Командировка [litres] - Борис Михайлович Яроцкий
— Мы тебе сына доставим, только укажи куда, — попросил Илья Никифорович.
Первая мысль была: на квартиру к Зинченко. Сегодня хозяин был дома. Квартира удобная — недалеко от Краснопресненского метро. Но эту мысль пришлось отбросить, весь район, примыкающий к Пресне, просматривается с крыши американского посольства. В октябре 93-го с этой крыши охрана посольства — морские пехотинцы — вели огонь по войскам, оцепившим здание Верховного Совета.
Иван Григорьевич вспомнил о ветеране, с которым в одном купе ехал в Москву. Ветеран был звонку обрадован. Как большинство одиноких пенсионеров, он жил надеждой, что обязательно найдется добрая душа, которая с ним пообщается. Он помнил своего соседа по купе, пожилого, но не по годам бодрого мужчину, тактично дискутировавшем с молодым человеком, по хватке с «новым русским».
— Милости прошу, — обрадовался ветеран. — Гостите, сколько понадобится, а будет желание, в субботу я повезу вас на дачу.
— Спасибо, Андрей Лукич, — поблагодарил Иван Григорьевич. — Долго я гостить не буду. Случайно узнал, что через Москву пролетом в командировку направляется мой сын. У него всего лишь несколько часов.
Андрей Лукич Мусин все послевоенные годы провел в Арктике, искал какие-то редкоземельные металлы. Сейчас он был на пенсии, жил на Малой Пироговке, в панельном доме против школы, во дворе которой установлен памятник в честь погибших на войне старшеклассников.
Этот памятник никого не удивлял — подобных в России множество, но потряс офицера американской армии Эдварда Смита: зачем русским детям так вызывающе напоминать о войне? На курсах капелланов ему говорили: исчезающим народам ни к чему знать свое прошлое. Тогда они безболезнее растворятся в цивилизованных нациях, как среди англо-саксов растворились остатки индейских племен.
Сравнение оказалось неточным. Будучи на Украине, он замечал, что русские мало чем похожи на индейцев, разве что непредсказуемостью поведения. А поведение, как ему внушали шефы, не только отдельных аборигенов, но и целых народов, поддается дрессировке, для этого в Пентагоне создан научно-исследовательский центр психологической войны.
Такая война уже давно ведется, но ее в полной мере пока ощущают лишь арабы. Славяне тоже начинают ощущать, но еще мало кто верит, что это война: друзья ведь не убивают. А в дружбе к славянам клянется Америка. И она же стравливает сербов и хорватов. «Наивность покоряемых народов — это наш второй фронт», — твердили Эдварду на курсах капелланов. И это утверждение он принимал за истину. Принимал до тех пор, пока не узнал, что его отец вовсе не американец, а русский, принадлежит к той нации, представители которой характеризуются сильной волей, целеустремленностью и невероятным упрямством. Такие люди как добротный раствор в каменной кладке. Видимо, неслучайно в России проживает около двадцати миллионов этих самых упрямых славян. Русские спокойно им доверяют важные государственные посты. Там, где русский может проявить уступчивость, украинец своим упрямством не нарушит установленное правило, а если он великодержавный государственник, интерес России для него дороже собственной жизни.
— Папа, ты куда меня привел? — оглядывая неказистую квартиру ветерана войны, спросил Эдвард.
— К хорошему человеку, — ответил отец. — Хозяин отлучился ненадолго. Часа через полтора вернется. В войну этот человек был офицером Красной армии. В апреле сорок пятого встречался с американцами. Да и потом, после войны, в Арктике, были у него встречи…
Из уст Эдварда вырвалось невольное удивление:
— И это жилье русского офицера?
— Советского, — поправил Иван Григорьевич. — Российские офицеры, по крайней мере, многие, и такого не имеют. Некоторые, например, на Кубани, живут в коровниках. А что касается вещей, которые ты видишь, хозяин их приобрел двадцать лет назад. Тогда бывшему офицеру, геологу-полярнику, это было по карману.
— Но ведь в России офицеры занимаются бизнесом? У меня есть данные о том, что федеральные генералы продают оружие своему противнику, в том числе чеченцам.
— Продавали, — уточнил Иван Григорьевич. — Теперь, по моим сведениям, продают им продукты и обмундирование. Боеприпасами они снабжают своих южных соседей, а те уже делятся с Чечней.
— А Украина?
— И Украина нуждается в деньгах.
— Я понял, — кивнул Эдвард.
А понял он то, что если офицер не включится в бизнес, его ждет нищенская старость. В России это проверено практикой, доказано, что лучшие заработки — на крови. Так что Россия, как и Америка, по мысли Эдварда, уже никогда не откажется от малых войн.
Размышляя об этом, Эдвард видел, чем отличаются умные правители от прочих. Умные малые войны ведут далеко от своих территорий: бизнес на крови только тогда прибыльный, когда граждане своей державы не боятся, что их военные запустят в них ракету.
Думая об одном, Эдвард вслух заговорил о другом:
— Я привез деньги. Снял с твоего счета.
— В Шереметьво не досматривали?
— В этот раз — нет. Таможенник даже любезно взялся мне помочь. Нес картонки с долларами до самого автобуса. И чаевых не принял. Сказал: с друзей наших друзей мы не берем.
Слушая сына, Иван Григорьевич понимал, откуда исходила такая любезность: люди Тараса Онуфриевича были своевременно оповещены, кто везет деньги.
— А что Поберуччи — не возразил, когда ты назвал сумму?
— Папа! Ты же его знаешь. Он был доволен, что эта валюта предназначается лично тебе. И еще. На словах он передал: готовь и для него посадочную площадку. Он хочет на Украине открыть филиал своего банка. Тебя берет в долю: пусть аборигены думают, что это их капитал.
Сын, видимо, питал иллюзию, что его отец по-прежнему полковник американской армии, с которым считаются банкиры. Как сын, так и друзья-банкиры, тот же Николо Поберуччи, зная, какую роль в Исследовательском центре Пентагона играл профессор Джон Смит, все еще не верили, что тот навсегда порвал с Америкой, вернулся на землю своих предков не бизнес делать, а — бороться. Не поймут и земляки, узнав, какими деньгами профессор Коваль владеет. Со стороны в действиях вчерашнего Джона Смита, а сегодняшнего Ивана Коваля не просматривалось логики.
Эту мысль сын ему не высказал прямо, но в интонации его голоса Иван Григорьевич почувствовал, что за него начали бороться прежде всего его сыновья. Они в этой непростой борьбе подключают своих друзей, и все вместе расставляют на него силки, а в качестве приманки в этот раз бросили полтора миллиона долларов. Они действовали сугубо по-американски, и бросили не свои деньги, а деньги Джона Смита.
— Ах, папа! Если б ты мог вернуться в Штаты…
— Меня там, Эда, ждет электрический стул, — в очередной раз
