Сергей Михалков - Сергей Владимирович Михалков
Право, иной раз думаешь-думаешь: ну чего? И то переберешь, и другое припомнишь — все у нас есть? Ну, вы — умные люди! Так ли я говорю?
Рассказчик. Как перед Богом, так и…
Иван Тимофеевич (снова его останавливает). Хорошо. А начальство между тем беспокоится. Туда-сюда — везде мерзость! Даже тайные советники и те нынче под сумнением состоят.
Глумов. Ай-яй-яй…
Иван Тимофеевич (вдруг). Ах и хитрые же вы, господа! Право, хитрые! (Улыбнулся и погрозил пальцем.) Наняли квартирку, сидят по углам, ни сами в гости не ходят, ни к себе не принимают — и думают, что так-таки никто их и не отгадает! Ах-ах-ах!
Все немножко похихикали.
Глумов. Но мы надеемся, что последние наши усилия будут приняты начальством во внимание…
Рассказчик…И хотя до некоторой степени послужат искуплением тех заблуждений, в которые мы могли быть вовлечены отчасти по неразуме-нию…
Глумов. А отчасти и вследствие дурных примеров.
Иван Тимофеевич (не отвечая, после паузы). Заболтался я с вами, друзья! Прощайте.
Рассказчик. Иван Тимофеевич! Куда же так скоро? А винца?
Иван Тимофеевич. Винца — это после, на свободе когда-нибудь! Вот от водки и сию минуту не откажусь!
Глумов. Чем закусить желаете?
Иван Тимофеевич. Кусок черного хлеба с солью — больше ничего.
Рассказчик и Глумов бегом бросились за угощением, выносят поднос с водкой и закуской. Иван Тимофеевич опрокинул в рот рюмку водки, понюхал корочку хлеба, крякнул. Приятели в умилении наблюдают над действиями дорогого гостя.
Благодарствую. (Поднялся, собираясь уходить.) Да! Чуть было не забыл! Шел мимо, дай, думаю, зайду проведаю, домой к себе в квартал на чашку чая приглашу. Так что милости просим завтра ко мне пожаловать. Танцы, музыка и все такое прочее…
Глумов. Сочтем за великую честь.
Иван Тимофеевич. Будем рады! Прощайте! (Кивнул Кшепшицюлъскому.) Проводи! (Уходит, за ним Кшепшицюльский.)
Глумов и Рассказчик в оцепенении смотрят друг на друга.
Глумов. Вот это да…
Рассказчик. Что делать-то, Глумов?
Глумов. Что и прежде — годить, да еще в большую меру годить пора настала. А завтра — в квартал, на чашку чая.
Рассказчик. Устал я, Глумов.
Глумов. Что?
Рассказчик. Устал, говорю.
Глумов. Устал? А я, думаешь, не устал? Ничего, брат. Ничего… (Зовет.) Кшепшицюльский!
Кшепшицюльский возвращается.
А в чем идти? Во фраке? В сюртуке?
Рассказчик. А что делать заставят? Плясать русскую или петь «Вниз по матушке по Волге…»? Я ведь не пою.
Глумов. Может, просто поставят штоф водки и скажут: «Пейте, благонамеренные люди!»
Кшепшицюльский. Вудкабуденепременно. Петь вас, може, и не заставят…
Рассказчик. А что заставят?
Кшепшицюльский(наслаждаясь паузой). Философский разговор заведут.
Глумов. Философический?
Кшепшицюльский. Философический. А после, може, и танцевать прикажут, бо у Ивана Тимофеевича дочка есть… от то слична девица! Мысли испытывать будут. (Выпивает рюмку водки.) Дзякую бардзо. (Идет, останавливается.) Приглашение такого лица вам большую честь делает… До видзення… (Ушел.)
Пауза.
Глумов. А ведь Иван Тимофеевич нас в полицейские дипломаты прочит…
Рассказчик. А может, как чадолюбивый отец, хочет одному из нас предложить руку и сердце своей дочери?
Глумов. А что? Ежели смотреть на этот брак с точки зрения самосохранения…
Рассказчик. Глумов! Голубчик! Ты что?! Ты что?!
Глумов. Ну, а ежели он места сыщиков предлагать будет?
Рассказчик. Но почему же ты это думаешь?
Глумов. Я не думаю, а во-первых, предусматривать никогда не лишнее. И, во-вторых, Кшепшицюльский на днях жаловался: непрочен, говорит, я.
Рассказчик (решительно). Воля твоя, а я в таком случае притворюсь больным!
Глумов. И это не резон, потому что век больным быть нельзя. Не поверят, доктора освидетельствовать пришлют — хуже будет. Слушай! Говори ты мне решительно: ежели он нас поодиночке будет склонять, ты как ответишь?
Рассказчик. Глумов, голубчик, не будем об этом говорить!
Глумов. Нет, брат, надо внутренне к этой чашке чая подготовиться… С мыслями собраться сообразно желаемого результата.
Рассказчик. На чашку чая… в квартал…
Глумов. Мысли испытывать будут… Ох!
Затемнение.
Картина третья
Рассказчик (в зал). Мы почти не спали и думали только о предстоящем визите к Ивану Тимофеевичу, долго и тревожно беседовали об чашке чая… Наконец настал этот вечер, и мы отправились в квартал, где были приняты самим Иваном Тимофеевичем.
Гостиная в доме Ивана Тимофеевича. Званый вечер в разгаре. Полицейские в форме браво отплясывают с дамами кадриль. Иван Тимофеевич вводит Глумова и Рассказчика. Танцующие удаляются. Из залы слышатся звуки кадрили.
Иван Тимофеевич. Проходите, господа, милости просим. Мы уж тут давненько веселимся… Музыка, танцы и все такое прочее… Прошу садиться, господа.
Глумов и Рассказчик усаживаются. В гостиную заглядывает Кшепшицюльский.
Притвори-ка, братец, дверь с той стороны! Мы же тут не танцуем! Постой! Вели там на стол накрывать! Балычка! Сижка копченого! Белорыбицу-то, белорыбицу-то вели нарезать! А мы пока здесь посидим, подождем…
Кшепшицюльский исчезает, прикрыв за собой дверь.
Ни днем, ни ночью минуты покою нет никогда! Сравните теперича, как прежде квартальный жил
