Эдуард Шим - Звездочка
Бурундук, наверное, на меня прыгнул и ускакал.
Сел я снова и опять: «фий-ю, фий-ю, фий-ю».
Вот уж он и здесь. Сидит недалеко от меня и мордочкой по воздуху водит.
Ага, думаю, дело идёт. Маню́ ещё.
Он подбежал, через ногу мою — скок. Сижу — не шелохнусь, как пенёк в землю врос, глазом моргнуть боюсь. Он мне на голову прыг! Чуть было я не вскочил, да удержался. Терпеть надо! Он с головы на плечо соскользнул, по руке пробежал — коготками тронул. Терплю!
Сел свистунишка мне на сапог. Ну, ну… ещё поближе.
«Хватай!» — говорю я себе. А он спустился на землю: шишку увидел.
«Эх, — думаю, — прозевал!»
«Фий-ю, фий-ю, фий-ю», — зову зверька.
Он ко мне на коленку, а я его цап — и готово!
Задрыгал бурундучишка ножками, коготки выпустил, зубки оскалил. Да где ему со мной сладить! Крепко держу в руке тёплое тельце.
Так и принёс его домой. Теперь вместе живём. Сердится он на меня, а я на него.
Ну, да поладим — весной выпущу.
В. Корюкин
Как дед Трофим домой вернулся
(СКАЗКА)Жил дед Трофим, по старости лет, на покое. Летом колхозникам помогал, сколько мог, а как настала осень, решил навестить детей. Поехал сначала к дочери в дальний колхоз, погостил у младшего сына в городе, а потом побывал у старшего сына. Старший сын строил на Волге электрическую станцию, — самым большим краном управлял. Встречали деда радостно, отпускать не хотели, и прогостил он больше года.
Пришла весна, развесила зелёные листочки на берёзах, распестрила цветами луга. Захотелось деду домой, в родной колхоз…
Отправился он в обратный путь.
Еще солнышко не проснулось, как приехал дед на станцию и пошёл домой не по большаку, а прямиком.
«К полудню, — думает, — дойду до Горелых пней, а от них рукой подать до трёх сосёнок. Оттуда до Гнилого болота, а там перейду Куриный брод и к вечеру домой доберусь».
Идёт дед тропочками, — кланяются ему в пояс тонкие травы. Идёт перелесочками, — машут ветвями ласковые берёзки.
«Пора бы и Горелым пням быть, а их всё нет», — удивляется дед.
Вместо пустыря, где после лесного пожара одни пни торчали, расстилается зелёный луг. Трава на нём, как бархатная, и цветов видимо-невидимо.
«Знать, не туда свернул, — смекает дед. — К лугу вышел». Повернул он обратно, свернул налево, пошёл направо — всё к тому же лугу выходит.
Слышит старик, кто-то его нагоняет. Пчела-заботница на работу спешит. В новых полусапожках, в платьице коричневом, жёлтая косыночка на голове.
— Остановись, красавица! — говорит дед. — Укажи дорогу на Горелые пни.
— Некогда мне, дедушка, тебе всё рассказывать. Надо мёд собирать с пёстрых цветов. А Горелых пней вовсе нет. Колхозники расчистили их под зелёный луг. Прощай, дедушка!
— Вот это дело! — обрадовался старик. — Гляди, какой луг красивый. Сколько сена накосить можно! Да и пчёлам раздолье.
Солнышко к полудню подошло. Тени короче. Тихо. Ни один листочек не дрогнет. Вот и тропка к трем соснам, — а их нет. Смотрит дед направо, смотрит налево — нет сосен. Перед ним молодой сосновый лесок шумит, что шёлком шелестит.
Не знает дед, как быть, куда дальше итти.
А навстречу ему Муравей-работяга. Ухватил щепку больше себя и еле волочит по земле.
— Эй, милый! — говорит ему старик. — Как выйти к трём сосенкам?
Остановился Муравей, отдышался, потом посмотрел на деда и говорит:
— Не до шуток мне. Что ты вчерашний день ищешь? Еще осенью пришли сюда колхозники, насадили сосенок и назвали этот лес зелёным бором. Прощай, некогда мне: новый муравейник в молодом лесу строим.
