Евгений Наумов - Коралловый город
— Не на турнике, а на турнире, — поправил Макар. — Это соревнование такое: кто больше всех знает.
— А-а, — протянула она, смягчаясь. — Дело хорошее. Кто же вас надоумил, чертенят? Я ведь действительно много знаю, поучить вас могу…
— Вот-вот, — подхватил с невинным видом Синицын, чинно проходя мимо нее и держа за руку Гошу. — Потому и говорят, что вы все на свете про всех знаете.
— Ах ты сморчок! — вскипела Кобра. — Значит, я сплетница?
Растопырив руки, она кинулась на Синицына, но было поздно. Ребята бросились наутек. Сзади долго слышались крики Кобры.
— Куда же ты спрятал человечка? — спросил Гоша, отдышавшись. — Я тоже хочу этот фокус показывать.
— Никакой это не фокус, — мрачно сказал Синицын. — Волшебство одно, понимаешь?
— Жмешься, значит? — скривился Шурубура. — Ладно, попросишь и ты у меня что-нибудь. Мне отец обещал фонарик круглый достать, на сто метров бьет, даже посмотреть тебе не дам. И мороженое твое фокусное не надо: ешь, ешь, а в животе пусто.
— Это потому, что ты жадный, — упрекнул его Макар. — А фонариков таких я могу хоть десять штук достать.
— Ха-ха-ха… — начал было издевательским тоном Гоша, но поперхнулся. Синицын протягивал ему сверкающий новый фонарик.
— Тот самый… на три батарейки! — Гоша вытаращил глаза. Схватил его и начал осматривать. Нажал кнопку — и ослепительный сноп света ударил в сгущающуюся темноту.
— Мечта, — сказал Гоша унылым голосом.
— Бери насовсем, — разрешил Макар.
Гоша поднял на Синицына совершенно счастливые глаза.
— Правда?
Потом он вздохнул:
— Эх, жалко, батареек нигде не достать. А эти скоро сядут…
— Сколько надо? — спросил Макар лениво. Шурубура зашевелил губами:
— Шесть! И две лампочки.
Получив все это, он упрятал дары поглубже в ранец и окончательно поверил, что Макар Синицын — могущественный волшебник: даже батарейки достал, а их в магазинах никогда не бывает!
— Я волшебник Кара-Чунг, — глухим голосом привычно говорил Синицын. — Что захочу, то и сделаю. Ты понял, Шурубура?
— Понял, — прошептал Гоша. — Теперь я верю, что есть волшебники. А раньше не верил, потому что никогда они не появлялись, сколько я ни просил. Думал, брехня все это, одно кино.
Он долго молчал, вздыхая, потом начал допытываться:
— А вот этот дом ты можешь перевернуть вверх тормашками? Сделаешь так, чтобы у меня выросло шесть рук?
— Зачем тебе шесть рук? — удивился Макар.
— А вот если Коляша полезет ко мне, я ему ка-ак дам! Пока он двумя руками, я ему шестью…
Долго сидели в этот вечер Синицын и радостный Шурубура. Наконец с балкона раздался певучий голос:
— Го-оша! Где ты?
— Я здесь! — гаркнул Шурубура и направил прорезавшийся ослепительный луч света на балкон. — Мам, я тебя вижу, а ты меня нет!
— Не балуйся! — мама Шурубуры прикрыла глаза руками. — Иди скорее домой. Ужинать пора.
Гоша с грустью повернулся к Макару.
— Ну, я пошел… Зовут.
— Приходи ко мне завтра, а? — предложил Синицын. — Будем вместе играть. У меня лото есть! И кубик Рубика…
Гоша так и подскочил.
— Да ну! — но тут же насупился. — Не пустят. Пока все уроки не выучу, не выпускают. Да еще проверяют.
— Уроки? — протянул Макар удивленно. — Уроки… Хочешь никогда не учить уроков, а знать всегда на пятерку?
— Спрашиваешь! Еще давно, с первого класса мечтаю.
— Ну так иди ложись спать, — Синицын лукаво прищурился. — Утро вечера мудренее.
Гоша приблизил свое лицо к лицу Синицына. Его глаза блестели, как звезды.
— Правда? — засопел он. — Да я тебе… я тебе свой ножик подарю! Смотри, четыре лезвия, во! Одно, правда, сломанное…
И он торопливо сунул в руки Синицына свой бесценный дар. Макар хотел засмеяться и сказать, что может достать тысячи таких ножиков, но посмотрел в большие глаза Гоши… и почему-то ничего не сказал. Только торопливо сунул ножик в карман.
Долгожданный приз! Но…
Макар не обманул Гошу. На следующий день тот уже стучался рано утром в квартиру Синицыных. И только Макар открыл дверь, Шурубура ворвался в прихожую, чуть не сбив его с ног.
— Вот был концерт! — завопил он. — Вот удивились все!
— Чему удивились? — Макар заулыбался.
