Букан - Николай Алексеевич Заболоцкий

Николай Алексеевич Заболоцкий

Букан

I

Однажды, когда я пришел в школу, в раздевалке меня встретил Мишка Горохов.

— Видал, как нашего Букана продернули? — спросил он тихо.

— Нет, а где?

— А в стенгазете. Пойдем-ка, посмотрим!

Я разделся, схватил ранец, и мы побежали в верхний коридор. Там на стенке красовалась наша газета «Будь готов!» Горохов показал мне заметку под названием «Стыдно!», и я стал читать. В заметке было написано вот что:

«У нас в классе „Д“ ученик Буканов почти что каждый день спит на уроках. Все в классе работают, а Буканов не желает. Он, как пионер, должен служить примером для остальных, а он только мешает работе. Стыдно, Буканов! Надо подтянуться».

Под заметкой стояла подпись «Комар».

— Это кто же такой: Комар? — спросил я.

— Этого уж я не знаю, — тоненьким голоском сказал Горохов и, состроив рожу, подмигнул мне левым глазом.

— Да ведь это ты! — воскликнул я.

— Может — я, а может — нет, — сказал Горохов, — сказано «Комар», и все тут.

— А все-таки ты это напрасно, — сказал я, подумав, — Букан-то, может быть, больной.

— Ого, больной! — засмеялся Горохов, — а ты видал, как он кашу уминает за обедом? Я таких только двоих и знаю: Букан да дворник наш Кузьма.

Но тут раздался звонок, и мы побежали в класс.

Букан сидел на своем месте и смотрел в книгу. Ребята собрались кучками, о чем-то разговаривали и смеялись. Но вот в класс вошел Андрей Иваныч. Начался урок.

Я стал наблюдать за Буканом. Сначала он, широко раскрыв глаза, внимательно слушал учителя. Так он просидел с полчаса. Потом вдруг веки у него начали смыкаться, он клюнул носом и испуганно посмотрел вокруг себя. Мы засмеялись. Букан выпрямился и стал смотреть на доску. Три урока прошли благополучно. Ни разу не заснул Букан.

Пришла большая перемена. Мы сидели в столовой и завтракали. Вдруг прибежал Горохов и говорит:

— А Букан-то, ребята, опять храпуна задает!

Мы побежали в класс. На задней парте сидел Букан. Положив голову на руки, он мирно похрапывал. Мы сразу окружили Букана.

— Вставай, Букан, с постели, — запел Горохов тоненьким голосом.

— Оладьи поспели!

— Суп сварился! — запищала Катюшка.

— Чай вскипятился!

— Кукареку-у!

— Халат, халат! — заорал Горохов.

— Чайники паять, чайники паять!

— Кукареку-у!

— У Букана-дурака отлежались все бока! — запел Колька.

— Наш Буканка — остолоп! — крикнул я.

— Получай, Буканка, в лоб! — заревел Горохов и щелкнул Букана по лбу.

Букан вздрогнул, открыл глаза и снова зажмурился — от света. А нас точно подбросило: скачем вокруг Букана, хохочем, орем. Такой кавардак подняли, прямо пыль столбом!

Букан поднялся из-за парты и смотрит на нас. Глаза у него большие, серые, круглые. Стоит Букан и смотрит. Мы подумали — сейчас выругается или чернильницей запустит. А он — ничего. Притихли мы и ждем, что дальше будет.

— Ты пожалуешься, Букан? — тихо спросил Горохов.

Букан покачал головой и вдруг заплакал.

Мы растерянно посмотрели друг на друга и пошли вон.

II

В конце мая наш девятнадцатый детский дом отправился в деревню на лето. Мы поселились на самом краю села в старом помещичьем доме.

Большие — в два роста — окна выходили на длинную веранду. За верандой шла лужайка, а дальше — обрыв к реке. А внизу, под обрывом, сначала тянулись луга, а дальше речка блестела — Васильевка.

Вот собрались мы однажды вечером и читаем книжку. Книжка попалась интересная, «Том Сойер». Читаем ее, читаем. Букан говорит: — «Интересно, прямо дух захватывает!» — Только добрались мы до того места, где Том Сойер в пещере заблудился, вдруг сзади:

— У-пфуу, у-пфуу.

Обернулись мы, видим — Букан! Забрался на кровать под одеяло и храпит во весь нос.

Тут Горохов погрозил нам пальцем, чтобы мы тише сидели, подошел к Букану на цыпочках и давай его соломинкой щекотать. Спит Букан, только губами пошевеливает. Горохов — дальше-больше, — прямо в нос Букану заехал со своей соломинкой. Чихнул Букан, перевернулся на другой бок и опять спит. А Горохов не унимается.

— Стой, — говорит, — ребята, тащи иголку с ниткой.

Ребята догадались, притащили ниток.

Вот тут и началось! Накрыли Букана одеялом вместе с головой, ноги у него бечевкой связали и давай одеяло к матрацу со всех сторон пришивать. Пришили ребята одеяло, а Горохов и говорит Кольке:

— Берись, Колька, за тот край, тащи Букана на свежий воздух.

Вытащили они Букана вместе с кроватью па веранду, — спит Букан, ничего не слышит.

— Надо дальше тащить, — говорит Горохов, — тут Любовь Николаевна увидит.

А Любовь Николаевна — это завхоз наш.

Вытащили Букана на траву — опять неладно, — будет кровать на самой дороге торчать. Решили ее в кустики отнести подальше.

— Ребята, — кричу я, — не носите далеко: еще в обрыв слетит!

— Ладно, — говорят ребята, — без тебя знаем.

Ну знаем, так знаем. Ребята вернулись, посмеялись мы все вместе над Буканом, и опять за книжку засели. И так зачитались мы Томом Сойером, что не заметили, как и ужин подошел. А про Букана и забыли совсем.

Сели мы ужинать, а Любовь Николаевна спрашивает:

— А что же Буканова не видно, ребята? Тут мы и вспомнили все сразу, Наташа Байкова охнула и покраснела вся. А Горохов как поглядит на нее — Наташа так и поперхнулась.

— А он удилище вырезать пошел, — говорит Горохов, — вы не беспокойтесь, Любовь Николаевна, он сейчас придет.

— Это что же за беспорядки такие? — говорит Любовь Николаевна. — Ужинать — так — всем ужинать, не могу же я вас поодиночке кормить.

Вот сидим мы, ужинаем. А в столовой у нас светло, окошки открыты, и по стене зайчики бегают солнечные. Солнышко уже садиться стало.

И вдруг мы подскочили, словно по команде. На улице кто-то крикнул раз, другой, потом вдруг — глухо, протяжно, и опять все смолкло.

— Букан… — сказал я не своим голосом. И тут уж мы все — без шапок, в чем были — бросились в дверь.

— Стойте, куда вы? — кричит Любовь Николаевна.

А мы — через порог, через классы, на веранду, по крыльцу и туда, в кусты — бежим, торопимся, а сердце так и замирает.

— Неужели упал, неужели упал, неужели…

И вдруг остановились мы, как вляпанные. Около самого обрыва