Стоит дед, смотрит вокруг — не насмотрится. Ну что за лес! Деревцо к деревцу, и стройны, и ровны!
— Давно бы так! — рассуждает дед сам с собой. — По всей стране леса садят. Не годится и нам от людей отставать. Наши колхозники — народ работящий.
Сел дед под сосенку и задремал. А когда проснулся, солнышко уже за полдень перевалило. Самый зной начинался. Поднялся дед на ноги и зашагал дальше. Свернул на тропочку, идёт, идёт, — не узнаёт дороги.
Повстречался ему долговязый Комар. Кафтанишко на нём кургузый, коротенький, ноги худые да длинные, а сам тощий-тощий, поёт жалостно.
— Эй, паренёк! — окликнул его дед. — Как мне на Гнилое болото выйти?
Присел Комар на пенёк, свесил с него свои тощие ноги и запел тонким голоском ещё жалостнее:
— Жили мы, жили, ни о чём не тужили, над болотом кружили, целый день веселились, никогда не трудились. Пришли рабочие, привезли машины, осушили болото, распахали поле, посеяли пшеницу. Негде теперь мне, Комару, жить. Куда мне пойти, где дом найти?
Закричал дед на Комара:
— Молчи, бездельник! Никому тебя не жалко. Никто тебе дома не даст.
И зашагал он дальше, скоро и к полю вышел.
Видит, — поднимается пшеница — густая, ровная, как атласная.
«Была тут трясина — ни пройти, ни проехать, вступишь — увязнешь, — думает дед, — а колхозники вон какое поле распахали! Славная пшеница уродится».
И пошёл он искать Куриный брод — лужу, что никогда не просыхала на дороге.
Идёт дед, идёт и всё до неё не дойдёт.
А навстречу ему Лягушка. На ногах лапти липовые, голова платочком пёстреньким по-старушечьи повязана, сарафанчик зелёный, за плечами котомочка. Идёт, на палочку опирается, слезами обливается.
— О чём горюешь, Лягушка-квакушка? — спрашивает дед. — Не обронила ли чего?
Ещё пуще заплакала лягушка, глаза концами платочка утирает.
— Как мне не плакать! И дед с бабой и отец с матерью жили в этой луже. Весной головастиков няньчили, резвились, веселились. Луна взойдёт, хором песни заведём, на всю округу слышно. Пришли осенью рабочие, привезли с собой чудовище железное. Стало оно землю черпать. А потом воду пустили — и стало море… в нём щуки зубастые, сомы усатые. Глубина такая, что жить нельзя. А колхозники говорят: «Выкопали мы на огороде пруд, туда всех лягушек отправим».
— Зря, квакушка, плачешь! Худо ли тебе в чистом пруду будет? А колхозу нашему без моря совсем нельзя! Давно решено было здесь море сделать!
Вытерла слёзы квакушка, поскакала на новоселье, а старик пошёл дальше.
Только разошёлся, — нагоняет его Ветер-торопыга.
— Иди скорей к пристани! — кричит. — Сейчас пароход отойдёт. Он тебя прямо к дому привезёт.
Добежал дед до синего моря, сел на пароход и едет. Ветер дует на волны, будто на блюдце с чаем, а они так ходуном и ходят, с боку на бок переваливаются.
Вот и солнышко окунулось в море, и пристань показалась. Сходит дед на берег, а тут прямо и его колхоз. Сразу увидал свою старуху.
— Ну, — говорит старик, — везде нагостился, на всё насмотрелся, немало чудес видел. Нет такого уголка в стране нашей, чтобы краше не стал. А домой вернулся, — и наши места не узнаю. Иду и радуюсь, — до чего же хорошо стало! Что задумано было, всё сделано!
— Да, да, — поддакивает старуха. — О чём раньше только в сказках сказывали, теперь всё наяву видим. Раньше того и за сто лет не случалось, что сейчас за год делается. Садись да отдыхай с дороги. А время придёт, — не такие чудеса увидим!
О. Эльтекова
