Валерий Медведев - Сверхприключения сверхкосмонавта
Зинаида Ефимовна сразу бы занервничала, а в классе все заволновались. Зинаида Ефимовна побежала бы за папой. Весь класс побежал бы за Зинаидой Ефимовной.
"Евгений Александрович! — сказала бы Зинаида Ефимовна моему отцу. — Вы нас, конечно, извините, но мы просто не знаем, как нам быть с вашим Юрием. Дело в том, что он все мотивы своих поступков от нас скры-ва-ет…"
"Вероятно, он это делает в интересах нашего государства!" — сказал бы мой отец и, сухо попрощавшись, вышел из школы.
"Да, ребята, — сказала бы Зинаида Ефимовна. — Придётся нам всем извиниться перед Юрием… А за тебя, Маслов, мне стыдно, очень стыдно!"
"Зинаида Ефимовна, — сказал бы Маслов, — да если б я знал, что Иванов ударил меня в интересах нашего государства, разве я стал бы ему давать сдачи?!"
Да, но до такого разговора мой отец ещё не дорос. Тяжело вздохнув, я прошёл в ванную комнату, достал два ведра и стал готовиться к тренировке терминатора планеты Меркурий. Вообще-то вы запомнили или нет, что терминатором называется граница света и тени? Терминатор планеты Меркурий самый контрастный. Сами посудите: Меркурий ближе всех планет к Солнцу. Атмосферы нет. Суточного вращения нет. На освещённой стороне температура плюс пятьсот градусов.
Я опустил правую ногу в ведро с горячей водой. На теневой стороне около минус двести… Левую ногу я опустил в ведро с холодной водой… Бр-р-р… Ну и ощущение, прямо скажем, не из приятных… Вы, конечно, догадываетесь, что холодная вода должна была изображать температуру теневой стороны Меркурия, поэтому я и опустил левую ногу в ведро с холодной водой, а правую — в ведро с горячей водой: оно должно было изображать температуру освещённой стороны. Закрыл глаза и стал представлять, что я нахожусь не в ванной комнате, а на планете Меркурий, на линии терминатора. Неприятное самочувствие. Впечатление такое, как будто два разных ощущения разрывают тебя на части… М-да… Действительно!.."…Им ветер не сопутствует, земные не зовут огни… Значит, они чувствуют, значит, что-то чувствуют, только что же чувствуют они?.." Ой-ой-ой!.. Сейчас бы того, кто эти стихи писал, голыми ногами в горячую и холодную воду сунуть…
В это время в прихожей затрещал звонок. Судя по трезвону, звонил кто-то посторонний и звонил так настойчиво, что мне пришлось прервать на время опыт по своей «терминаторизации», прошлепать босыми ногами в прихожую и открыть дверь.
На площадке стоял Колесников из нашего класса.
Колесников сразу же вытянул длинную шею и завертел ею. Потом, смешно изогнув ее, он как-то подозрительно осмотрел моё раскрасневшееся лицо и особенно мои ноги.
— Вот какая антология каких таинственных каких случаев… — сказал он. — Ты, конечно, знаешь, что такое "шестиугольник Хаттераса"?
— Колесников, — ответил я холодно, но спокойно, — не задавай детских вопросов. Много опасности таит в себе океан, но ничто не наводит такой страх на моряка, как "шестиугольник Хаттераса" (морская территория у берегов американского штата Северная Каролина, к северу от так называемого "бермудского треугольника"). На памяти только нынешнего поколения в этом районе исчезло не менее тысячи судов.
— Или вспоминается случай с "Кэррол Диринг", — оживился Колесников. — Эта шхуна, построенная на верфях в штате Мэн в 1921 году, пересекая Атлантику, неожиданно исчезла. Её обнаружили в районе «шестиугольника». Паруса на всех пяти мачтах подняты, но на борту ни души.
— Да, на борту не было ни души, — подхватил я. — И по сообщению такого источника, как журнал "Нэйшнл джиогрэфик", катер морской пограничной службы, наткнувшийся на шхуну, не обнаружил на судне никого, кроме двух кошек. На камбузе стояла свежеприготовленная пища. Судьба экипажа и по сей день — загадка.
— И это ты знаешь, — засмеялся Колесников и, хитро прищурившись, добавил: — Но я знаю, чего ты можешь не знать!..
— Это чего я, например, могу не знать? — надвинулся я на Колесникова стеной.
— Ты можешь, например, не знать, — стал растягивать слова Колесников, — ты можешь не только не знать, но даже не иметь никакого представления…
— Это я-то могу не иметь никакого представления?
— Есть, например, у твоей мамы лавровый лист или нет? — Колесников рассмеялся, довольный собой.
Я очень спокойно, но совсем незаметно, конечно, разозлился на самого себя — так ловко поддел меня Колесников.
