Радий Погодин - Максим и Маруська

Погодин Радий Петрович

Максим и Маруська

Радий Петрович ПОГОДИН

МАКСИМ И МАРУСЬКА

Рассказ

Мальчишку звали Максим. Тяжеловатый и не очень подвижный на вид, он шагал по земле, как по лестнице, всё выше и выше, и глядел вокруг взглядом долгим и строгим.

Паук!

Думает Максим - зачем паук? Зачем он выплетает сетку, такую тонкую и некрепкую и с большими дырками?

Цветок!

Думает Максим - зачем цветок? Зачем он растёт такой яркий, ярче другого? И зачем вообще цветы растут среди трав?

Или про птиц думает, или даже про ветер. И когда думает, будто тревожная лампочка сигналит в его голове. Этой лампочкой в основном владеют вопросы: зачем, да что, да почему да куда?.. Но случается, вспыхнет она ярко и внезапно, и озарит Максимову голову и зальёт весь видимый Максимом мир дополнительным светом, и мир этот как бы приблизится на немножко, и паук, и цветок, и ветер...

Рядом с Максимом гуляет Маруська - соседская дочка.

Маруська глядит вокруг мимолётно. Думает о простом.

"Паук!" - Испугаться его или ногой раздавить?

"Цветок! Ой какой!" - Сорвать его или понюхать, наклонившись?

Максимовым строгим глазам только солнце не поддаётся, а также вода. На солнце глядеть невозможно: глаза после этого саднит и жжёт. Солнце подпускает к себе только вечером, когда переменит цвет с ослепительного на остывший. Тогда можно глядеть на него сколько хочешь, но нельзя сказать, что ты на солнце глядишь. На воду глядеть легко и видеть её легко, но обманет вода. Она убегает от глаз, вся открытая, вся сквозная, и нет её уже - только тени переливчатые, только камушки на дне да трава водяная-живая.

Идёт Максим по окрестному миру - мир широк, но нет счёта шагам Максимовым.

Маруська - та всё время в других заботах. Из цветков она вяжет венок. Напеваючи, надевает на голову. В песке роет пещерку, вокруг неё огород ставит. Из щепок, из кусочков коры соорудит шалаш, сунет туда жить еловую шишку, а то и две вместе и что-то шепчет, вроде учит или утешает. Знает Маруська одно - везде кто-то жить должен: в воде - водяные, в лесу лесовые, на солнце - красные люди с пепельными волосами.

Максим думает, на неё глядя: "Зачем Маруська?"

Он спросил её как-то:

- Маруська, ты зачем?

- Как зачем? Я есть, и всё. - И язык высунула, и наморщила нос.

Вечером того дня, уже из кровати, Максим смотрел на луну. Максимова бабушка на луну смотреть не велит - задёргивает занавеску. Но Максим так приспособился лежать в кровати, что луна ему в щёлку светит. Глядит луна на Максима. Глядит Максим на луну. Думает: "Луна как луна - как Маруська. Ей лишь бы быть. А вот я зачем?"

Максим без Маруськи гулять не ходит. Утром поднимается он к ней в квартиру этажом выше, усядется на табуретку и ждёт, пока оденут Маруську в разноцветную одежду, удобную для гуляния, и обязательно бант подвяжут.

- На речку не смейте, - накажет Маруськина мама Тамара.

Максим осмотрит Маруську, поправит ей шарф и бант и пуговки проверит - скажет:

- Чего там, на речке-то...

Бывает, что на прощание отыщет он глаза Маруськиной мамы, своими медленными глазами уставится в самую душу и спросит:

- Ребята маленькие слепыми родятся или глядят?

- Глядят, - ответит Маруськина мама Тамара. - Но у них в глазах мир перевёрнутый.

- Это ничего, - скажет Максим. - Котята у кошки - те и вовсе слепые родятся. Чтобы не уползли до поры. Зрячие-то уползут и заплутают. Они ведь дурные ещё и по-русски не знают, чтобы спросить. А мы знаем - мы не заблудимся.

Городок, Максимова родина, над рекой. Течёт река то узко и мелко, то разливается вдруг глубоким озером, то снова сужается и уходит в лес, чтобы скакать по камням и, устав, уйти отдыхать в камыши и болота. Стоит городок вместо старинного села Засекина, от которого и осталось только имя да ещё церковь с колокольней. Кирпичные дома с балконами колокольню переросли, хоть она и на бугорке. Глядя на них, рослых и плечистых, колокольня, как старуха мать, застеснялась от материнского умиления и будто сгорбилась в счастливых слезах. Старые липы обступили её - оберегают от случайной глупой насмешки.

На колокольне одни дикие голуби, да ещё одичавшая кошка, которая кормит своих котят голубями.

Внизу, под бугорком зелёным, городская широкая площадь и сквер здесь нет тени, здесь ходит демонстрация в праздники. Здесь памятник Ленину Владимиру Ильичу.

