Юрий Яковлев - Саманта
- Им не надо жвачки. Они и так уступят тебе место.
Саманта непонимающе посмотрела на Наташу. Готовность выполнить ее желания удивила маленькую гостью. Ей захотелось допытаться о причине этой готовности.
- Это потому, что я дорого стою? - спросила она.
- Как - дорого стоишь? Почему ты дорого стоишь?
- Пол Попрыгунчик сказал, что компании вложили в меня большие деньги, - доверительно сообщила Саманта.
- Что же, ты теперь денежный мешок? - в сердцах воскликнула Наташа.
- Какая ты странная, Наташа, - терпеливо сказала Саманта. - Ты говоришь так, словно хочешь обидеть меня. Но я не обижаюсь. У нас очень почетно, если в тебя вкладывают большие деньги. У вас разве иначе?
- У нас иначе, - ответила Наташа. - У нас вкладывают деньги во всех детей сразу...
Ночь. Откуда только берется столько тьмы, чтобы закрыть ею всю землю, все небо, все море? И только луна - ночное солнце - взошла, и проложила в море золотистую дорожку, и заглядывает в окно, словно подслушивает ночные разговоры подруг.
А ночные разговоры самые интересные и самые откровенные.
- Мне очень нравятся туфли Большой Наташи, - шепчет Саманта и смотрит в сторону своей подруги. - Слышишь?
- Слышу, - отвечает Маленькая Наташа и, стало быть, не спит.
- Я их мерила. Наденешь и сразу становишься взрослой. А надоест быть взрослой, скинешь их и наденешь кеды.
- Разве так бывает? - шепчет подруга.
- Со мной бывает, - отзывается Саманта. - Завтра я попрошу у Большой Наташи туфли, и ты увидишь, как я повзрослею. У меня даже голос станет низким, как у взрослой.
Луна зашла за тучу. Стало совсем темно. И Наташа не видит, что Саманта села на постель и болтает босыми ногами.
- Наташа обещала мне подарить свои туфли после Ленинграда, доносится из темноты голос Саманты. - Она говорит, что туфли расхожие, не новые. Ну и пусть... А как они стучат... Тук... тук... тук...
- Я знаю, как они стучат, - откликнулась Наташа. - Они здорово стучат.
- Девочки, спать! - раздается откуда-то из темноты голос дежурной.
И две подруги замирают.
Но ненадолго.
- Наташа, ты спишь?
- Нет. А ты, Саманта?
- И я не сплю. Давай думать об одном и том же, и нам приснится один сон. Тебе никогда не хотелось убежать?
- Куда убежать?
- На другую планету. Например, к маленькому принцу?
И снова тихо. И снова Самантин голос звучит в темноте:
- У нашего крыльца две белые березки.
- Русские?
- Нет, американские.
- А чем они отличаются от наших? - интересуется Маленькая Наташа.
- Не знаю. Мы же с тобой не отличаемся?
- Мы с тобой не отличаемся, - шепчет Маленькая Наташа. - Может быть, только чуть-чуть. Ты даже при девочках не можешь раздеваться и считаешь, что за добро надо сразу заплатить.
- Надо, конечно.
- Добром. А не жвачкой, не цветными фломастерами. И не обязательно сразу. Можно ведь через некоторое время.
- Это в Америке называется кредит. Есть кредитный банк, где берут в долг... Я не люблю долгов. Меня папа так воспитал.
- Когда тебе делают подарок, это же не в долг. Или в Америке не делают подарков?
- Делают! На день рождения. И на рождество. Но только свои, родные. Разве я для вас родная? Я же американка.
- Ты моя подруга. Остальное не имеет значения. Расскажи мне о своем доме.
Но Саманта рассказывает о другом. И до Наташи доносится ее приглушенный взволнованный голос:
- Ты знаешь, Наташа, что самое страшное в мире? Это когда космонавт выходит в открытый космос и вдруг отрывается от корабля. Он превращается в спутника и оказывается один во всей Вселенной. И все время движется вокруг Земли. Он умирает и продолжает двигаться вокруг Земли.
- Почему ты подумала об этом, Сэми?
- Когда я собиралась в Союз, мне казалось, что я выхожу в открытый космос. А оказалось все совсем иначе. Мне здесь совсем не страшно. Мне хорошо...
Сон сморил маленькую американку. А Наташа долго сидела на своей постели и смотрела на спящую подругу.
Соленая вода
Если природа - художник, то утро она рисует самыми свежими, самыми сочными красками. Природа-художник меняет свои привычки, и трава под ее кистью становится синей, а морская вода - зеленой, мрачные скалы она окрашивает солнечной охрой, а по белоснежному облаку обязательно проведет малиновой краской - такой малиновой, что запахнет малиной.
Но свои лучшие краски природа приберегает для детей.
