Алексей Леонтьев - Юнги с Урала

— Моряк какой-то спрашивал, куда едем, предлагал подбросить за границу.

— Даже так? — удивился старшина.

— А Рудаков сказал, что нам и дома неплохо, едем в рыболовецкий совхоз сортировать рыбу, — восторгаясь находчивостью друга, выпалил Сережка. И опять, как тогда, в Очере, получил сзади хороший тумак пониже спины, только теперь не от меня, а от Митьки.

Все весело засмеялись.

— Молодцы, ребята! Так и впредь держать! Ясно?

— Так точно! — отчеканил Рудаков.

«Как быстро, на ходу он все схватывает, — думал я. — И бдительность проявил, и по-военному, как настоящий моряк, командиру ответил. Молодец! Вот мне бы так...»

Между тем к берегу подходили все новые и новые группы будущих юнг. Появились ребята из Кирова, Горького, Ульяновска, Уфы, Ярославля. Одеты они были, как и мы, кто во что горазд. Шла война — с одеждой и обувкой стало хуже. В этом отношении мы, детдомовцы, выгодно отличались от других. На мне, Митьке и Сережке были новенькие белые сатиновые рубашки, черные пиджачки, лишь перед самым отъездом сшитые в детдомовской швейной мастерской, такого же цвета брюки, на ногах — матерчатые с хромовыми блестящими носками и такими же пятками ботинки. Хуже, во все поношенное, порядком пообтрепавшееся, были одеты мальчишки из западных областей. Особенно запомнились трое: Леша Юденков, Саша Радьков и Боря Усов. На груди у Леши

красовался орден Красного Знамени, у Саши и Бори — ордена Красной Звезды. Поговаривали о том, что они в составе партизанских отрядов били немцев в смоленских лесах. Мы им завидовали, не упускали случая, чтобы подойти к ним поближе и хоть одним глазом взглянуть на боевые награды.

Откуда-то появился рослый, подтянутый, статный командир, которого до этого мы не видали. Привезшие нас старшины называли его лейтенантом. Позже мы узнали и фамилию — Дубовой. В пехотных званиях нл < рые из нас кое-что еще понимали: лейтенанты и политруки носили «кубики», майоры и полковники—«шпалы», во флотских же знаках различия неимоверно путались.

Непривычными были они для нас. В уральских городах и селах появление моряка, морского командира было редкостью.

Лейтенант казался нам строгим, неприступным. Старались держаться от него подальше, лишний раз на глаза не показываться.

«Макарку» прождали часа два, не меньше. Погода начала портиться. С севера, со стороны Белого моря, надвинулись тяжелые, черные с проседью, тучи. Заморосил нудный, мелкий дождик. Все заспешили в укрытие — под навес какого-то лабаза.

Через несколько минут к причалу подошел небольшой, старенький с облупившейся окраской катер. Вместо Военно-морского флага ветер трепал на нем обыкновенный красный флажок.

— Галоша, а не корабль, — бросив взгляд на подошедшее судно, с ехидцей в голосе сказал Умпелез. — Смотреть на такой «корабль» и то противно, а ехать — тем более...

— На кораблях не ездят, а ходят, — заметил неизвестно откуда появившийся новый командир. — Именно на этой посудине мы и доберемся до Соломбалы.

Схватив вещички, все бросились в сторону катера. Я уже успел вбежать на сходни, как услышал резкий окрик старшины:

— Леонтьев! Куда?

— На посудину. В Соломбалу.

— Ишь, какой прыткий — вперед батьки в пекло лезет. А команда была? — полушутя-полусерьезно спросил лейтенант. — Запомните: первым на палубу корабля подымается командир, если его нет — старший по званию, Значит, я или кто-нибудь из старшин... Уловили? Построить команды! — приказал Дубовой.

Выстроились. Подравнялись. Немного постояли смирно, повернулись и пошли на посадку.

Когда вся палуба и внутренние помещения были заполнены, лейтенант дал команду:

—- Остальным оставаться на берегу, пойдете следующим рейсом. Я буду вас в Солом бале ждать. Уловили?

Допотопное рыбацкое судно с будущими юнгами на борту взяло курс в сторону Красной пристани. И хотя наша посудина развивала скорость не более трех узлов, все радовались. Да иначе и быть не могло, ведь мы были уже в море. Ну, если и не в море, то, по крайней мере, в заливе, на морской воде. Причем многие из нас — впервые.

Размещенные по разным кубрикам (так, выяснилось,, на кораблях называются внутренние помещения) и на палубе, многие из нас оказались в окружении совсем незнакомых мальчишек, приехавших с разных концов страны. Были здесь ребята из Москвы, Куйбышева, Сталинграда, Саратова, Казани. Завязались новые знакомства.

