Богатырщина. Русские былины в пересказе Ильи Бояшова - Автор Неизвестен -- Народные сказки
Князь отвечает:
– Не знаю, как тебя и величать.
Тот говорит:
– Зовут меня великое могучее Ульянище. Это ведь я самому Илье Муромцу доставал походную баклагу, подавал ему медвяное питьецо. Что-то ты, князь, потупил ясные очи, опустил буйную голову ниже плеч.
Вздыхает князь:
– Как не потупить мне очи, великое могучее Ульянище! Как не опускать ниже плеч буйную голову! Или не видишь: наехала на Киев орда, стоит она под холмами, под стенами – черным от неё черно. Скурла-хан похваляется соборные церкви на дым пустить, меня под саблю склонить, а молодую жену мою, княгиню Апраксию, себе замуж взять. Уж не знаешь ли ты какого заезжего богатыря? Свои-то у меня все повывелись.
Спрашивает калика:
– Как так они все повывелись?
Отвечает князь:
– Не позвал я Муромца к себе на почестен пир. Прогнал Василия Казимировича с Алёшей Поповичем. Добрыня за то сам ко мне не явился, а Чурила свет Пленкович, знай, по сей день под подолами у попадей и попадьёвых дочек своё счастье ищет. Оставался один Ставр Годинович, да и того я обидел.
Калика спрашивает:
– Отчего бы тебе тогда с князьями-боярами думу не думать?
Владимир отвечает:
– Разбежались князья-бояре по хоромам, по теремам – с ними хорошо лишь на пирах сидеть, а со старым Бермятой много ли навоюешь.
Ульянище тогда говорит:
– Вот что, князь Владимир стольно-киевский! Не тебе хочу сослужить службу, а малым деткам, беззащитным жёнам. Послушай ты меня, калику, внимательно: поищи по городу не на улицах-переулочках, а в киевских кабаках. Загляни в кружала, где гуляет кабацкая теребень, отыщи там доброго молодца, зовут его Василием Игнатьевичем. Василий тот на печи лежит расхристанный: ни креста на нём нет, ни пояса. Всё у него пропито, в кабаках заложено, и спит он под рогожей уже третьи суточки – ни о чём не ведает, знать ничего не знает.
Послушался калику Владимир, принялся ходить не по улицам-переулочкам, а по питейным домам. Прав оказался Ульянище – разыскал в кружале князь молодца: лежит тот на печи и не шевелится. Волосы на голове его спутаны, весь-то он расхристанный: ни креста на нём нет, ни пояса. От великого хмеля третьи сутки молодец не просыпается.
Говорит князь пропойце таковы слова:
– Здрав будь, млад Василий Игнатьевич! Полно тебе, молодец, спать под рогожею. Ты уж встань с печи-муравлинки, послужи мне верой-правдой.
На первый раз Василий Игнатьевич и глаза не протёр.
Князь тогда пошёл на второй након:
– Здрав будь, млад Василий Игнатьевич! Просыпайся от хмеля, сослужи мне великую службу.
Василий на то разве чуть шевельнулся.
Кличет Солнышко в третий раз:
– Добрый молодец, Василий Игнатьевич! Пока ты гулял да спал, приключилась великая беда! Скурла-хан стоит с ордою под Киевом.
Лишь тогда Василий пробудился, от великого хмеля проснулся. Говорит Василий таковы слова:
– Я бы рад послужить, но трещит трещоткой буйная моя головушка.
Наливает князь Василию в турий рог зелена вина, ни много ни мало – полтора ведра. На закуску подаёт ему калач бел-крупитчатый. Взял Василий рог одной рукой, выпил его в един дух, рукавом занюхал, утёрся.
Говорит затем князю:
– Не обмылось ещё у Васьки ретиво сердце, не взвеселилась у него буйная головушка! Всё так же трещит она трещоткою.
Наливает князь второй рог, а в том роге ни много ни мало – два ведра с половиною. Вновь протягивает пропойце калач бел-крупитчатый. Взял рог Василий одной рукой, выпил его в един дух, от калача ущипнул всего лишь кроху неприметную, ссыпал её в рот и сказал:
– Не обмылось ещё у Васи ретивое сердце, не взвеселилась его буйная головушка.
Наливает тогда князь в третий раз турий рог в целых три ведра, подаёт Василию калач бел-крупитчатый. Взял Василий рог в одну руку, выпил его в един дух, весь калач в себя закинул. Говорит Васька князю в третий раз:
– Вот теперь обмылось моё сердце ретивое. Вот теперь взвеселилась моя головушка. Я готов бы служить тебе верой-правдой, да вот только нет у меня ни креста, ни пояса, ни полотняной рубашечки, ни доброго коня, ни лошадиной сбруи, ни тугого лука, ни калёной стрелочки, ни боевой палицы, ни копьеца бурзамецкого – всё я пропил, всё в кабаке заложил у чумаков, у целовальников.
Пошёл князь Владимир к чумакам да к целовальникам, говорил им такие слова:
– Эй вы, чумаки-целовальники, отдавайте всё назад Васеньке безденежно!
Отвечают чумаки-целовальники:
– Мы бы, князь, и рады отдать, да вот только всё нами давно пораспродано, всё твоим князьям-боярам за бесценок отдано: они-то, бояре, и тряпьём не побрезгуют, и конский навоз под себя подгрести готовы. Ты иди скорее к своим князьям-боярам, выпроси у них Васькино имущество.
Поспешил Владимир Красно Солнышко к князьям-боярам, а те говорят:
– Как можно отдать назад то, что нами скуплено?
Отвечает им князь:
– Неразумные вы, нерасторопные! Остался в Киеве один богатырь, да и тот без креста, без пояса. На что вы, глупые, без него надеетесь? Не дадите назад Васькиного имущества, Скурла-хан пустит в дым ваши хоромы да терема, пировать станет с вашими жёнками, дочерей ваших погонит в полон, а ваши шеи поставит под саблю.
Отдали тогда князья-бояре то, что было ими скуплено у чумаков и целовальников. Стал Василий снаряжаться: надел свой крест, а за ним полотняную рубашечку с поясом, оседлал своего доброго коня. Тугой лук он натягивал, калёную стрелу направлял да приговаривал:
– Полети-ка ты, калёная стрелочка, повыше стройного дерева, пониже ходячего облака, залети стрелка в чисто поле Скурле-хану прямо в правый глаз, а выйди ему за левым ухом.
Запустил он калёную стрелу: полетела та стрела повыше стройного дерева, пониже ходячего облака, залетела в чисто поле, в ханский шатёр, попала Скурле прямо в правый глаз, а вышла у него за левым ухом: тут хану-собаке и конец пришёл. Сел затем на коня Василий Игнатьевич – у его коня сивая грива расстилается, хвост трубой завивается, изо рта конского пламя мечется, из ноздрей искры сыплются, из конских ушей дым столбом валит. Пригнал его Василий в чисто поле, подхватил среди нехристей самого из них наилучшего, схватил его за резвые ноги да и принялся им помахивать. По правую руку махнёт – проложена улица. По левую руку махнёт – переулочек. Приговаривает Василий тому басурманину: «Хоть ты тонок в жилах – не сорвёшься. Хоть и сух на кости – да не изломишься». И солнце ещё не закатилось, как повыкрошил Василий чёрную силушку, повытоптал её своим конём.
Раскидав орду, отправился он затем к князю
