Сергей Колбасьев - Салажонок
— Не ты командовал, — вмешался Ситников. — Ты бы распорядился. Белым дал бы приказ всю ночь на якоре стоять, а «Свободе» тридцать узлов ходу наворачивать.
Комиссар поднял руку:
— Стой! Не туда понес. По порядку разъяснить надо, — и, повернувшись к Скаржинскому, принялся разъяснять операцию.
Сложностью она не отличалась. Белые выставили перед Бердянском дозор канлодку. Чтобы ее поймать, красная флотилия в полном составе вышла за Белосарайскую косу. По плану должны были пройти под берегам и, обойдя неприятеля, на рассвете напасть на него с тыла. Неприятель, однако, за ночь перешел на четырнадцать миль к весту. Поэтому обход не вышел.
— Планщики, — пробормотал Скаржинский, но комиссар не остановился.
— «Свободу» поймали — это верно. Между прочим, хорошо, что поймали. У ней машина скисла. Не мы — белые взяли бы на буксир.
Скаржинский кивнул головой:
— То-то и есть. Всякий поход эта самая «Свобода» балаганит. А почему, спрашиваю? Потому — не налажена. Все гонят да гонят. Срочность?
— Срочность! — подхватил тоже недовольный Суслов. — Знаю я, откуда она такая взялась. Прикатило из Москвы начальство, товарищ коморси, бабушке твоей мерси. Ему что — ему только командовать да подгонять.
Коморси — командующий морскими силами республики — действительно прибыл из Москвы специальным поездом и действительно обладал стремительным характером. Благодаря штабным писарям он был отлично известен на судах флотилии.
— Говоришь — коморси? — спросил комиссар, и Суслов под его взглядом съежился. — Белым, значит, надо дать передышку. Так, по-твоему?
Суслов не ответил, а Скаржинский заговорил извиняющимся голосом:
— Я ничего. Однако надо бы сперва наладиться. Иначе какой толк?
Комиссар взглянул на часы. Времени оставалось немного.
— Оно, может, и надо, да некогда. — Вынул из кармана табак и бумагу, скрутил и прикурил у Суслова. — Сейчас, кстати, опять пойдем. Истребители, два сторожевика и минная баржа. Заграждение будем белым под нос ставить — перед самым Керченским проливом.
Совчук тяжело свистнул. Скаржинский сказал:
— Это пожалуйста.
Васька от восхищения выругался, а Ситников встал:
— Суноплев, готовь моторы!
Наверху лил мелкий дождь. На палубе соседнего «Зоркого» огромный начальник дивизиона блестел черным дождевиком. С ним разговаривал маленький человек в сером пальто с поднятым воротником.
— Я пойду пассажиром, — сказал маленький и отер мокрые усы.
— Есть, товарищ командующий, — ответил начальник дивизиона.
— Вы ведите, а я пойду на втором в строю.
— Есть. Вторым идет «Смелый».
— Имейте в виду: я никоим образом не буду лицом официальным. Я иду, так сказать, инкогнито.
— Есть инкогнито.
Командующий пожевал губами, вынул из кармана влажный носовой платок и, поморщившись, высморкался.
— Когда закончите приемку мин, пришлите «Смелого» за мной. Поднимете на нем мой флаг. — Повернулся и ушел сохнуть на «Буденный».
Инкогнито и флаг — две вещи, казалось бы, несовместимые, однако приказание есть приказание.
— Есть, — вдогонку коморси сказал начальник дивизиона и, повернувшись к Дымову, тихо добавил: — Вот так ящерица!
Для маленьких истребителей коморси — слишком большое начальство. Кроме того, с его темпераментом он на соседнем истребителе будет ощущаться как снаряженная граната в заднем кармане брюк. Все это хотел высказать начальник дивизиона своим тихим замечанием, но ограничился только сказанным.
— Ладно, — также вполголоса успокоил его Дымов. — Пускай.
Первым отошел стоявший с краю «Счастливый». За ним поочередно снялись остальные. Журча моторами, они медленно пересекли гавань и ошвартовались у минной баржи «Дон».
Мины» принимали маленькие, типа «рыбка», с заостренным корпусом и длинными усами. Дивизионный минный специалист Заболоцкий обошел истребители, на каждом равнодушным голосом повторяя одно и то же:
— Инструкции выдает на барже товарищ Клокачев. Такой толстый и бородатый. Главное дело — сахар. Раньше времени его не заряжать: может размыть брызгами либо дождем. Перед постановкой непременно проверить — с этим добром запросто рвутся.
— Рассказал, — возмутился Васька, когда очередь дошла до «Смелого». Какой такой сахар рвется?
