Валерий Гусев - Тусовка на острове Скелета
И Алешка, в свою очередь, поделился со мной добытой в дружеской беседе информацией. А потом сказал:
– Дим, а теперь ты сейчас вслух повтори все, что мы знаем.
– Зачем?
– Чтобы понять - чего мы не знаем.
Очень ясно все объяснил. Но спорить с ним я не люблю. Я вообще не люблю спорить. Как-то я услышал от взрослого умного человека такую фразу: «Из двух спорящих - один дурак, а другой подлец». Я не хочу быть ни тем, ни другим. А по правде говоря, если бы был выбор, то я предпочел бы быть дураком. Это как-то честнее.
Вот что мы узнали:
Дядя Ваня Чижов собирался всю свою прекрасную коллекцию передать в музей. Многие коллекционеры отговаривали его от этого шага. И предлагали ему большие деньги за эту коллекцию. Но он отказался. Один раз ее даже украли, но наш папа и его Алешин быстренько нашли и грабителей, и коллекцию.
А потом вдруг Чижов пристроил свою рыжую внучку Катьку к своей двоюродной сестре Катерине Васильевне и бабушке Кате (родители Катьки - артисты, они на гастролях в Австралии, уже седьмой год), а сам пристроился на теплоход «Айвазовский» (и где он столько денег взял, ведь в последние годы он работал консультантом в какой-то мелкой фирме «Антиквар» за смешную зарплату?), чтобы пополнить еще одну свою коллекцию - коллекцию океанских раковин. Потому что он был крупным ученым в этой области, по морским моллюскам.
В Новороссийске Чижов взошел на борт теплохода. И здесь его следы терялись. А обнаружились через два года на острове Скелета. Что с ним случилось, как он прожил эти два года - покрыто мраком. А главное - кто это все устроил? И зачем?
– Все, - сказал Алешка, когда я проговорил вслух «установочные данные». Это папино профессиональное выражение. Такой милицейский термин. Когда начинают расследовать какое-нибудь загадочное преступление, то все, что о нем известно, собирают в одну кучку. И начинают в ней копаться, чтобы нащупать кончик ниточки, которая ведет к разгадке. Ведет к преступнику. - Дим, я уже обо всем догадался. Но тебе не скажу.
– Почему? - мне даже обидно стало немного.
– Потому. Если я прав - тебе будет стыдно. Если я не прав - мне будет стыдно.
– Ладно, - согласился я. - Будущее покажет, кому стыдно, а кому не очень. Где этот «Антиквар» прячется?
«Антиквар» - фирма, в которой дядя Ваня работал консультантом, - прятался в центре города, возле памятника Борцам революции. Недалеко от метро. Совсем рядом со зданием Министерства внутренних дел. Где вообще-то работает наш папа, но где вообще-то (и очень кстати) его сейчас нет.
– Чего будем врать? - спросил Алешка, когда мы остановились перед старинной дверью, на которой было написано «Антикваръ» и прибита медная железяка, изображающая старинный самовар. - Давай скажем, что мы на чердаке такой же самовар нашли.
Я не согласился - слабая легенда. Я считаю, что врать нужно всегда в одном направлении, по одной линии. Тогда не собьешься.
– Врать будем опять от имени школы.
– Точно! - Алешка так оживился, что даже подпрыгнул на месте. - Скажем, что нас на время ремонта переселяют в ихнее здание. И нас прислали осмотреть помещение. И мы с тобой все там облазим и…
– …И «обнюхаем». Не пойдет! У меня план надежнее. Будешь меня поддерживать.
– А как?
– Поддакивать будешь. - И мы вошли внутрь.
И сначала немного разочаровались. Никакого антиквариата, вроде старинных самоваров, здесь не было. Мне казалось, что мы сейчас попадем в музей, со всех сторон нас окружат рыцарские доспехи, ржавые горшки и битые черепки. Ничего этого не было. Кроме битого черепка в углу, из которого трехцветная кошка лениво лакала молоко.
– Черепок имени Ивана Грозного, - сказал Алешка. - Любимая кошка дяди Степы.
Кошка дяди Степы облизнулась, вылизала себе грудку, закапанную молоком, и, задрав хвост, скрылась за дверью.
– Пошла начальству докладывать, - сказал Алешка.
И не ошибся. Через полминуты из этой же двери вышел бородатый дядька и молча уставился на нас. Молчание затягивалось.
– Мы пришли вас выселять, - брякнул Алешка.
– Он шутит, - поспешил я.
– Шутить надо вон там, - бородач указал нам на улицу. - Здесь не шутят.
– Мы больше не будем, - виновато сказал я. - Это случайно получилось - мы очень волнуемся.
Сейчас он скажет: «Волноваться надо за дверью. Здесь не волнуются».
Но он промолчал. Молчание опять затягивалось. Становилось, как пишут в романах, неприличным.
И я опять поспешил:
– В нашем районе есть свой «Сверчок».
– У нас тоже полно тараканов, - мрачно отреагировал бородач. - Ну и что?
– «Сверчок» - это клуб, литературный, - пояснил я. - И у нас там выступают всякие знаменитости…
– Лев Толстой, - вставил Алешка. - Иван Грозный. Дядя Степа.
