Николай Вагнер - Макс и Волчок

Вагнер Николай Петрович

Макс и Волчок

Вагнер Николай Петрович

Макс и Волчок

Макс проснулся поздно на своей маленькой постельке. Солнце давно уже светило сквозь кисейные занавески. Уже два раза подходили и мамка, и дядька, и даже сама бабушка к постельке Макса, а он все спал. Он спал, потому что с вечера уснул поздно. С вечера он все пел песни и рассказывал сказки. Прыгал и хохотал. Насмешил и мамку, и бабушку, и дядьку.

- Ничего не поделаешь с этим баловнем! - ворчала бабушка и все-таки смеялась. И нельзя было не смеяться, потому что Макс так уморительно передразнивал старого беззубого повара Демидыча и представлял, как он стряпает торт с таракашками.

- Положу таракашку, сделаю кашку, положу изюминку, утешу бабушку беззубеньку, скажет: спасибо, Демидыч, больно мягко и сладко.

И Макс хохотал, а за ним хохотала бабушка, а за ней и мамка, а за ней и дядька хохотал и приговаривал:

- Ну, тебя! ложись, сударь. Сон прогуляешь, вдоль ночи попадешь. Нехорошо будет.

И наконец Макс проснулся. И мамка, и дядька, и бабушка точно ожили. Как будто солнце открыло глаза и посмотрело на них. Но Макс встал не в духе. Он хмурился и молчал. Молча пил чай с густыми сливками и сладкими пирожками; молча ходил грустный по комнатам. И мамка, и дядька, и бабушка оставили его в покое. Они знали, что это - чудной ребенок. И если встал левой ножкой с постели, то лучше не трогать его, а то как раз расплачется и расхворается. И Макс действительно совсем готов был заплакать. На сердце у него, как говорил он, было не тяжело, а легче! Это сердце постоянно замирало. И тоска и хандра давили это маленькое сердце.

Но в девичьей увидал Макс большого слепня, который жужжал на окне и стукался толстой головой о стекла.

"А что, если посадить этого слепня к слепенькой бабушке в табакерку? подумал Макс и улыбнулся. - Бабушка добренькая. Она так любит меня. Она еще вчера подарила мне такую славную книжку. Добрая бабушка! А я все-таки посажу тебе слепня в табакерку!.."

И Макс ловит слепня и, разумеется, тихонько от бабушки, садит его к ней в табакерку. И вертится он около бабушки, и ждет не дождется, когда она откроет табакерку. А бабушка все толкует с управляющим Карлом Ивановичем, все толкует о лесе. И только что она начала волноваться и доказывать Карлу Ивановичу, что лесу убыло, как в это самое время взяла она, вероятно от волнения, табакерку, понюхать табаку, и открыла ее. И вдруг табакерка зажужжала, табак во все стороны, табакерка на пол, слепень летит, гудит, точно обрадовался, а Макс хохочет, хохочет и вместе с тем целует у бабушки руки.

- Бабушка, ведь это я сделал, я... я слепня посадил!

- Что будешь делать с озорником?!

И никто в доме не знает, что с ним делать. Всем он надоел и всем он мил. Такой шаловливый и такой добрый и занятный. Всем надосадит и всем угодит. Всех разжалобит и всех насмешит.

Случилось раз зимой, что Макса не пустили гулять в сад.

- Куда ты пойдешь, - говорила бабушка, - вьюга, холод.

- Не ходи, батюшка, - уговаривала мамка, - не ходи, родной, простудишь грудку, головку - видишь, ты какой хилый, тебя и в комнате-то надо в охлопочках держать.

И Макс не пошел. Целый день он дулся, хандрил, а вечером вдруг развеселился.

- Слушай, бабушка, я тебе сказку расскажу.

- Ну! расскажи, расскажи, мой забавник.

И Макс принялся рассказывать. А из девичьей тихонько уже выползли девушки и расположились слушать, какую будет барич сказку рассказывать.

- Сеял мужик репку, - начал Макс.

- Гречку, сударь, а не репку, - поправляет мамка.

- А ты не перебивай, а то я не буду рассказывать, - обижается Макс. Сеял мужик репку, садил ее в грядку. Которое семечко попало на камешек, его птички склевали, которое попало между грядок, его ветром сдуло, а одно семечко попало в теплый уголок, в котором было много навозу. "Вот как хорошо, - говорит семечко, - и тепло и мягко. Просто раздолье!" - "Погоди, говорят ему другие семечки, - как бы с большого тепла не стало холодно". Но семечко их не слушало и выпустило корешок прямо в навоз. "Ну, - сказали другие семечки, - тише едешь, дальше будешь. Мы еще погодим".

И они ждали несколько дней и потом начали расти. Их маленьким корешкам было очень трудно. Земля была жесткая, холодная. Но зато корешки их стали крепкие, длинные, а у семечка в навозе самый кончик корешка совсем сгнил.

И вот пошел дождичек. Все корешки начали пить воду и наконец сказали: "Довольно, много нельзя пить!" - "Как нельзя, почему нельзя! - кричало семечко, которому было тепло в навозе. - Так хорошо пить. Вкусно!" И оно пило, пило, так что весь корешок его налился водой.