Мне досталось место на палубе возле какой-то трубы. От нее тянуло теплом, й я был очень доволен. В то же время небольшого роста скромно одетый чернявый мальчишка стоял возле самого борта. Он держался голыми руками за металлические леера — туго натянутые тросы,

препятствующие падению моряков за борт, — и явно страдал от холода, время от времени даже глухо покашливал.

— Иди сюда, — пригласил я его. — Здесь теплее.

Паренек предложение принял с радостью. Представился — Толя Негара, приехал из эвакуации. Никогда ранее не видевший моря, он непременно хотел стать рулевым.

— Я своего все равно добьюсь, — говорил Толя уверенно. — В школе учился на «посики» — посредственно, за что однажды ребята крепко меня пропесочили. Пришлось дать слово исправиться. Своего добился. Теперь в моем свидетельстве об образовании по всем предметам отлично. И морское дело изучу. Вот увидишь!

Признаться, того же хотелось и мне. Только я мечтал стать не рулевым, а радистом. Уж очень заманчиво было научиться читать тот невообразимый писк и свист, издаваемый множеством радиостанций, который мне довелось слышать в эфире, будучи в радиорубках Гурьева, Чернышева и Решетняка.

Наши рассуждения о будущей морской службе прервал вопрос высокого крепыша из города Кирова. Я уже знал, что звали его Сашей Плюсниным. Увидев подходившего к нам командира, он спросил:

— Товарищ лейтенант, а что такое миля?

— Женское имя, — поспешно ответил Сережка и опять получил от Митьки толчок коленом под мягкое место.

Дубовой улыбнулся, но сделал вид, что ничего не заметил, и стал объяснять:

— Я думаю, речь идет не о женском имени, а миле морской. Если так, то это длина дуги одной минуты земной широты. Не очень понятно, да? Тогда будем рассуждать так: на суше расстояния измеряются чем? Километрами. А на море привыкайте их мерять на мили и кабельтовы. Уловили? В одной миле одна тысяча восемь-

сот пятьдесят два метра. А кабельтов — десятая часть мили. Значит, в кабельтове сколько метров?

Саша начал считать:

— Одну тысячу восемьсот пятьдесят два метра делим на десять — получается сто восемьдесят пять и две десятых метра.

— Молодец, арифметику знаешь, — похвалил Дубовой .

«Тысяча восемьсот пятьдесят два метра. Сто восемьдесят пять и две десятых метра», — твердил я про себя. А лейтенант тем временем подбросил еще одну деталь:

— Но имейте в виду, что такая система измерения существует не везде. Во многих странах, в том числе и у нас, в Советском Союзе, но... не везде. Есть государства, где морская миля равняется одной тысяче восьмистам пятидесяти трем метрам. Уловили?

Чтобы где-нибудь не опозориться, надо было запомнить и это.

— А что такое узел? — продолжал допытываться Плюснин.

— Узел — это которым завязывают... — начал было Сережка, но, своевременно заметив строгий взгляд «не треплись, мол, если не знаешь», брошенный в его сторону Митькой Рудаковым, замолчал.

— Узел — это единица скорости, составляющая одну морскую милю в час — то есть тысяча восемьсот пятьдесят два метра в час. Поэтому, например, говорят, корабль идет со скоростью шестнадцать узлов иди миль в час. Есть узлы и другие, морские, которые вы будете вязать не только на занятиях, но и во все годы службы на флоте. Но о них пока помолчим, а то на уроках и службе неинтересно будет... Уловили?

— Так точно! — ответил за всех Филин. — А я-то думал...

— Индюк тоже думал, да в суп попал, — сострил Рудаков.

Я тоже думал... Думал о том, что здесь, на флоте, я знаю лишь то, что ничего не знаю.

Дубовой словно подслушал мои мысли.

— Флотская служба трудна, она требует больших знаний. Вам придется изучать не только устройство кораблей, боевую технику, но даже учиться говорить. Настоящий моряк знает более тысячи слов, о существовании которых гражданский человек даже и не подозревает. Придется научиться не путать форштевень о ах-терштевнем, шпангоут с рангоутом. Форштевень — носовая часть судна, а ахтерштевень — основное крепление кормы. Шпангоут — это ребра, составляющие остов корабля, а рангоут — все деревянные и железные части снаряжения парусного судна. Уловили? Грамотный моряк, к примеру, никогда не скажет: «Я служу во флоте», а выразится по-нашему, по-флотски: «Я служу на флоте». Не скажет «компас» или «рапорт», а «компас», «рапорт». На флоте нет лодок. Вернее, они есть, но только подводные, а те, на которых вы с девушками на прудах и речках катались (мы дружно заулыбались, подумали «рано, еще не успели»), называются шлюпками, ботами, яликами, тузиками... Уловили? — улыбнулся и лейтенант.