Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Орден Феникса
— А это тебе, Агнес, — весело сказала целительница, вручая шерстистой женщине маленькую стопку рождественских подарков. — Видишь, тебя не забывают. И сын прислал сову — пишет, что навестит тебя вечером. Как приятно!
Агнес несколько раз гавкнула.
— А тебе, Бродерик, смотри, прислали цветок в горшке и красивый календарь с разными забавными гиппогрифами на каждый месяц. С ними будет веселее, правда?
Целительница подошла к бормотуну, поставила на тумбочку довольно уродливое растение с длинными качающимися щупальцами и волшебной палочкой прикрепила к стене календарь.
— О, миссис Долгопупс, вы уже уходите?
Гарри крутанул головой. Занавески в дальнем конце были раздвинуты и по проходу между кроватями шли двое посетителей: могучего вида старуха в длинном зеленом платье с изъеденной молью лисой и в остроконечной шляпе, украшенной не чем иным, как чучелом стервятника, и позади нее, нога за ногу, удрученный Невилл.
И тут Гарри осенило, кто эти двое в дальнем конце палаты. Он стал озираться — чем бы отвлечь друзей, чтобы Невилл вышел незамеченным, чтобы к нему не пристали с расспросами, но Рон тоже оглянулся, услышав фамилию Долгопупс, и, прежде чем Гарри успел остановить его, крикнул: «Невилл!»
Невилл вздрогнул и съежился, словно мимо просвистела пуля.
— Невилл, это мы! — Рон вскочил. — Ты видел? Локонс здесь! Ты к кому приходил?
— Твои друзья, Невилл, дорогой? — любезно сказала его бабушка, направляясь к компании.
У Невилла был такой вид, будто он предпочел бы провалиться сквозь землю. Пухлое лицо его налилось багровой краской, и он старался ни на кого не смотреть.
— Ах, да, — сказала бабушка, приглядевшись к Гарри, И подала ему морщинистую и как бы когтистую руку, — да, да, конечно. Я знаю, кто ты, Невилл очень тебя ценит.
— Спасибо, — сказал Гарри и пожал ей руку. Невилл не смотрел на него, он потупился и еще больше потемнел лицом.
— А вы, несомненно, Уизли, — продолжала старуха, царственно подавая руку сначала Рону, а потом Джинни. — Да, я знаю ваших родителей — не близко, конечно, — достойнейшие, достойнейшие люди. А ты, должно быть, Гермиона Грейнджер?
Гермиона была поражена тем, что старой даме известно ее имя, но руку исправно подала.
— Да, Невилл про тебя рассказывал. Выручала его не раз, правда? Он хороший мальчик, — старуха кинула на внука сурово-оценивающий взгляд, — но, боюсь, не унаследовал отцовского таланта.
Она кивнула в сторону дальних кроватей; при этом чучело стервятника у нее на голове угрожающе заколыхалось.
— Что? — изумился Рон (Гарри хотел наступить ему на ногу, но сделать это незаметно в джинсах гораздо труднее, чем в мантии). — Это твой папа там?
— Что я слышу, Невилл? — строго сказала старая дама. — Ты не рассказал друзьям о родителях?
Невилл глубоко вздохнул, посмотрел на потолок и помотал головой. Гарри не помнил, чтобы кого-нибудь еще ему было так жалко, но помочь сейчас Невиллу ничем не мог.
— Тут нечего стыдиться, — сердито сказала миссис Долгопупс. — Ты должен гордиться ими, Невилл, гордиться! Не для того они пожертвовали душевным и физическим здоровьем, чтобы их стыдился единственный сын!
— Я не стыжусь, — пролепетал Невилл, по-прежнему не глядя ни на кого из друзей.
Рон привстал на цыпочки, чтобы увидеть больных в том конце.
— Интересно же ты это демонстрируешь, — сказала старая дама. — Моего сына и его жену, — продолжала она, величественно повернувшись к Гарри и остальным, — пытками довели до безумия сторонники Вы-Знаете-Кого.
Джинни и Гермиона прижали ладони ко рту, Рон перестал тянуть шею в направлении родителей Невилла и мгновенно скис.
— Они были мракоборцами и очень уважаемыми людьми в волшебном сообществе, — продолжала старая дама. — Чрезвычайно одаренные, оба. Я... Да, Алиса? Что такое, дорогая?
К ним незаметно подошла мать Невилла в ночной рубашке. Совсем не та круглолицая счастливая женщина с фотографии первоначального Ордена Феникса, которую Грюм показывал тогда Гарри. Лицо у нее исхудало и состарилось, глаза на нем казались огромными, а волосы поседели, стали жидкими и тусклыми. Она как будто не хотела заговорить, а может, вообще не могла и только делала какие-то робкие движения, протягивая что-то Невиллу.
— Опять? — с легкой усталостью в голосе сказала ее свекровь. — Очень хорошо, дорогая, очень хорошо... Невилл, возьми, все равно, что это.