Я вижу площадку - с трех сторон кипарисы, а с четвертой море - и представляю себе Саманту на утренней зарядке. Она загорела - догнала ребят, - на ней трусы и майка, как у всех. Ее теперь и не отличишь от других ребят.
- Раз! Два! Три!
Десятки рук поднимаются вверх и разлетаются в стороны. Руки движутся, как крылья в полете.
- Раз! Два! Три!
И сразу все ребята приседают. Но эта команда общая: и для ребят, и для моря. И по этой команде волна приседает и поднимается. Приседает и поднимается: музыка общая для ребят и для моря.
Потом физрук похвалил Саманту:
- Ты все быстро схватываешь!
- Быстро хватаю?
- Да нет. Ты понимаешь с полуслова!
- Я понимаю полслова? Так мало?
Смешной получился разговор.
И тут на площадке появился Попрыгунчик Пол. На нем были белые шорты и сорочка с погончиками. Маленький, толстый, запыхавшийся.
- Хэлло, Саманта!
- Хэлло, мистер Пол! Вы очень загорели.
- Я всю ночь ворочался. У меня все болит... от загара. О! А ты как живешь, Сэми?
- Нормально!
- Уже научилась так отвечать у советских детей. На все вопросы старших они отвечают: нормально! Но, по сути дела, это означает: пошел к черту!
- Я не хотела вас обидеть, мистер Пол, но дети действительно не любят, когда их расспрашивают, - ответила Саманта.
- Неужели тебе нравится здешнее однообразие? Все одинаково одеты, шагают строем, поют хором.
- Это не однообразие. Это равенство!
- Может быть, так ты понимаешь демократию?
- Так я понимаю дружбу.
- С тобой невозможно говорить о политике! - взорвался Попрыгунчик. Помни, за нашим разговором следит вся Америка.
Никогда еще Саманте не приходилось жить среди такого множества детей. Их было так много, что временами казалось - взрослые вообще покинули этот чудный уголок земли и полностью отдали его детям.
Русский язык Саманта учила по песням. Одни слова давались ей легко, другие трудно. Девочка долго не могла научиться произносить слово "молодцы". Ей очень хотелось выучить речевку: "Артековцы сегодня артековцы всегда". Но этот простой стишок оказался для нее трудным орешком.
Когда на завтрак давали манную кашу, Саманта говорила по-русски:
- Можно я... ее... не буду!
Она не любила манную кашу. Зато ей по вкусу пришлись вареники. И само слово "вареники" она произносила без труда. От этого слова у нее текли слюнки.
У Саманты открылась удивительная способность понимать по губам, по глазам, по выражению лица. Когда вокруг были дети, незнание русского языка никогда не заводило ее в тупик.
Случалось, конечно, что Саманта не могла понять, что хотел ей сказать собеседник. Тогда она сердилась на свою несообразительность и вспоминала разговор Алисы с Шалтай-Болтаем:
"Когда лично я употребляю слово, - все так же презрительно проговорил Шалтай-Болтай, - оно меня слушается и означает как раз то, что я хочу: ни больше ни меньше".
"Это еще вопрос, - сказала Алиса, - захотят ли слова вас слушаться".
"Это еще вопрос, - сказал Шалтай, - кто здесь хозяин: слово или я".
Любимая сказка вливала в Саманту бодрость, и незнакомые слова открывали ей свои тайны.
Она была обыкновенной девочкой.
Она была необыкновенной девочкой.
Необыкновенность была заложена в ее обыкновенности.
В Артеке жили дети многих национальностей, звучала разноязычная речь, и Саманте пришла мысль, что Артек - великолепная модель устройства общества... "Если люди всего мира будут жить так, как живут в Артеке дети, - рассуждала девочка, - тогда не будет вражды, не будет войны. Пусть все президенты и другие правители приезжают сюда учиться управлять миром".
Но когда Саманта поделилась своими мыслями с Маленькой Наташей, та покачала головой.
- Думаешь, не приедут? - спросила Саманта.
- Они здесь были. Они все время приезжают. Но ничему не могут научиться.
- Когда сюда приезжал наш президент Рузвельт, была война. А после его приезда вскоре наступил мир, - возразила подруге Саманта.
- Тогда было другое время, - задумчиво отозвалась Наташа.
- Ты хочешь сказать, что, когда идет война, люди особенно сильно хотят мира?.. Неужели для мира нужна война?
Девочки долго молчали. Потом Наташа сказала:
- Наш народ так тяжело пережил войну что всегда хочет мира. Ты даже не представляешь себе как хочет.
Саманта ничего не ответила.
- Когда ты побываешь в Ленинграде, многое поймешь, - задумчиво произнесла Наташа. - Пойдем купаться?
Ах, это ласковое, теплое море! Кто сказал, что оно черное? Оно лазоревое! Нет, изумрудное! Его веселое беспокойство передается людям. Оно поднимает тебя на волну, и начинает казаться, что ты его частица, частица стихии. И в тебе от дружбы с морем крепнет бесстрашие.