— Дура, — ответил Ситников. — Не рвется сахар, а предохраняет. Понял? — и ушел в кают-компанию собирать карты к походу. Васька ничего не понял.
Объяснение пришло в лице самого товарища Клокачева, старшины-минера. Он осторожно сполз по скользкой доске и в самом деле оказался очень толстым. Борода у него была черная и казалась привязанной.
— Просю, товарищи, — сказал он не подходящим к его внешности тонким голосом и, когда команда собралась, прочел краткую лекцию: — Сахарный предохранитель действует на основании распускания в воде сахара, заряженного в коробку. Вот, — и он ткнул пальцем в открытую коробку на мине. — Не встречая больше сопротивления упомянутого сахара, пружина отходит. Вот, — и показал, как она отходит. — Отходом названной пружины освобождаются усы, приводящие в действие ударное приспособление. Вот! — и пощелкал по ударному приспособлению. — Мина тогда становится опасной, после чего каждое прикосновение к ней сопровождается ее взрывом.
— Здорово, — восхитился Васька. — Значит, сахар.
Система поистине была великолепна. Клокачева Васькин восторг умилил. Он улыбнулся и, как павлин свой хвост, широко распустил бороду.
— Сахар, салага. По выделке даже форменный леденец. На, откушай гостинца! — и вынул из мешка желтый кубик. — Сделай одолжение!
— Чего там, — смутился Васька. Леденцов он не видел уже года три.
— Да ничего. Я от души. Просю. — Голос Клокачева звучал неподдельной лаской, и Совчук поддержал:
— Ешь, когда дают.
Отказываться было неудобно. Васька нерешительно взял кубик, повертел его в пальцах и сунул в рот. Сразу же леденец, точно живой, сам выскочил на палубу. От страшной горечи Ваське свело скулы. В глазах его пошли цветные круги, и он даже зашатался.
— В целях предосторожности, — спокойно продолжал Клокачев, — поскольку наблюдались случаи самовольного поедания командой предохранительного сахара, данный сахар изготовляется смешанным с медицинской хиной, особо горьким и для потребления в качестве пищи никак не пригодным.
Команда смеялась и подначивала, но Васька, выпрямившись, молчал. Он уже научился держаться.
— Добре, — сверху, с баржи, сказал начальник дивизиона. Он видел все происшедшее, и Васька ему понравился, однако долго он о нем не думал. Начиналось другое дело, более существенное. — Ситников, иди к «Буденному». Примешь товарища коморси.
— Есть принять коморси! — прокричал высунувшийся из люка Ситников. Выскочил наверх, осмотрелся и позвал: — Салага!
Васька не мог разжать губ.
— Тебя зовут или не тебя? — удивился Ситников. — Пристопорь на гроте флаг коморси. Тот, что дал начальник. Понял?
— Есть! — с крайним напряжением выговорил Васька и пошел выполнять приказание. Очистил фалы, привязал к ним свернутый красной колбаской флаг и только тогда, отойдя к борту, начал отплевываться.
Истребитель, покачиваясь, дрожал. Тяжелая фигура Клокачева, стоявшего на корме баржи, медленно оседала в сумерки, в мелкую пыль затихавшего дождя.
— Стервец брюхатый, — пробормотал Васька в промежутке между двумя смертельно горькими плевками.
— Обалдел, сынок? — неожиданно спросил Ситников. Он не оборачиваясь видел все, что происходило на его истребителе, и не мог допустить беспорядков. — Будет. Все море заплюешь… На фалы флага коморси, слышь!
— Есть на фалах, — ответил Васька, снова становясь к мачте. Он уже знал: служба не допускала разговоров.
Ситников подходил мастерски — с крутого поворота. У самого «Буденного» дал задний ход и остановился, как приклеенный. Вода вскипела мелкими пузырями и затихла. Наверху вахтенный побежал доложить. Потом на истребитель упал штормтрап, и по нему на палубу спустились двое: высокий, весь в черной коже, с резким лицом под командирской фуражкой, и низенький, в сером, ничем не замечательный.
— Отваливайте, — распорядился высокий.
— Отдать концы! — скомандовал Ситников и прозвенел телеграфом. Светло-серый с черными потеками борт «Буденного» сразу пошел назад. Провожавшая командующего группа комсостава взяла под козырек.
— Флаг? — тихо спросил высокий.
— Флаг! — полным голосом повторил Ситников, и Васька рванул фал. Красный сверток, взлетев, развернулся огромным полотнищем, перекрывшим чуть не половину мачты.
— Важно! — вслух подумал Совчук. — Что твоя демонстрация!
Флаг действительно был не по кораблю. Вытянувшись доской в боковом ветре, он горел нестерпимой краснотой и подавлял своими размерами. Весь «Буденный» скрылся за его бегущими складками.
