Валентина Осеева - В школе и дома
— А меня вы научите строить дома? — с восторгом спросила Галя.
— А как же! — радостно отозвался дядя Леня. — Приходи к нам, и мы тебя научим. Ты ведь знаешь, где мы живем. Помнишь, я тебя встретил и показал наши окна? Поднимешься на второй этаж, позвонишь и спросишь, где живут два Лени, старший и младший. Не забыла, где мы живем?
— Нет, не забыла, только я завтра приду. Сегодня бабушка пирожки мне печет, и я буду ей помогать, — сказала Галя.
— Вот и отлично! Завтра и приходи, под вечер.
Дядя Леня проводил Галю до самого ее дома и помог ей донести подарок.
Галя тоже показала дяде Лене, где они живут, и сказала, что папа, мама и бабушка очень хотят с ним познакомиться. Ведь она им так много рассказывала о своем дяде Лене, о том, как он вырастал у нее на глазах вместе с домом, который строил… Дядя Леня обещал непременно прийти в гости.
Больше Галя не могла выдержать и побежала домой, прижимая к себе домик, населенный шустрыми, веселыми зверьками и птицами. А дома ждали ее еще подарки от мамы, папы и бабушки.
Сергей Васильевич Смирнов
Наташе
Ах, Наташа, Наташа!Еще не вчера лиПодходящее имяТебе выбирали,С необычными справкамиШли в учрежденья,Чтоб скорее твоеУзаконить рожденье?
Сколько званийПрисвоила ты домочадцам!Молодой человекСтал отцом величаться,А отец молодогоТого человекаСразу в деды шагнул,Не прожив и полвека.
Стала бабушкой мама,А дочь ее — мамой.Стал двоюродным братомМальчишка упрямый.Ты пришла в относительно мирное время.Подрастай, егоза,Да знакомься со всеми!
Поднимайся скорееНа резвые ножкиИ шагай от столаПо ковровой дорожке.Для тебя возле дома,На детской площадке,Встали тополиПослевоенной посадки.Если в детстве с тобойНичего не случится,Ты, во-первых, должнаНа «отлично» учиться,Во-вторых, не игратьНа родительских нервах,В-третьих… Ладно… Пожалуйста,Помни «во-первых»!
Не заметишь, Наташа,Как станешь невестой.Но попрежнему к знаньямЛюбовь свою пестуй,Ибо знанья,Согласно теперешним данным,Для невесты являютсяЛучшим приданым!
Понимаешь, отец не имеет в излишкеНи добра в сундуке,Ни рублей на сберкнижке.Но державу на тысячи верст протяженьемОн считает своимОсновным сбереженьем!
Распростерлась она,Себе равных не зная,От Курильской грядыДо холмов на Дунае.Развернулась под солнцемИ в дыме-туманеОт ГольфстримаДо синих ущелий Тянь-Шаня.
Ты получишь ее,Как хозяйство хозяйка,Как безбрежную дальОстрокрылая чайка.И живи на здоровье,Просторно и ярко,Если будешь достойнаТакого подарка!
Миколас Слуцкис
Хорошо учись, мальчик!
Здание полустанка было небольшое, окрашенное в зеленый цвет, под железной крышей.
Со всех сторон оно было обнесено частоколом, выкрашенным в тот же зеленый цвет. С десяток приземистых яблонь в саду за оградой были сплошь усыпаны плодами. Под окнами ярко горели кусты «золотых шаров» — неизменных спутников осени.
В окно вагона видны были широкие, чуть подернутые дымкой поля; за ними вдаль уходила полоска леса с висящим над ней багровым солнцем. Через поле вилась узенькая пыльная тропка.
У станционной ограды, шевеля длинными ушами, вкусно похрустывала сеном гнедая лошадка, запряженная в простую крестьянскую телегу. Лошадка эта, как видно, и доставила единственных пассажиров на полустанок: высокую женщину, повязанную белым платком, и двух мальчуганов.
По небольшому, посыпанному щебнем перрону ходил худощавый, подвижной старик — дежурный по станции.
— Живей, живей усаживай ребят! — торопил он женщину. — Хватит уж, нацеловались!
Та, виновато глянув в сторону сурового старика, хотела было еще разок поцеловать старшего, но сдержалась и подтолкнула мальчика к вагону. Оглушительно загудел паровоз, внезапно нарушая глубокую осеннюю тишину.
