Васёк Трубачёв и его товарищи. Книга третья - Валентина Александровна Осеева
На стенах развешаны яркие плакаты:
«Миру — мир!»,
«Да здравствуют счастливые советские матери!»,
«Под знаменем Ленина, под водительством Сталина вперёд, к победе коммунизма!»
Радостным шумом голосов наполняется школьная раздевалка.
В пионерскую комнату заглядывает белобрысый мальчик:
— Булгаков! Витюшка! Уже зал открыли. Скоро ты? Давай я тебе помогу!
Товарищи, стукаясь головами, поспешно обводят красной тушью печатные цифры и, держа за концы белый лист, бегут в зал. В зале на расставленных рядами стульях сидят родители. Мария Ивановна Синицына заботливо усаживает каждого. С лёгкой руки Леонида Тимофеевича, мать Нюры Синицыной давно уже стала в школе лучшей общественницей в родительском активе.
— Сюда, сюда пожалуйте, Павел Васильевич! — приглашает она пожилого рыжеватого человека с Золотой Звездой Героя на гимнастёрке. — И вы, Евдокия Васильевна, вот здесь, рядышком, садитесь!
Тётя Дуня приветливо улыбается.
— И Андрею Ивановичу тут местечко найдётся.
Светловолосый веснушчатый юноша в железнодорожной форме — правая рука Павла Васильевича — садится рядом с Трубачёвыми.
— Паша, Паша, гляди, кланяются нам! — шепчет Евдокия Васильевна брату.
Павел Васильевич приподнимается.
Изо всех рядов смотрят на него знакомые улыбающиеся лица. Вот Екатерина Алексеевна — ясноглазая, приветливая женщина с толстым малышом на руках, младшим братом Пети Русакова. Вот родители Лиды Зориной — высокий военный человек и всё ещё молодая, черноглазая, улыбающаяся женщина. Рядом с ними — спокойная, уютная, с добрыми ямочками на щеках мать Саши Булгакова. Поодаль, привстав со своих кресел, кланяются Трубачёвым родители Коли Одинцова. Много радости когда-то доставило ребятам их возвращение из полярной экспедиции. Школьники всех классов приглашали к себе полярника с мужественным, закрасневшим от морозных ветров лицом, в меховых унтах. А вот и мать Севы Малютина; она стоит рядом с любимой учительницей ребят — Еленой Александровной. Обе синеглазые, живые, они, как сёстры, крепко держат друг друга за руки и горячо беседуют о чём-то близком и дорогом обеим. Взволнованные лица собравшихся светятся глубокой радостью; они вместе со школой ждут дорогих гостей.
В зале матовыми огоньками горит люстра, алеют протянутые под потолком красные шёлковые флажки, по обеим сторонам сцены спускаются донизу темно-зелёные гирлянды.
В глубокой нише стоит залитый ярким светом портрет Сталина.
Слава тебе, великий знаменосец мира, наш Сталин!
В проходе появляется скромная женщина с гладко зачёсанными назад волосами и серым платочком на плечах.
— Здравствуйте, Оксана Николаевна!
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! — приветливо здороваются с ней дети и взрослые.
Давно живёт у брата Оксана Николаевна, но и посейчас с далёкой Украины летят к ней письма от друзей.
Пишут ей, что зацвели на Украине молодые сады, что снова вьётся дымок над бывшей пасекой, только вместо белой хатки Матвеича в саду, где в тёмных ветвях деревьев, как горячие искры, краснеют вишни, стоит теперь просторный каменный дом сельскохозяйственной станции. За садом раскинулся большой опытный участок.
Каждое утро молодой селекционер Гена Наливайко обходит поле, низко склоняется над одуванчиками кок-сагыза. Исполнилась давнишняя мечта Генки — взять от природы всё, что она может дать человеку.
Лежит перед ним залитая солнцем послушная земля.
У реки пасётся его боевой конь — верный Гнедко. Ласковым ржаньем призывает он хозяина. Подойдёт к нему Гена, протянет на ладони кусочек сахару, обнимет морду коня, прижмётся щекой к мягкой шерсти…
Часто заглядывает на опытное поле Степан Ильич, председатель колхоза «Червоны зирки», а бывает, заедет и Мирон Дмитриевич с тоненькой сероглазой дочкой Марусей — лучшей звеньевой в колхозе.
А то зашумят весёлые голоса ребят. Это учитель Коноплянко из далёкой Макаровки приведёт своих пионеров поглядеть, как растёт тянь-шаньский одуванчик, чтобы использовать у себя на участке опыт молодого селекционера. Уходя, обязательно спросят ребята, нет ли письма от Оксаны Николаевны, от Васька Трубачёва и его товарищей. Вынет Генка дорогие письма, отдаст их Коноплянко.
В тихий вечер за селом Макаровка, на лесной поляне, соберутся пионеры. Свет от пионерского костра падает на белую берёзку. Полевые цветы густым ковром покрывают дорогой холмик.
В последний год войны приходила в Макаровку пожилая женщина в тёмненьком платье. С трудом пробиралась по дорогам — ехала на грузовиках, шла пешком. Долго сидела на лесной поляне. Расспрашивала людей о Вале. Миронихе сказала: «Воспитательница из детского дома тётя Аня».
А люди, глядя ей вслед, говорили: мать.
Без конца могут слушать колхозные ребята про учительницу Марину Ивановну, про школьницу Валю и про московских пионеров.
Не мигая смотрит в лицо учителю Коноплянко голубоглазый Жорка.
— Я помню их. И баба Ивга помнит, — говорит он. — Они ещё в нашей хате жили.
— А Нюра и Лида нам новые сумки для школы прислали, — нежно улыбается беленький Павлик.
Долго сидят пионеры. Читают письма дорогих москвичей.
Ярче разгорается пионерский костёр…
* * *
В школьном зале — нетерпеливое ожидание. Ребята вертятся на стульях, поминутно оглядываясь на входную дверь.
— Приехали, приехали! — шепчут они друг другу, глядя на взволнованные, радостные лица учителей.
К Трубачёвым пробирается запоздавшая гостья — Таня. Щёки ее разгорелись от мороза, светлые волосы рассыпаются по плечам.
— Они в учительской, сейчас придут! — быстро шепчет она тёте Дуне, усаживаясь рядом.
— А ты где же задержалась-то? — с укором спрашивает Павел Васильевич.
— Доклад сегодня Костя в райкоме делал…
Торопливой походкой входит в зал Леонид Тимофеевич, и по тому, как таинственно прикрывает он за собой обе половинки двери, ребята догадываются, что за дверью кто-то есть, и начинают громко хлопать.
— Что же вы мне-то хлопаете? — смеётся директор. — Я не приезжий, я здешний.
Он проходит на сцену, где уже собираются все учителя. Шепнув несколько слов Сергею Николаевичу, он торжественно обращается к залу:
— Товарищи родители и ребята! На наш праздник в числе приглашённых гостей приехали бывшие ученики этой школы Васёк Трубачёв и его товарищи.
В зале шумное движение. Директор поднимает руку:
— …Многие из вас ещё помнят этих учеников. В пионерской комнате до сих пор лежит дневник Коли Одинцова…
— Мы читали!
— Мы все читали!
— Мы знаем! — прерывают директора взволнованные голоса.
Директор разводит руками и, улыбаясь, смотрит поверх голов. Входная дверь широко открывается, и в проходе между
