Байки негевского бабайки - Пиня Копман
грехи, ошибок горы,
потери по пути,
распавшийся Союз,
но горе не беда!
Мы соберемся с духом,
перетряхнем умы,
полезем в Интернет.
Пожить есть шанс всегда!
Парням и молодухам
бодрящимся, как мы,
конца и сносу нет.
Нам устилали путь
лишь тернии, не розы,
среди такого зла,
что не помянешь вслух.
И выжить как-нибудь
и обмануть прогнозы
нам вера помогла
и закаленный дух.
Нас перелом эпох
ломал как свет в бикварце
добавил нам морщин
Взял в предрассудков плен…
Да сохранит нас Бог,
израильские старцы,
и женщин, и мужчин
от новых перемен!
Когда все завершу
Когда все завершу, что положено мне,
всем "Спасибо!" скажу на прощанье,
я открою окно, и в ночной тишине
позову Ту, что ждет нас за гранью.
Я скажу, что готов, и что отдал долги,
жизнь свою опишу Ей детально…
Это так хорошо, что не видно ни зги
Только светится выход хрустально.
Я собьюсь, не сумев досказать ни черта,
жалкий нищий у дома порога,
Ведь слова, объяснения, — всё суета,
потому-то и стоят немного.
И заткнусь, понимая, — порю ерунду,
(Покраснеть бы, да явно не в пору)
И тогда я решительным шагом пройду
по дорожке, невидимой взору.
Распахнется хрустальная дверь впереди,
За порогом — лишь свет водопадом,
А Она только молча махнет: "Ну, иди!"
Я не гордый. Пойду, если надо.
Оттолкнусь от порога ногою босой
И взлечу. Тут ведь главное — верить…
Проводница вослед мне помашет косой
и прикроет хрустальные двери.
***
Я хочу достойно умереть
Так решила простофиль орава,
лицемеров лютых ассорти,
что у человека нету права
самому решать, когда уйти.
Из-за мути ханжеской заразной,
влезши на закона пьедестал,
Смерти путь болезненной и грязной
оставляя тем, кто жить устал.
Умирать, квирит, не смей мгновенно!
Смерть плохая лишь разрешена:
Вешайся, режь горло или вены,
выброситься можешь из окна.
Не в палате, под врача надзором,
ты от нас сбежишь в объятья тьмы.
Только с болью, вонью и позором.
Потому что так решили МЫ.
А ведь нужно мне совсем немного.
Ныне, присно, и навеки впредь,
если есть во мне хоть атом Бога
Я ХОЧУ ДОСТОЙНО УМЕРЕТЬ.
***
Поединок
Выхожу я со зверем один на один.
Я старик, у зверюги хватает седин.
Он сильней, может стать. Он испытанный тать.
А за мною мечта и инстинкт выживать.
Солнца желтый сосок согревает висок.
Скоро кровь побежит на горячий песок.
Ярость — благостный дар и пьянящий угар.
Кто из нас нанесет самый точный удар?
Оба мы не легки. Оба бъём по-мужски.
Вскрикнут дамы, мужчины сожмут кулаки.
Санитар скривит рот, дожуёт бутерброд
и застынет как памятник в створе ворот,
а Безносая стукнет ногою босой
и почти без замаха ударит косой.
Не напишут пииты о бое баллад.
Лишь прозектор, накинувший в пятнах халат
скажет: "Славно сработал, профессионал!"
и оформит как запись в учетный журнал.
А уборщик засыплет песком гренадин.
Жизнь идет. Победитель остался один.
***
Возраст
Приличны маю — завитушки,
К лицу морщины — декабрю.
Встречая старую подружку
давно на внешность не смотрю.
Когда старушки шлют респекты,
глаза и нос мироточат,
у нас общения аспекты, -
рецепты блюд, лекарств рецепты
и фотографии внучат
***
Листочки жизни
Мы приходим в мир как чистый лист,
на котором пишут мама с папой,
школьный друг, учитель-формалист
пес дворовый с перебитой лапой.
И, набравшись, может быть, ума
в путь плывём под всеми парусами.
Новый лист для нового письма
мы хотим уже заполнить сами.
Строчки лет, друзья, любовь, семья,
счастье многосложное людское.
Снова строчки: дочки-сыновья,
труд и быт, и всякое такое.
Лист к листу придётся собирать
поровну из ценностей и шлака.
Экая неслабая тетрадь
наберётся к старости, однако.
Но, когда согнутся дуги плеч
на закате тяжестью дерновой,
остается, — что? Тетрадку сжечь…
И лететь искать листочек новый.
***
После жизни
Я умру, и меня закопают потом
в эту теплу рыжую глину.
Растворюсь и сольюсь с её жирным пластом
и уже никогда не покину.
Ощущая с оставшимся миром родство
суть моя породнится с землёю,
и расплещет по каплям души вещество,
сбросив бывшее ей сулеёю*.
От Эйлатских кораллов до Хайфских садов
от Хермона и до Ашкелона
вьются души трех тысячелетий родов
здесь ушедших в земельное лоно.
Мы-они. Не о том, не о том, не о том,
и не в вере, конечно же дело.
Мать Земля примет теплым своим животом
без различий и душу и тело.
Арамеи, евреи, славяне, — мы все
(я различий на дух не приемлю),
наши души истают в лучах и в росе
чтобы снова уйти в эту землю.
И еще много раз мы уйдем и придём
громом, пылью, волною прибоя,
солнцем, воздухом свежим, прохладным дождём
напитав эту землю собою.
Светлым облаком в адскую полдня жару
бросим тень на горячие лица,
или тонкой травой прорастем поутру
что в одеждах росистых искрится.
Напитаем мы влагой прибрежные мхи,
апельсины, цветы и платаны.
И работой такой души смоют грехи
что копили всю жизнь неустанно.
И в глубоких пещерах, в промозглой тиши
или в звездных чертогах предвечных
душу встретят, а если и нету души
что-то всё же случиться, конечно.
Кто-то, может быть, пристально бдит в вышине,
Землю держит в ладонях, как блюдце.
Вы не верите в это? И ладно, но мне
очень хочется снова вернуться.
–
*сулея — бутылка, фляжка или другой сосуд для жидкостей с горлышком,
закрывающимся крышкой или пробкой.
***
Проклятие старости
Все сильнее с каждым годом
путь к закату нестерпим.
Мы себя перед уходом,
кроем матом и скрипим.
Вот уже подводит память,
ноют кости на дожди…
Сволочь-мозг все чаще спамит:
четкой логики не жди,
мысли скачут, словно блохи.
Слух подводит. Взгляд потух.
Да, старик. делишки плохи:
третий раз кричит петух.
Где б найти коньяк ли, виски,
иль тинктуру в ассорти,
чтоб, не отягчая близких,
в тишине, во сне уйти?
Чтобы не обидеть милых
и не затянуть отъезд.
Боже, Боже! Дай мне силы!
Старость, — очень тяжкий крест.
***
Что ждет за гранью
Ламца дрица, гоп-ца дри-ца,
Ламца дрица, гоп-ца-ца!
Как веревочке ни
