Богатырщина. Русские былины в пересказе Ильи Бояшова - Автор Неизвестен -- Народные сказки

Спрашивает Илья:

– Всё ли в том Царьграде по-прежнему?

Калика так богатырю ответствовал:

– В том Царьграде всё не по-старому, не по-прежнему. Приехал в Царьград к царю Константину Боголюбовичу Поганое Идолище. Сидит сейчас Идолище в белокаменных палатах за дубовыми столами, за сахарными яствами, а к самому царю Константину Боголюбовичу повернулся хребтинищем. Такого вора ещё не видывал свет! Слыхом ранее про него ещё никто не слыхивал! У злодея голова с пивной котёл, между глаз идёт калёная стрела, а в плечах – косая сажень.

Воскликнул Илья:

– Отчего же ты, сильный, могучий Иванище, не очистил Царьград от Поганого Идолища? Отчего не убил проклятого вора?

Отвечает ему Иванище:

– На того вора силы моей не хватит. Здесь надобен иной богатырь.

Решил Илья:

– Скидывай тогда с себя свою каличью одёжу. Разувай лапотки семи шелков с камнями-самоцветами. Подавай мне свою пудовую палочку. А взамен бери моего коня и надень моё богатырское платье. Я пойду в Царьград, повстречаюсь с тем Идолищем.

Так они и сделали. Надел Илья Муромец каличью одёжу, обул лапотки семи шелков, захватил пудовую палочку и пошёл к Царьграду. Долго ли коротко, добрался он до города, заглянул на царский двор к самому Константину Боголюбовичу, позвал царя зычным голосом:

– Эй, царь Константин Боголюбович! Возьми калику в свои белокаменные палаты! Накорми досыта, напои допьяна! За тем каликой пришли к тебе неплохие вести.

Царь Константин Боголюбович таким словам обрадовался, выходит на широкое цареградское крыльцо, приглашает гостя:

– Ступай ко мне в белокаменные палаты!

Перехожего калику и не надо упрашивать: тотчас заглянул он в палаты; крест там клал по-писаному, поклоны вёл по-учёному. Поклонился затем царю Константину Боголюбовичу, а на Поганое Идолище и внимания не обращает. Тот перестал есть-пить, разозлился, насупился, хочет калике повести допрос:

– Ты откуда, такой-сякой, взялся? С коей земли, с коей орды повыискался?

Отвечает калика:

– Я сам от города Киева. Хожу-брожу по Святой Руси, где на поклонный крест помолюсь, где на церковную маковку.

Спрашивает Идолище:

– А что, в том городе Киеве, говорят, есть Илья Муромец, Иванов сын? Коли есть он, то велик ли ростом?

Калика отвечает:

– Налезает на Илью неприметная каличья одёжа.

Засмеялся Идолище:

– Мне и трёх платьев на себя маловато будет.

Вновь спрашивает:

– А помногу Илья хлеба ест?

– Ест Муромец по три крупитчатых калачика.

Здесь Идолище совсем развеселился:

– Экий богатырь, да ещё и славится! Я бы его на одну руку клал, другой ударил бы – только блин бы и стал с него, с Муромца. Я как ем, так сразу по три коровы-яловицы, запиваю их тремя вёдрами пива.

Калика говорит:

– У нашего князя Владимира была коровища-обжорища, тоже много ела-пила да и треснула.

Кровью налился от таких слов Идолище, словно комар напившийся. Опрокидывал он дубовые столы, дорогие вина, сахарные яства. Метнул в калику ножище-кинжалище. Уклонился тот: пролетел ножище в палатную липину, и улетела липина со всей стеной. Не стал калика мешкаться, подхватил Идолище за ноги. Говорит царю таковы слова:

– Вот что, царь Константин Боголюбович, упади-ка ты под лавку, не попади на мой богатырский мах. Кто на него попадёт, тот жив не бывает!

Царь послушался, залез под лавку, сидит не дышит.

Взялся тогда Муромец поганым Идолищем помахивать. Махнул раз, махнул второй, за ним третий – с того и дух вон.

Илья Муромец и Святогор

Говорит сам себе:

– Раз в бою мне смерть не писана, поеду-ка я до Святых гор, попроведаю те места, разузнаю, есть ли кто, с кем бы смог я на равных порезвиться, своей силой помериться.

Сказано – сделано. Запряг Илья Бурушку, поехал до Святых гор. Долог ли корок был путь – заехал он в глубокие ущелья, в высокие горы. В тех горах и зверь не проскальзывает, и птица не пролётывает. Смотрит Муромец – перед ним гора, только не стоит та гора, как прочие, а покачивается. А под той горой другая гора колышется. Пригляделся – видит, и не горы то вовсе: едет перед ним на коне чудовище. Конь чудовища весь мхом оброс, голова чудовища в небо упирается, седая борода за чудовищем туманом стелется. Вздохнёт чудовище – повсюду гул идёт, а как всхрапнёт его конь – камни отовсюду сыпятся. Такого чуда Илья ещё не видывал, такого гула ещё не слыхивал. Гикнул Илья на Бурушку, подхватил свою палицу в пятьдесят пудов. В один скок поднял его Бурушка. Размахнулся Илья палицей и ударил ею прямо в седую голову. Не почесалось чудовище от богатырского удара, словно был то укус, от которого и укушенное место не зачешется; едет себе на коне, подрёмывает, назад не оглянется.

Воскликнул Илья Муромец:

– Как раньше-то я повсюду езживал, так не одну головушку сбивал своей богатырской палицей! Неужто силы моей поубавилось? Неужто могута стала не та, не прежняя?

Ударил он своей палицей по седому валуну – рассыпался валун, будто сыпучий песок.

В другой раз наехал Илья на чудовище, вновь ударил его в голову – а оно, как и было: сидит на коне, подрёмывает, не пошатнётся, не оглянется.

Огорчился Муромец:

– Впрямь теплится во мне половина от прежней силы!

Ударил молодец палицей по каменной горе – рассыпалась гора, будто глиняная.

В третий раз наехал Илья на чудовище и ударил крепко-накрепко. Здесь оно от дрёмоты очнулось, призадумалось. Повернулось затем к богатырю, схватило его за жёлтые кудри, опустило вместе с Бурушкой в свой глубокий карман и дальше себе отправилось. Да вот только стал конь у того чудовища останавливаться, стали ноги у того коня подкашиваться. Перестал великан дремать, спрашивает своего коня:

– Что же ты по сторонам оглядываешься? Отчего же твои ноги подгибаются? За каждый бугорок стал ты спотыкаться, каждой колдобине кланяться.

Конь отвечает:

– И тебя-то я вожу – похрапываю, а каково двух богатырей на своей хребтине таскать?

Удивилось тогда чудовище, опустило руку в карман и вытащило Илью с конём. Разглядел великан Муромца