Поднеся к глазам большую натруженную руку, мать смахнула слезу, блеснувшую на ее загорелой щеке. Не шевелясь, точно застыв на месте, провожала она глазами удаляющийся поезд.
Все громче постукивали и пели колеса. Мимо пролетали кочковатые луга, запаханное жнивье, облако пыли, поднятое стадом. Мальчики так и прилипли к оконному стеклу, разглядывали проносящиеся мимо, пока еще знакомые и близкие им места.
— Эй, мальчуганы, далеко едете? — обратился к ребятам седой старичок-лесовод. Маленький, сухонький, в очках, он говорил неожиданно громко, обращая на себя всеобщее внимание.
Заинтересовались ребятами и другие пассажиры: крупный, бритоголовый, с коротко подстриженными черными усами рабочий, внимательно перед окном читавший газету; молодая кругленькая колхозница-бригадир, направляющаяся на курсы; подтянутый военный, едущий домой в отпуск; старая, лет шестидесяти, женщина, не выпускавшая из рук большого узла.
Дети повернулись к пассажирам. Меньшой парнишка исподлобья глянул на лесовода.
— В Вильнюс, — застенчиво ответил старший. С виду ему было лет четырнадцать, но стеснялся он незнакомых, пожалуй, не меньше, чем его братишка.
— В Вильнюс? И малыш — тоже в Вильнюс? — удивился старик.
— Нет. В Вильнюс только я один… Петрюкас сойдет в Саргенай. Он меня провожает. — Старший мальчик говорил уже посмелее.
— И совсем не в Саргенай! — тоненьким голоском поправил его малыш. — Я до самых Пабаляй еду… вот!
— Вот тебе и «вот»! А как ты назад вернешься, Петрюк? От дому далеко… Серого волка не боишься? — поддразнивал мальчика старик.
— Петрюкас ведь пешком не пойдет, — серьезно объяснил старший. — В Пабаляй в восемь каунасский вечерний останавливается. Петрюкас с ним и вернется.
Волков оба мальчика пропустили, понятно, мимо ушей.
— А на билет деньги есть? — не переставал поддразнивать старик, которому малыш, очевидно, очень понравился.
Петрюкас снисходительно улыбнулся: старичок этот ничего не смыслит в поездах и мальчиках.
— Ему не нужно билета, — объяснил старший. По всему было видно, что он очень любил братишку и даже гордился им. — Все проводники и машинисты знают Петрюкаса…
— Все? — прикинулся удивленным старик. — Так-таки все до одного? Вы только подумайте!
За окном промелькнула будка стрелочника, пассажиры стали смотреть в окна. Старший мальчик, собравшийся было рассказать, как это Петрюкас подружился с железнодорожниками, замолчал.
— Саргенай… Может, выйдешь здесь? — забеспокоился он.
— Да не бойся, Винцас! Доберусь! — отозвался Петрюкас.
— Ладно. Только в Пабаляй не прозевай поезда, — согласился старший. Ему и самому, видно, хотелось побыть с Петрюкасом подольше.
— А женщина, та, что провожала вас, — это мама ваша? — сердито осведомилась женщина с узлами.
— Мама, — ответил старший.
— Вот отпускают детей одних… Еще попадет такой Петрюкас под колеса! — покачала она головой.
— Следующая станция — Пабаляй.
Петрюкас хотел было обнять брата — кто знает, когда они еще увидятся! — но смутился. Он вытащил из кармана блестящий складной ножик. Петрюкас даже взвизгнул от удовольствия — будет чем похвалиться перед товарищами, ведь ни у кого из них нет такого ножика!
Озорно глянув на старого лесовода, пугавшего его волками, Петрюкас стремглав кинулся к двери. Поезд еще тормозил, а он уже спрыгнул со ступенек и пустился к пыхтевшему на втором пути каунасскому вечернему.
— Вот это парень! — громко выразил свое восхищение рабочий, давно уже отложивший газету в сторону.
Пассажиры подвинулись, и Винцукас присел на краешек скамейки.
— Мальчик, а хороший у вас колхоз? — спросила женщина-бригадир, высыпая на колени парнишки горсть орехов.
— Еще бы! — не без гордости ответил Винцукас, хотя ему и не понравилось, что его назвали мальчиком. — Первый на весь район! Недавно было общее собрание, так дядя Каспарас говорил, что мы и по всей области должны быть первыми. Он так и сказал: «Не быть мне вашим председателем, если мы Гражишкинский колхоз «Пирмунас» не обгоним!»