Напрасно я его попросил поддакивать.
Но бородач оставался невозмутимым.
– Не так давно у нас был известный ученый Чижов, - продолжал я свое вранье. - Он очень интересно рассказывал нам обо всяких археологических раскопках.
– Как он мамонта на огороде откопал, - вставил Алешка. - Мерзлого.
– И где он? - невозмутимо спросил бородач.
– Мамонт? Мы его… - Сейчас Алешка скажет: «…в зоопарк отвели». Но не успел.
– Чижов! - уточнил бородач.
Тут уж и я растерялся.
– А мы у вас хотели спросить. Он обещал к нам еще раз прийти и рассказать…
– Как надо ракушки в аквариуме ловить, - вставил Алешка.
Бородач прошагал к шкафчику, достал из него пакет с молоком и вновь наполнил черепок имени Ивана Грозного. И спросил:
– Все?
– Нет не все! - я даже разозлился. - Нам поручили пригласить Чижова на вечер юных археологов.
– Приглашайте, - бородач пожал плечами и направился к двери, - только сначала найдите его.
– Сам дурак! - не выдержав, бросил ему вслед Алешка.
Бородач медленно повернулся, осмотрел Алешку с хохолка на макушке до кроссовок на ногах и сказал:
– Не исключаю. - Помолчал. - Ждите здесь. - И ушел.
Мы перевели дух, я отругал Алешку и за его «вставки», и за «дурака».
– А я виноват? Ты сам велел поддакивать.
Но тут случилось явление третье - из дверей выплыла седовласая дама с заплаканными глазами. Она кивнула нам и первым делом проверила молоко в черепке. Похоже, эта кошка имени дяди Степы у них занимает пост директора.
Убедившись, что молока вполне достаточно, дама повернулась к нам заплаканным лицом.
– Меня зовут, - сказала она, - Надежда Кузьминична. Я секретарь Ивана Васильевича. Бывший секретарь. - Тут она всхлипнула.
– А вы не плачьте, - сказал Алешка. И проговорился из-за своего доброго сердца. - Он жив и здоров.
– Относительно, - уточнил я.
– Относительно жив? - зарыдала дама.
– Абсолютно жив! - выпалил Алешка. - Но здоров относительно.
– Вы что, его видели? - Дама Надежда Кузьминична достала из рукава кружевной платок и осушила свои слезы. - Когда? Где?
– В одном месте, - коротко и точно сказал Алешка. - Но ему нужна помощь.
– Я готова! - Дама выпрямилась. И в ее глазах уже блестели не слезы, а решимость и отвага.
– Расскажите нам о нем. Это очень важно.
– Это такой человек! Это необыкновенный человек! Он наполнен знаниями, как сто томов энциклопедии! А как он прекрасно и убедительно говорит!…
Особенно у него получается «Гы» и «У-у-у».
– Минутку, - сказала дама, - зачем слова? Ведь я пишу о нем книгу воспоминаний. В форме личного дневника. Сейчас я ее принесу. - И она скрылась за дверью.
Вот это удача! Особенно если она даст нам эту книгу на дом.
Дама быстро вернулась и принесла толстую папку, на которой была наклеена фотография молодого человека в черном костюме и при галстуке. Это, наверное, Иван Васильевич в молодости, еще до одичания.
– Вы мне нравитесь, - сказала дама, снова заплывая слезами. - Я вам верю. Прочитайте мой скромный труд, недостойный этого великого человека, и вы поймете…
– Извините, - сказал я, - нам главное понять, как ему помочь.
– Он в беде? - Дама прижала папку к груди.
– В небольшой, - сказал Алешка, чтобы удержать ее от слез.
– Я надеюсь на вас, - сказала дама и протянула мне папку. - Читайте, завидуйте и постарайтесь стать такими же.
Ну уж нет, дикий Робинзон - не наш идеал.
Глава VII
ДНЕВНИК ВЛЮБЛЕННОЙ ДАМЫ
Конечно, чужие письма и дневники читать не очень здорово. Я бы, например, не хотел, чтобы лет через сто кто-нибудь прочитал мои детские записи: «Сивоня папа сказал мами што Дима палучил двойку по фискултури». Нехорошо (даже через сто лет), когда кто-нибудь с удовольствием узнает про твою двойку по «фискултури».
Но, во-первых, Надежда Кузьминична сама отдала нам свой дневник. Во-вторых, мы читали его для того, чтобы помочь дяде Ване. А в-третьих, ничего личного в этом дневнике не было.
Надежда Кузьминична писала о том, какой великий ученый и славный человек этот Иван Васильевич Чижов. И какие хорошие поступки он совершал.
Правда, на многих страницах Надежда Кузьминична жаловалась, что профессор по характеру нелюдим, он часто любит повторять, что с трудом переносит человеческое общество, что самые счастливые люди - это одиночки. Они не переживают за ближних, не волнуются за их здоровье, не озабочены их делами. И ничто не мешает им трудиться во имя науки. Единственная привязанность Чижова - внучка Катя, такая же одинокая, как и он сам.
