Анатолий Петухов - Сить - таинственная река
уже осталось метров пятнадцать, десять!.,
Витька услышал позади себя всплески, приподнял голову, оглянулся и — нырнул.
«Ныром далеко не уйдешь!» — торжествуя победу, подумал Гусь.
Не обращая внимания на водоросли, которые неприятно щекотали живот и свивались вокруг ног, он проплыл
еще метров двадцать и обернулся в надежде увидеть Витьку позади себя. Но Пахомова не было ни сзади, ни с
боков. Гусь закружился на месте, пытаясь угадать, где же вынырнет Витька. Так прошло еще несколько долгих
секунд. И вдруг на берегу закричали, засмеялись, заулюлюкали.
«Неужели обставил?» — похолодел Гусь и глянул вдаль старицы. Витькин затылок и конец блестящей
алюминиевой трубки маячили далеко впереди, так далеко, что казалось невероятным, как мог Витька оторваться на
такое расстояние. И Гусь понял, что потерпел жестокое поражение. Сознавать это было невыразимо горько.
Чтобы немного успокоиться, он еще поплавал по старице и с напускным равнодушием на лице вернулся на
берег.
— Ну что, догнал? — галдели ребята. — И тягаться нечего!..
Возбуждение ребят было неприятно Гусю. Он с тоской подумал, что еще месяц, полмесяца назад никто бы из
этих мальчишек ни в жизнь не посмел бы радоваться его поражению. Теперь лишь Сережка хранил сдержанное
молчание.
Гусь сел на кочку и стал ждать возвращения Витьки. Вообще ему хотелось уйти в деревню, побыть одному, но
он знал — уйди вот сейчас, и это еще больше подчеркнет победу Витьки.
Пахомов на этот раз поохотился неважно, всего два язя висели у него на кукане.
Гусь сделал вид, что его совершенно не интересуют крупные серебристые рыбы, которые так редко берут на
удочку, и подошел к Витьке.
— Дай ластов поплавать, — попросил он.
— Бери, — Витька кивнул головой на траву, где лежало снаряжение.
Ребята притихли: вот что значит Гусь! Только спросил и — пожалуйста!
Увязая в топкой грязи. Гусь проковылял в ластах до чистой воды и. подражая Витьке, скользнул в воду. Но он
не рассчитал глубину, и вода сразу заполнила трубку. Вдох — вода хлынула в горло. Гусь захлебнулся и, будто
ошпаренный, метнулся вверх. В следующее мгновение он сорвал с себя маску, закашлялся и не заметил, как трубка
скользнула из резинового хомутика в воду. А вязкая тина уже засасывала ноги. Гусь хотел рывком высвободиться из
пут коварного дна и почувствовал, что левый ласт сорвался с ноги.
На помощь поспешил Витька.
— Чего же ты не предупредил, что раньше не плавал в маске? — сказал он с укором. — Другой-то трубки у
меня нету!
— Найдем. Здесь неглубоко.
— Неглубоко... Очень-то охота в этой грязи нырять. Всю воду смутил. Давай ласты и маску! И в сторону
отойди, мешаешь.
Вода от поднятого со дна ила и торфа в самом доле стала совсем рыжей, и от нее шел отвратительный запах.
Гусь протянул Витьке маску и ласт.
— А другой ласт где?
— Дак он там остался. Здесь же вязко!
Самое страшное, что все это произошло на глазах у ребят, бывших поклонников Гуся. Правда, сейчас над ним
никто не смеялся — боялись смеяться, но Гусь-то знал, что случившееся надолго станет предметом мальчишеских
разговоров. Он вылез на берег, оделся и бросил Сережке:
— Чего сидишь? Пошли домой!
— Как? А трубка?
— Ласт нашелся, и трубка найдется.
— Вот и обождем!
— Жди. Можешь еще и понырять! — сверкнул глазами Гусь.
Засунув руки в карманы штанов и ни на кого не взглянув, он пошел к деревне. Один.
Гусь лежал на сарае и мучительно переживал свое падение. Ведь совсем еще недавно, каких-то две недели
назад, все было так хорошо! Толька Аксенов, Сережка, Вовка Рябов — друзья, водой не разольешь! А мелкота — та
целыми днями так и крутилась возле Гусевского дома. Конечно, многое значил Кайзер — у кого хоть когда-нибудь в
Семенихе был настоящий прирученный волк! Но и до Кайзера каждый из ребят стремился попасть в Гусевскую
компанию. Слово Гуся — закон, просьба Гуся или поручение — гордость для каждого.