— А тому, что я знаю уроки! Когда я им сказал, что уже выучил, они подняли меня на смех…
— Кто — они?
— Мама и Людка, сестренка. Налетели на меня — ты ничего не учил, садись за уроки! А я им говорю: спрашивайте.
— Что спрашивать? — давился от смеха Макар.
— Ну, пусть погоняют, думаю, — подмигнул Гоша. — Сестричка моя косички кверху и хвать задачник! Я говорю: то-то и то-то. Посмотрела в тетрадку, а задачка-то уже написана! И упражнение по-русскому выполнено. Вот лица у них вытянулись! Проверяли, проверяли…
— А я что говорил, — важно подбоченился Макар.
— Слушай, — Гоша понизил голос, — ведь упражнения и задачка в тетрадках моим почерком написаны. Фокус-покус!
— А что тут удивительного?
— Ведь я-то их не писал, точно! Сам впервые увидел. Вот посмотри, даже строчки загибаются вверх, как у меня. Как же это, а?
— А чего смотреть? Ты что, хотел, чтобы чужим почерком у тебя в тетрадке было написано? Тогда все сказали бы, что не ты выполнил задание.
— Верно, — согласился Гоша. — Но кто же все-таки моим почерком писал в тетрадке, а? Ты не знаешь случайно?
— Не ломай над этим голову. У тебя своих забот мало, что ли?
Откровенно говоря, Синицын был сейчас рад не меньше, чем простодушный Гоша. А может, даже больше. И вот почему.
В последнее время ему стало страшно скучно жить на белом свете. Уроки учить не надо, они уже всегда заранее написаны и приготовлены, а времени свободного хоть отбавляй. Вот тут и начиналась для Макара мука мученская. Первое время он целыми днями болтался на улице, играя с кем попало и во что попало. Но это было не очень интересно, потому что только с настоящими друзьями можно увлекательно играть и путешествовать по незнакомым улицам или просто пойти в кино, а потом оживленно обмениваться мнениями: «Тот ему кэ-эк даст!», «А тот ему кэ-эк врежет!»
Но Синицыну не с кем было ходить в кино, спорить о прочитанной книге. Едва только он приглашал кого-нибудь на интересный сеанс, как слышал в ответ: «А уроки?» Правда, кое-кто находил время пойти иногда в кино с Макаром, тем более что он всегда каким-то чудом доставал билеты, но это случалось не каждый день, да и соглашались разделить с ним компанию не те, кого хотелось бы Макару.
Играя с кем-нибудь во дворе, в самый разгар веселья Макар вдруг слышал: «Ну, хватит, пойду уроки учить! А то сегодня задали ой-ой-ой!» И Макар Синицын, всесильный волшебник, начинал униженно упрашивать, умолять: «Ну, еще немножко, да успеешь ты выучить эти уроки…» Мальчишка неохотно соглашался, но в конце концов и он уходил, и Синицын оставался один.
И вот что странно: избавившись навсегда от заботы об уроках, Синицын ежедневно только и слышал вокруг: «Уроки! Уроки!» На переменах в школе Макару казалось, что уж в это время никто и не заикнется об уроках, но нет! Кому-то вдруг придет в голову решать у доски хитроумную задачку, тотчас вокруг такого собирается толпа, шумят, спорят, каждый предлагает свое решение и с пеной у рта отстаивает его. Сначала Макар с чувством превосходства ввязывался в эти споры, но потом и это забросил. Он всегда знал решение — и самое правильное.
Постепенно Синицын заскучал. Он часто валился на диван и до одурения смотрел в потолок. Телевизор тоже не радовал его — что толку сидеть перед ним в одиночку, да и передач интересных мало, все про трудовые успехи да разные достижения. А Макар мог без всякого труда всего достигнуть. Когда дома не было мамы, он хлопал в ладоши и требовал какую-нибудь диковинную игрушку. Наигравшись, выбрасывал ее. Скоро все игрушки надоели ему, жизнь стала казаться неинтересной…
И тут он опять встретился с Гошей. Правда, Гоша младше его, но ненамного. Он и читать умеет, и писать, с ним можно в любую игру поиграть и в кино сходить. А самое главное: он так восхищается Макаром Синицыным, принимает его за настоящего волшебника!
Для Синицына жизнь снова стала увлекательной и веселой.
А еще больше он оживился, когда в школе появилось объявление о том, что между командами знатоков «Альбатрос» и «Любознательный» состоится турнир на литературную тему. Синицын с нетерпением ожидал его.
«На этот раз я вам покажу!» — думал он радостно.
И этот день наступил. В пионерской комнате опять собрались команды и болельщики. Еще с порога Макар увидел большой портрет Горького и плакат под ним: «Всем хорошим во мне я обязан книгам».
Синицын уверенно направился к своей команде, но его остановил Живцов:
— Куда? Ты не участвуешь в турнире.
