Северные сказки. Книга 2 - Николай Евгеньевич Ончуков
У Мануйлы чрезвычайно трудно записывать сказки. Для приказчиков, купцов и тех лиц, которых Мануйло называет «господа», у него говор обыкновенный, для бурлаков и вообще своего брата олонецкий. После долгих убеждений я добивался того, что Мануйло отвлекался от моей личности и говорил олонецким говором. Но стоило мне переспросить хотя одно непонятное слово, как он мгновенно изменял не только говор, но самый склад речи, совершенно исчезал тот тон сказки, от которого главным образом и зависит наслаждение слушателя. Вообще, при записывании сказок я нахожу выгоднее пропустить несколько слов, пожалуй, неверно их записать, лишь бы не перебивать рассказчика. Изменение тона рассказа на более или менее продолжительное время я заметил не только у Мануйлы, но и у всех остальных сказочников.
Что касается биографии сказочников, то прежде всего выделяется Мануйло Петров из Морской Масельги. Это, так сказать, профессиональный сказочник и страстный любитель охоты с детской душой. Стремится все бросить и уйти искать «пуп земли», но не может решиться и тоскует. Из других выделяется Степанида Максимовна на Корельском острове. Это вдова «со умножимым стадом со детиныим», «горюша горе горькое», вопленица или, как здесь говорят, «подголосница». В молодости она была первой «краснопевкой», а потом под влиянием горя и нужды перешла к причитаниям. Рассказы ее о горе при утрате мужа мною записаны с ее слов и напечатаны здесь под названием: «Видения вдовы». Старушка Марья Петровна отличается религиозностью, строгим укладом жизни, она ближайший друг знаменитой Любови Степановны, старообрядческой начетчицы, присоединившейся под конец своей жизни к официальной церкви. Сказки этой старушки выделяются этическим направлением. Она знает бесконечно много сказок, но очень стара, слепа и у нее очень трудно записывать.
Лапландские сказки и предания записаны мною на озере Имандра в Лапландии летом 1907 года. Рассказывал мне их старичок Василий из Белой губы. Василий с детства остался сиротой, так как отец его утонул в р. Неве, а мать вскоре «померла Божьей смертью». Ему не повезло на промыслах (охота на оленей в горах и ловля рыбы), и потому он нанялся в работники к русскому в Кандалакшу, где долго жил, а потом вернулся домой на Имандру. По-видимому, под влиянием русских он потерял веру в лопарские чудеса, о которых ему много говорили в детстве. Теперь он над всем этим подсмеивается и называет все это «вера в чудь» в отличие от «веры в Христа». Благодаря этому он охотно рассказывает все лопарские поверья.
166
Иван-царевич в Подсолнечном царстве[2]
Против неба на земли жил старик в одном сели, полусотни сказок знал и одну мне рассказал. А в одном не в каком царстве был царь-император, и было у него три сына, старшего сына звали Васильем, среднего звали Степаном, а меньшого звали Иван-царевич. Этот цярь на цярстве цярствовал. Не стало мочи. Исходят ему года, стал сыновей просить слетать в Подсолнешной град: «В Подсолнешном граде есь молодецкия яйця, а хто достанет эфти молодецкия яйця, и хто съест молодецкия яйця в двадцать лет, будет молодой и в лице будё красив». Захотелось цярю омолодиться и друго столько поцярствовать как сиби, так и государыни. Отправляв старшего сына на своим быстрым кони. Старший сын уезжает, проходит времени полгода, домой он приезжат. Отправляе сына Степана, второго, дават еще быстрее коня, и второй уезжает; прошел год, ни которого их нет. Просится меньшой сын Иван-царевич: «Я тиби, папа, помогу, дай мни конька-горбунка, который лететь может по воздуху». И взял конька-горбунка и заседлал его и отправился в Подсолнешний град. Видли Ивана-цяревича сядучи и не видли его поедучи.
Уезжал Иван-цяревич в иностранное цярство и приезжал к иностранному королю, как к своему государю батюшку. Просится он ночевать, выходит на парадное крыльце. Государь давает ему задачу: «Накорми моего коня и загладь в гладкую рубаху, на три дня тибе строку, погости у меня». Заплакал Иван-царевич, не покормить государева коня. Отвел государь ему коня, у коня одни косья; этого коня в три дня накормить и сгладить, штобы был он сыт и гладок. Иван-царевич задумался, што задачи мне не справить. Учит конек-горбунок: «Разотри шкуру до костей». Иван-царевич у царского коня ростер шкуру до кости, спрыснул водой живой и мертвой, сделался конь сыт и гладок; отводит к государю, как так и надо. Принял государь коня: замысловато дело, доспросил Ивана-царевича: «Куда едешь и куда путь держишь?» Отвечал Иван-царевич, што «Еду в Подсолнешной град захватить малодецкия яйца, омолодить своих родителей». Государь и говорит, што «Если я помогу, тогда ты найдешь Подсолнышный град, а если не помогу, тогда не найти. Сослужи мне службу: достань мни котка-горбунка и медвидя для утешения детей».
Отправляется Иван-царевич на своем кони-горбуни. Приезжает к бабки задворки, спрашиват бабушка задворинка: «Котка-горбунка для утешения, медведя цярских детей утешать, штобы он мог столоп ставить». Выдаст ему бабка задворенка котка-горбунка и чудесного медведя для утешения цярских детей. Приезжат к государю Иван-царевич, привозит котка-горбунка, чудесного медведя, спустил котка-горбунка, кот заиграл в покоях на разный голос, а чудесный медведь стал ставать в разные столба, утешать цярских детей. Восхвалил его государь, дал ему подорожну ехать в Подсолнешной град. Поехал Иван-царевич, приезжает к одной старушке, построена у ей избушка на веретеной пятки, на солнце лицём, а на сивер крыльцём, попросился он ночевать; бабушка его пустила и спросила: «Куда ты идешь, куда путь держишь?» — «Я еду в Подсолнешной град, за молодецкими яйцами». Бабушка старушка ответила, што «Если я тебе не помогу, нигди теби не бывать. В Подсолнешном гради двенадцать доцерей белого царя, подсолнешных красавиц, от их достать яйця крепко трудно, оне мои племянницы, заежай ко мни, так я теби и помогу, оставь своего коня, а возьми моего, приедешь к моей сестры, такая же сестра, как я, и такая же фатерка у ей, как моя, попросись у ей ночевать».
Поехал