О подвигах Гуся знала вся школа, потому что ребята из уст в уста передавали все, что совершил Гусь. А
теперь даже Сережка предал его. Именно предал, потому что при всех ребятах отказался идти с Гусем в деревню,
остался на берегу Вязкой старицы ждать, пока этот лягушечник найдет трубку. В другое время Гусь дал бы ему
разок, и все. Но разве мог он так поступить теперь, когда почувствовал, что в душе никто уже не поддерживает его,
что он — один?
Сейчас Гусь сожалел, что поступил опрометчиво, пустившись вплавь догонять Витьку. Но он же хотел
вернуть себе славу лучшего пловца? Разве он мог предполагать, что этот лягушечник ныром плавает быстрей, чем
верхом? И уж совсем напрасно он попросил подводное снаряжение, которое и видел-то впервые.
Или Витька специально все это подстроил? Мог же он объяснить, как плавать с этой несчастной трубкой! А то
сразу: бери, плавай! А потом еще и покрикивать стал: уйди, мешаешь!
«Ладно, ты еще пожалеешь об этом!» — мстительно подумал Гусь.
Он стал размышлять, что бы такое подстроить Витьке. Можно перетянуть через старицу перемет, чтобы
лягушечник попался на крючок. Но он под водой все видит! Нет, это не годится. А что, если свести его на Пайтово
озеро? Дед тогда говорил, что там еще никто не плавал, что вода в озере полосами — то теплая, то холодная, и
сразу начнутся судороги. Но если так, Витька может утонуть!
И вдруг идея: «А я-то на что! Он станет тонуть, а я его вытащу в лодку. Есть же там лодка, на которой старик
плавал!..»
Идея понравилась, и Гусь стал ее развивать. Он представил, как Витька начнет звать на помощь, как он, Гусь,
приплывет к нему на лодке и бесчувственного вытащит из воды, как на Сити вытащил Тольку. Хорошо бы, конечно,
чтобы это видели ребята. Но кто туда пойдет в этакую даль? Сережка разве. Он — предатель, но ради такого дела
можно его взять. А потом Сережка всем будет рассказывать, как это случилось, и тогда опять все станет на свои
места.
Единственное, в чем сомневался Гусь, отпустят ли Витьку дома: он и на Вязкую-то старицу, как говорил
Сережка, не ходит без разрешения отца.
А можно сделать так; уйти вроде бы за грибами или на Сить, а самим податься на Пайтово. Только нет, на это
Витька не согласится...
В сенях прошлепали босыми ногами, и на сарай заглянул Сережка.
— Ты тут? — обрадовался он. — Трубку-то нашли!
— А куда она могла провалиться! — отозвался Гусь. — Лягушечник, поди, дуется на меня, просмеивает?
— He. Он нам рассказывал, что сам, когда первый раз плавал, чуть совсем не утонул! — Сережка сел возле
Гуся на солому, обхватил руками колени. — С непривычки, он говорит, в маске еще хуже, чем так...
— Здесь плавать — что? Лужа! Вот в Пайтове бы он понырял!
— Я говорил ему про Пайтово...
— Ну?
— Надо, говорит, туда сходить.
— Дома-то его отпустят?
— Наверно, отпустят, раз так сказал.
— Вот лук доделаю и пойдем.
— Правда?!
— Конечно! Удочки возьмем. Лодка там есть...
— Но ты же говорил, что там какие-то особые слова знать надо.
— Неужто поверил? Чепуха это, мало ли чего старики выдумают.
— А когда пойдем?
— Дня через три. В воскресенье.
— Вот здорово!.. А меня, знаешь, Витька опять на покосы зовет. Перед обедом он там каждый день в Сити
охотится. В заводях, говорит, язя много. Уху варят... Обещал и меня научить с ластами плавать. Может, сходим
вместе, а?
— Я никуда не пойду. А ты — иди, чего же...
— Вместе-то лучше бы!
— Сказано — не пойду! А ты сходи и насчет Пайтова-то поговори. Да ружьишко лучше рассмотри, как оно
сделано.
— Ладно, если так, — нерешительно сказал Сережка, которого удивило и озадачило столь благодушное
настроение Гуся после всего, что произошло на Вязкой старице.
— Смотри, о Пайтове всем не болтайте, — строго предупредил Гусь.
На дверях бригадного клуба появилось объявление о том, что в воскресенье состоится открытое заседание
выездного районного суда по делу бригадира Аксенова.
Наконец-то! Этого дня Гусь ждал давно. Ему очень хотелось послушать, как будут судить бригадира, но
теперь, когда был намечен поход на Пайтово озеро, он знал, что на суд не останется: более благоприятного дня
осуществить задуманное, пожалуй, не будет.
И вот уже тройка ребят в пути.
Впереди крупно шагал Гусь, длинный, костлявый, как всякий быстро поднявшийся мальчишка. Но он не по
годам широк в плечах и потому со спины похож на сухопарого мужика. В своей повседневной, когда-то черной, но