— Можешь ты, Колесников, иногда сказать что-то путное?
Колесников всматривался в меня, а я не спускал с него глаз и подумал: "Не он ли уж подбрасывает эти стихи из антологии своих таинственных случаев?" Так мы уставились друг на друга молча и не мигая. У Колесникова уже через минуту из глаз полились слезы, а я нарочно ещё минуты три, после того как он захлопал своими ресницами, я ещё минуты три, а может, и все пять запросто смотрел на него не мигаючи. Вообще-то я бы этому Колесникову сейчас с удовольствием дал вместо лаврового листа и этого "кто кого переглядит", дал бы как следует. Прервать такой важный опыт из-за какого-то лаврового листа для супа.
— А может, всё-таки есть лавровый лист? — спросил Колесников, вытягивая шею и заглядывая через моё плечо в ванную комнату и принюхиваясь. — А чего это у тебя одна нога такая красная, а другая — белая-белая? — спросил ещё подозрительней Колесников. — Это из антологии таинственных случаев, да?
В это время на лестнице с сумками в руках показалась моя мама. Колесников сразу выхватил из рук мамы обе сумки и потащился за ней на кухню, бормоча всё те же жалкие слова про лавровый лист. Проклиная Колесникова, из-за которого я потерял столько времени, я прикрыл дверь ванной и ждал до тех пор, пока этот шпион, получив лавровый лист, не убрался из нашей квартиры. "Лавровый лист, лавровый лист, — подумал я, — когда-нибудь вы из него венок мне на шею наденете. А вообще лавровый лист — это только предлог. Колесников определенно хочет что-то выведать. Чудак. Шёл бы с такой шеей а цирк. Вертел бы там ею на сто восемьдесят градусов".
— Валяй, — сказал я Колесникову, открывая дверь.
Колесников с лавровым листом в руках выходил на лестничную площадку как краб, боком, но я всё же входную дверь сумел захлопнуть так ловко, что она успела в самый последний момент дать Колесникову чуть ниже спины. А я посмотрел ему вслед в дверной глазок и запер дверь на ключ. Колесников чертыхнулся, а я пошёл в ванную комнату, с тем чтобы вылить из вёдер остывший, а в другом ведре согревшийся терминатор планеты Меркурий.
ВОСПОМИНАНИЕ ВОСЬМОЕ. "А я открыл, что рядом есть девчонки…"
В это время в прихожей появилась моя мама. В дверях ванной я столкнулся с ней. Она посмотрела на мой синяк под глазом, взялась двумя руками за мои уши и сказала:
— Юрий, что это у тебя под глазом?
(Видит, что синяк! Знает, что синяк! И всё-таки спрашивает!) Вместо ответа я принёс в столовую портфель, вытряс из него на стол учебники, принёс из папиной комнаты дневник, раскрыл и молча показал его маме. А сам пошёл в ванную.
— Кто тебе поставил этот синяк? — спросила ещё раз мама.
Мама у меня молодец! Ещё не было в жизни случая, чтобы она осудила хоть один мой поступок. Потому что она не знает, не чувствует, какие серьёзные и нечеловечески трудные и, можно сказать, героические мотивы скрыты за моими поступками.
— Этот синяк мне поставил театральный кружок! — сказал я.
— Так! — сказала она за дверью. — Теперь они стали на тебя нападать целыми кружками. А завтра они начнут нападать целыми школами. — Мама вошла в ванную. — Это тебе ещё нужно, — кивая головой в сторону вёдер, спросила меня мама, — или можно вылить?
— Можно! — сказал я, доставая из кармана пижамы пятак и прикладывая его перед зеркалом к синяку. Через моё плечо в зеркало заглянула и моя мама и снова впилась глазами в синяк. Так как мой папа ещё не вернулся с работы, а я по расписанию уже должен был готовиться к отбою, я направился в свою комнату.
— Юрий, погоди! — сказала мама, взяла меня за руку и подвела к телефону. — Я сейчас же соединюсь с твоей учительницей… Подожди минутку!
— Мама, — ответил я строго, — ты же знаешь, мой сон священный.
— Знаю, знаю, — сказала мама, — но сейчас придёт папа. Нам нужны будут подробности.
Мой наручный будильник прозвонил отбой.
— Это чудовищно! — сказала мама. — На тебя напал целый кружок! Я заставлю твоего отца пойти вместе со мной в школу!
Наручный будильник всё ещё продолжал звенеть. Я повернул часы циферблатом к маме и сказал:
— Завтра!
В прихожей раздался звонок.
— Вот и папа пришёл… — Мама перестала набирать номер телефона и постучала пальцем по дневнику: — Может, ты всё-таки…
— Завтра! — сказал я и, сделав рукой что-то среднее между "спокойной ночи" и "до свидания", направился в свою комнату, юркнул под одеяло и стел расслабляться по системе йогов.