Но Невилл уже протянул руку, и мать уронила в нее пустую обертку от «Лучшей взрывающейся жевательной резинки Друбблс».
— Это прелесть, дорогая, — сказала бабушка Невилла наигранно веселым голосом и погладила невестку по плечу.
А Невилл тихо сказал:
— Спасибо, мама.
Алиса засеменила к своей кровати, напевая без слов. Невилл с вызовом посмотрел на ребят: давайте, мол, смейтесь, а Гарри подумал, что за всю свою жизнь не видел ничего менее смешного.
— Ну что ж, пора нам и восвояси, — вздохнула миссис Долгопупс, натягивая длинные зеленые перчатки. — Рада была познакомиться с вами, молодые люди. Невилл, брось обертку в урну, она тебе их столько надавала, что впору уже комнату обклеивать.
Но Гарри заметил, как перед выходом Невилл незаметно сунул обертку в карман. Дверь за ними закрылась.
— Я не знала, — сказала Гермиона, чуть не плача.
— И я, — хрипло отозвался Рон. Оба смотрели на Гарри.
— Я знал, — сказал он угрюмо, — Дамблдор мне рассказал, но я пообещал, что буду молчать... За это Беллатрису Лестрейндж отправили в Азкабан — она пытала их заклятием Круциатус, пока они не сошли с ума.
— Беллатриса Лестрейндж? — с ужасом прошептала Гермиона. — Та, чья фотография у Кикимера в берлоге?
Наступило долгое молчание. Нарушил его сердитый голос Локонса:
— Слушайте, я зря, что ли, учился писать письменными буквами?!
Глава 24. Окклюменция
Кикимер, как выяснилось, прятался на чердаке. Нашел его Сириус; домовик весь был в пыли и, несомненно, искал там семейные реликвии Блэков, чтобы перетащить к себе в чулан. Сириус удовлетворился этим объяснением, но Гарри ощущал беспокойство. Настроение у Кикимера как будто улучшилось, ворчать он стал реже и не так злобно, приказы выполнял послушнее, чем обычно, но несколько раз Гарри замечал на себе его жадный взгляд, причем он тут же отводил глаза, увидев, что Гарри на него смотрит.
Гарри не делился своими смутными подозрениями с Сириусом, тем более что после Рождества веселость крестного быстро испарялась. По мере того как приближался день их отъезда в Хогвартс, на него все чаще нападали «приступы мрачности», как называла их миссис Уизли, он становился молчалив и раздражителен, часами сидел один в комнате гиппогрифа. Его уныние расползалось по дому, просачивалось под двери, как ядовитый газ, заражало остальных.
Гарри не хотелось снова оставлять Сириуса в обществе одного Кикимера; мало того, он впервые не радовался возвращению в Хогвартс. Приехать в школу значило снова попасть под тиранию Амбридж, которая в их отсутствие наверняка протащила еще десяток декретов; квиддича он лишен, домашних заданий навалят гору — дело идет к экзаменам; Дамблдор по-прежнему чурается его. Если бы не ОД, думал Гарри, он вообще попросил бы разрешения у Сириуса бросить школу и остаться на площади Гриммо.
А в последний день каникул произошло такое, отчего Гарри стал думать о школе просто с ужасом.
— Гарри, дорогой, — сказала миссис Уизли, просунув голову в дверь их спальни, когда они с Роном играли в волшебные шахматы, а за игрой наблюдали Джинни, Гермиона и Живоглот. — Можешь спуститься в кухню? С тобой хочет поговорить профессор Снегг.
До Гарри не сразу дошел смысл ее слов: его ладья вступила в бурную схватку с пешкой Рона, и Гарри ее усердно науськивал:
— Дави ее, дави, идиотка, это же только пешка. Извините, миссис Уизли, что вы сказали?
— Профессор Снегг, милый. На кухне. Хочет поговорить.
От испуга Гарри даже рот разинул. Он оглянулся на Рона, на Джинни с Гермионой — они тоже смотрели на него во все глаза. Живоглот, последние четверть часа удерживаемый Гермионой, радостно вспрыгнул на доску, и фигуры с громкими воплями бросились врассыпную.
— Снегг? — тупо повторил Гарри.
— Профессор Снегг, — поправила миссис Уизли. — Иди скорее, он говорит, у него мало времени.
— Чего ему надо от тебя? — обескураженно спросил Рон, когда мать вышла из комнаты. — Ты вроде ничего не сделал.
— Нет! — с возмущением сказал Гарри, тщетно пытаясь сообразить, какое им совершено преступление, если Снегг гнался за ним аж до площади Гриммо.
Минутой позже он толкнул дверь кухни и увидел Сириуса и Снегга за длинным столом, напряженно глядящих в разные стороны. Молчание их было наэлектризовано взаимной неприязнью. Перед Сириусом на столе лежало раскрытое письмо.
Гарри кашлянул, чтобы объявить о своем присутствии.
Снегг обернулся к нему: лицо в рамке сальных черных волос.
