Северные сказки. Книга 1 - Николай Евгеньевич Ончуков
3
Иван-царевич и девица-царица
Живал-бывал царь вольной человек, жил на ровном месте, как на скатерти. У него были три сына, первой Василей, второй Фёдор, третей Иван, да были еще при ём люди-слуги роботшия; старшие сыновья были у его толковые, путни, а меньшой был безпутнёй соплячек, лежал только на печи тёплой. Старшие сыновья стали лет семнаццети-восемнаццети; призывает царь вольней человек большого сына Василья, говорит: «Што же ты, мой сын, Василей, вырос ты большой, лет до восемнаццети, не каких ты занятий не занимашь; мы прежде не так жили: много прежде земли бирали и по земли ездили, и ты по чистому полю поежжай и чудо-диво доставай, отчёвы следы потоптай».
Тогда Василей скоро наряжатца стал, надевал на себя цветно-платьё и пошол на конюшен-двор себе выбирать коня доброго. Обуздал-обседлал себе коня доброго, пошол солнышку-батюшку падать в резвые ноги, просить благословленьича. Падал батюшке и матушке во резвые ноги. Они сказали: «Божье да наше благословление». Садился Василей на добра коня, поехал по чысту полю. Ехал близко-ле, далёко-ле, низко-ле, высоко-ле, завидел в поле сырой дуб, обложенной человеческим косьем до верха. Смотрит Василей-царевич на сырой дуб и дивуется: «Вот чудо и диво! этого дива больше и не наб». Оттуль Василей-царевич обратился назад домой. Опускат коня на конюшенной двор, заходит в дом, спрашивает царь: «Каково поездил? Што видал?» — «Я видал тако чудо, больше на свете не видал... (разсказ: что видел) ...» — «А это не чудо, это полчуда нету».
Призыват царь сереньняго сына, Фёдора: «Поежжай, сын Фёдор, по чисту-полю, чудо-диво доставай, отчёвы следы потоптай». Стал Фёдор-царевич нарежатся, надевал на себя цветно-платьё и пошол на конюшен двор себе выбирать коня доброго. Обуздал, обседлал себе коня доброго, пошол солнышку-батюшку падать во резвые ноги, просить благословленьича. Падал батюшке и матушке во резвые ноги; они сказали: «Божье, да наше благословление». Садился Фёдор на добра-коня, поехал по чысту полю. Ехал близко-ле, далёко-ле, низко-ле, высоко-ле, завидел в поле сырой дуб, обложенной человеческим косьем до верха. Смотрит Фёдор-царевич на сырой дуб и дивуется: «Вот чудо и диво! этого дива больше и не наб». Оттуль Фёдор-царевич обратился назад домой. Отпускат коня на конюшенной двор. Заходит в дом, спрашивает царь: — «Каково поездил, што видал?» — «Я видел тако чудо, больше на свете не видал: ехал длизко-ле, далеко-ле... (следует разсказ, что видел)...» — «Винно старшие сыновья ездили, не могли чудо достать, а младшаго сына Ивана-соплячка и нарежать нечего».
Иван-царевич услышел своего батюшка розговор и слезавает со своей печи тёплой, просит у батюшка, у матушки благословеньицо: «Я желаю по чисту полю гулять, и не могу-ле чуда-дива достать и твои следы потоптать». — «Куда же ты пойдёшь-поедешь? Старшие братья лучше тебя были, да и то ничего не могли сделать, а тебе и ездить нечего». — «А даите поеду и не даите поеду». Тогда говорит царь вольной человек: «Божье да нашо, дитятко, благословление — поежжай». Стал Иван-царевич нарежатся, надел на себя цветно-платьё, пошол на конюшен двор выбирать сибе по разуму коня. Зашол, на котораго згленёт, тот дрожит, на котораго руку положит, тот с ног валитса. Не мог себе выбрать по разуму коня, пошол на другой конюшенной двор. (И на этом дворе не нашол коня). Вышол, пошол вдоль по городу, повеся доржит буйну голову, потупя они ясныя во сыру-землю. Настрецю идёт бабушка задворенка. Челом бьёт, низко кланяетця: «Здраствуй, Иван-царевич! Что ты идёшь кручинен-печален, повеся доржишь буйну голову, потупя доржишь очи ясныя? Царски дети не так ходят». Иван-царевич на ей осержается: «Ах ты стара чертовка! Тибе ли про царски дела знать? Пну тебя под гузно, дак будет синё под глазом». Розошлись они со бабушкой. Захотелось бабушке во второй раз попытать Ивана-царевича, стала обходить Ивана-царевича по другим улицям. Обошла, стрету идёт, челом бьёт, низко кланеется: «Что же ты ходишь кручинен...» — «Тебе ли про царски дела знать...» (и т. д.) Тогды с бабушкой опять разстались. Думает бабушка в уми: «схватится дитятко, да поздно».
Тогда Иван-царевич и раздумалса: «Слыхал я, что старые люди прежде на худо не потакали — зачим я бабушке не объяснился?» Стал Иван-царевич оббегать бабушку-задворенку по другим уличам и идёт ей навстрету, челом бьёт, низко кланеется. «Здравствуй, бабушка, богоданна матушка». — «Здравствуй, царско дитетко, Иван-царевич, что ходишь кручинен-печален?» — «Как же мне, бабушка, не печалится: хотел я в чистом поли погулять»... (и т. д. разсказывает, как он выбирал коней и не мог найти). — «Давно бы мне-ка извинился, давно бы я тибе направила: обратись к батюшке царю, проси у его коня доброва, на котором он ездил-гулял; доброй конь стоит закопанной в погребу, прикован на чепи залезной, а сбруню ищи в вашом старом доме, он огнил-осыпал, под лавками завалило струмен лошадиной, седёлышко черкальчето и уздича точмянная». Тогды Иван-царевич пошол к своему царю батушку. «Ой, еси батюшко! дай мне твоего добра-коня, на котором ты ездил-гулял». — «Что же ты надумалса — старши не могли конём владать, а ты хошь владать?» Говорит Иван царевич: «Дашь возьму и не дашь возьму». — «Божье и мое благословленье, бери». Приходит Иван-царевич к погребу, пнул плиту железную, свернулась плита с погреба, скочил Иван-царевич ко добру коню, стал ему доброй конь своими передныма ногами на плеча; стоит Иван-царевич под добрым конём нешахнетця; срывал Иван-царевич
