. Или лучше - засвищи удалым разбойничьим посвистом.
Про этот посвист Гриша узнал совсем недавно из книги "Богатыри Пересвет и Ослябя".
Ян сказал:
- Нет, я лучше кину в твое окно песком. Только ты не спи, дожидайся.
Ночью они ушли через сад так тихо, что и Собакевич не слыхал, и совсем не было им страшно, только легкая дрожь била Гришу, но это скорей всего от холода. Они были в одних рубашках, босиком, а воздух ночью свежий, только земля была теплая, нагретая за день.
- Что у тебя за мешок? - спросил Гриша Яна, стараясь не стучать зубами.
- С картошкой. И спички я захватил. Разложим костер, напечем картошки.
...Ну конечно, дрожь пробирала Гришу только от холода. Когда развели в лесу большой костер, стало и тепло и не страшно. Кто, кроме них, пойдет сейчас в лес? Значит, и бояться некого. Все спят. Правда, когда отблески огня заплясали по веткам орешника, стало казаться, что в лесу, совсем неподалеку, притаился кто-то, смотрит, ждет.
Понадобилось подбросить сухих сучьев в костер, и мальчики пошли в темноту за валежником, держась друг за друга, не разминаясь ни на шаг, и снова они стали от этого храбрыми. Окажись Гриша один в темном лесу, наверное он умер бы от страха. А вдвоем - ничего.
Они притащили валежнику, навалили его в костер. Высокий огонь взвился весело и жарко. Потом дождались углей и положили в горячую золу картошек. И было совсем хорошо. Мальчики стали разговаривать смело, громко, даже слишком громко: начали щеголять друг перед другом.
Но только замолкли, как услышали треск сухих сучьев. Треск приближался, становился громче. Кто-то шел к ним по лесу, раздвигая кусты, ломая валежник.
Только не бежать! Страшно бежать в черном ночном лесу, когда под ногами - невидимые, крутыми узлами выпяченные корни деревьев и ноги бессильно слабеют, как в дурном сне. И не веришь уже себе - все равно упадешь, налетев на дерево, и кто-то огромный настигнет тебя в темноте...
Не бежать!
Мальчики сидели неподвижно, ухватив друг друга за руки, оцепенев.
Все стихло. Только рыжие лоскутья огня плясали и потрескивали беспечно. Но вот неслышно раздвинулись освещенные багровым светом ветки орешника, и выглянуло заросшее, с запавшими глазами лицо.
Гриша смотрел не отрываясь - не мог отвести глаз от страшного человека, а сердце бешено колотилось, будто он успел пробежать много верст, спотыкаясь и падая.