Максим и Маруська правили свои шаги к колокольне, только не сразу, а по оврагам, по подзаборам, вдоль близких пригородов, по каёмкам полей и лугов - теми путями, где прячется многочисленная, ещё не понятая Максимом природа.

На телеграфном столбе заметили они серый шар, хотели потрогать его лозиной.

- Не смейте! - крикнула им прохожая девушка в брюках, набежала на них, оттащила их от столба, чуть не свалив, и прижала к себе, будто уж такая беда. - Не смейте ни в коем случае. В этом шаре осы живут, они вас изжалят до смерти. Осы злые и жёлтые. Поняли? Сказала - и нет её, только девушкина улыбка в глазах у Максима, только ласка девушкина на его щеке.

- Пойдём к колокольне! - потребовала Маруська. - Мне здесь больше не нравится.

Колокольня была близко. К ней вели каменные ступеньки, которые криво лезли вверх по бугру и ложились вокруг колокольни тёплыми плитами. Между ними и в трещинах росла трава, даже росли мелкие кусточки и шершавый мох. А подальше, в тёмных кустах бузины, стояли могилы с крестами и надписями. Только на одной плите масляной краской была нарисована красная, почти совсем стёршаяся звезда. Иногда можно было видеть сидящую на этой плите старуху, такую старую, что "уже за гранью вероятности". Это отцовское выражение Максим понимал так - живёт старуха, по имени бабка Вера, в каком-то холодном, недоступном Максиму мире, а сюда, на могилу, приходит погреться.

И отец Максима, военный моряк, когда приезжает в отпуск с отдалённой северной базы, стоит над этой могилой и думает. А когда встречает старую-старую бабку Веру, тихо кланяется ей и, переминаясь с ноги на ногу, говорит:

- Здравствуйте, бабушка Вера. Я это - Сенька...

Бабка Вера его не видит. И Максиму становилось неловко за своего большого отца.

- Чего ты ей так, будто она нам родня? - говорит Максим отцу моряку. - У нас своя бабушка есть.

Отец отвечает:

- А как же... У нас много чего есть - и бабка Вера. Она малявинская. Самая старая...

Маруське хотелось наверх, где обитала дикая кошка, где ветер был сладким от цветущих лип. Где остались балки, некогда державшие колокола.

Звонили когда-то колокола скорбной старинной медью, и в набат били, но Максим не знал их - ему не пришлось их слышать.

И ни к чему Максиму колокола.

Дубовые балки не наводили на него грусть, - он понимал их только как насесты для голубей. И колокольня, тихо царившая над заросшими холмиками давно ушедших забот, казалась ему просто-напросто большой голубятней.

В рассохшихся, защелевших дверях была выломана доска. Чтобы попасть наверх, нужно было протиснуться в эту дыру и потом долго лезть по крутой каменной лестнице. Лестницу освещали узкие окна. В них ютились усохшие мухи, дохлые комары, мёртвая, без морщинки, пыль. Только живой свет солнца, свернув со своей дороги, заходил сюда, чтобы постоять в тишине.

Максим и Маруська вылезли на площадку. Маруська первым делом наклонилась погладить кошку, пожалеть её необласканных котят. Но кошка припала к кирпичному полу, зашипела, прижав уши к затылку. Маруська сказала обиженно и пугливо:

- Кисанька...

Максим оттащил Маруську. По кошачьим глазам, превратившимся в злобные щёлки, по ощеренной острой пасти он понял, что эта кошка обитает совсем в другом мире, которому чужда и неприятна нежность людей.

Котята таращились из гнезда, любопытные и осторожные. Рядом с ними валялся разорванный голубь.

Маруська заплакала.

- Это их дело, - утешил Маруську Максим. - Ты их не трогай.

Маруська выхлюпала свою обиду носом, отвернулась от кошки, кошка задремала, чуткая и довольная, в солнечном мягком тепле.

Максим подполз на четвереньках к краю площадки. Маруська легла рядом с ним. С колокольни был виден весь город, ближние поля и леса, дальние поля и леса, уходящие к небу дороги и само небо, по сравнению с землёй такое громадное и не подвластное ни обозрению, ни счёту. Все Максимовы мысли о нём кончались вздохом и простым словом - небо. Сверху был виден бугор, торчащий из земли высоко и круто. Знал Максим, что на этом бугре, не тронутом экскаваторами, стоят наклонившиеся каменные кресты, поставленные теми, кто распахал эту землю впервые и бросил в неё первые семена ржи. Он ходил на бугор с отцом. Кроме каменных крестов, стоял на бугре крест деревянный, изъеденный личинками и муравьями. И у этого креста отец стоял - думал.

За бугром - завод и карьер, там производят огнеупоры. И не может понять Максим, почему все люди-рабочие живут в Засекине и из Засекина автобусами ездят на смену, а карьер и завод называют Малявинским комбинатом.