Потом начали все корешки раздуваться. Стебельки от них выпустили много новых листьев, и сами корешки стали репками.

Долго ли, скоро ли, наконец все репки выросли. И репка в навозе раньше всех. Она стала такой большой репкой, пухлой да нежной, что на всех смотрела гордо и спесиво.

- Вот видите ли, - говорила она, - как хорошо расти в навозе!

- Погоди! - говорили другие репки, - осень придет, все разберет.

И вот пришла осень - холодно, сыро. Пошли дожди и дожди: "Батюшки! кажется, я лопну! - говорит репка в навозе, - до того мне хорошо. Все-то я пью да пью". И она вся стала как наливное яблоко. "А нам и так хорошо! сказали другие репки. - Мы к холоду привыкли. А пить мы теперь уж ни за что не станем".

И вот пришли холода, морозы. Всем репкам ничего, хорошо. На холоде они повеселели. "Славный, - говорят, - холод! Здоровый холод!"

Забрался мороз и в навоз. Как только обхватил он репку, что сидела в навозе, она вся съежилась.

- Батюшки! - закричала она, - братцы, сестрицы, помогите. Я совсем озябла.

А братцы и сестрицы все засмеялись.

- Пар костей не ломит. Мороз не сушит, - сказали они. - Нам в земле тепло, а ты и в навозе озябла.

- Соседка, родная голубушка! - просит репка, - посмотрите, пожалуйста, я, кажется, хвостик себе отморозила.

- Он уж у тебя давно сгнил, - говорит соседка. - И давно стала ты пареной репкой.

- Ух! Ах!.. брррр! смерть моя! - стонет пареная репка. А мороз все крепче и крепче жмет ее.

Прошло несколько дней. Настала пора дергать репки. Пришел мужик, а с ним и ребятки пришли.

Надергали репок. Все репки как репки: крепкие, желтые, здоровые. Вытащили и пареную репку.

- Тятя! - закричал сын мужика. - Смотри, какая репка большущая!

Мужичок посмотрел на репку и сказал:

- Сущая дрянь. Это - пареная репка, дряблая да водянистая; никуда не годна.

И репку выбросили в помойную яму. Туда ей и дорога, а тебе, бабушка, вся сказка. Я - пареная репка, а кто будет навоз - об этом ты, бабушка, с мамкой подумайте. Авось, догадаетесь!

И Макс захохотал и убежал.

А ночами Макс часто не спал. Он все думал, отчего солнце не всегда греет так, как в далеких теплых странах. И как бы хорошо было, если бы постоянно было светло и тепло. Если бы был вечный день и вечное лето. "Если бы я мог, - думал Макс, - я всех бы сделал добрыми и красивыми. Все у меня были бы сыты, ели вкусно, одевались хорошо. Всем бы было тепло и светло". И ему представилось, как все люди, со всего земного шара, толпятся, волнуются, как море. Он видел ясно, что все были довольны и веселы. Везде блестело золото и хрусталь. Везде были цветы. Все были в таких ярких одеждах, и на всем был чудный розовый отблеск. Этот розовый свет носился волнами, и самые люди были как море; они шли толпами, волновались, как море, а там, на дальнем горизонте, тонули в розовых волнах, как в летний вечер тонет даль в сумерках розовой зари.

И лежал он, не глядя ни на что и не закрывая глаз. Ничего не видя и не слыша, он был весь внутри своего мира. И под музыку розовых волн изнутри пел ему голос чудную песню:

Свете тихий! Свете дивный!

Все живет в твоих волнах,

Мчатся звуки, льются звуки,

Счастьем, миром и надеждой,

Вечной радостью звучат.

Свете тихий! Свете дивный!

Да исчезнет сумрак лжи,

Тьма обманов, царство злобы;

И воскресший, обновленный,

Мир, как агнец неповинный,

Отдохнет в твоих волнах!

Свете тихий! Свете дивный!..

И песня лилась, звучала без конца. У Макса выступали слезы на глаза, сердце билось и замирало. И наконец, весь измученный этим волнением, утомленный, он засыпал чутким, нервным сном, вздрагивая и тихо всхлипывая сквозь сон.

И опять на другое утро и бабушка, и мамка, и дядька долго подходили на цыпочках и прислушивались, перешептываясь, как спит Макс, и смотрели на бледное, исхудалое личико его, на полуоткрытые глаза и разметавшиеся волосы. И опять Макс вставал поздно и целый день хмурился и скучал.

Раз, в одно жаркое лето, перед самыми Петровками, Макс несколько дней ходил сумрачный и задумчивый. И бабушка, и мамка, и дядька, никто ничем не мог развлечь его. Дядька сделал ему удивительный самострел, которым даже можно было убить галку. Макс посмотрел на самострел и пошел прочь. Нянька принесла ему целых шестеро маленьких котят, которых так любил Макс. Он погладил котят и снова ушел в свою думу. Бабушка тихонько от него выписала ему из города новых хороших книг. Макс посмотрел их и отложил в сторону.