Мариэтта Чудакова - Дела и ужасы Жени Осинкиной (сборник)
– Здравия желаем, товарищ генерал-лейтенант. Выполняем задание. Идем по Уралу. Обстановка штатная. Рады стараться, товарищ генерал-лейтенант.
Самый живописный кусок открылся перед городом Юрюзанью.
– Делали холодильники, – лаконично сказал Саня. – Закрылись – вытеснили их с рынка: неконкурентоспособны.
Пересекли речку Юрюзань и остановились. Саня и Калуга полезли в двигатель. Подошел поглазеть на машину мальчишка лет восьми.
Похвалился:
– А вот там у нас, – он махнул рукой на север, – есть река Ай. А там, – он махнул на юг, – река Уй.
Это уж ни в какие ворота не лезло. Женя мальчишке не поверила, но виду не показала.
Покатили дальше.
На берегу реки Сельги стояла телега, рядом качался на тонких ножках желтый жеребенок. Мелькнула за окнами река Куваши. Березы по сторонам дороги были высокие и опять на удивление тонкие. Они напоминали саму Женю Осинкину – если бы кто-то переводил взгляд с тех березок на нее и обратно. Но несколько из них согнулись от ветра в полупоклоне.
– Слышь, Калуга, а не у нас на хвосте этот джип висит? – сказал вдруг Саня.
– Да я на него уж целый час смотрю, – медленно ответил Леша.
Жене стало вдруг муторно – в точности как тогда, когда она подобрала из-под ног в грязном переходе свою фотокарточку. За последние сутки она начисто забыла об этом еще совсем не разгаданном и явно не сулящем ей ничего хорошего московском событии.
– Щас увидим.
Свернув налево, они по крутому спуску въехали в город Златоуст. А черный джип с тонированными стеклами промчался дальше. И Женя сразу успокоилась.
Златоуст, где она должна была встретиться с Ваней Грязновым, основался, как написано при въезде в него, еще раньше, чем неведомый Усть-Катав, – в 1754 году. Здесь начиналась русская металлургия. Но теперь мало что напоминало об этом. Теперь здесь больше всего занимались теми камнями, которыми славился Урал, и не более чем через полчаса Жене предстояло увидеть результаты этих занятий.
Улица Ленина, по которой они въезжали в город, состояла целиком из одноэтажных, вросших в землю домиков. Женя уже представляла себе по рассказам деда, как жили люди в России до Ленина. И ей понятно было, почему теперь такая захудалая улица, где живут бедные люди, носит его имя. Только один дом в конце улицы был каменным. Его отреставрировали, и теперь он гордился своей бело-красной нарядностью.
На главной площади стоял чугунный генерал Аносов, держал за два конца упруго выгнувшуюся саблю. Ведь именно Аносов, генерал, химик и металлург, открыл секрет знаменитой дамасской стали. Из этой стали ковали такие сабли, которыми разрубали подброшенные вверх шелковые платки! Сабли могли сгибаться как угодно – но не ломались.
Про Аносова Жене рассказал как бы сквозь зубы странного вида парень: два очень узких передних зуба росли у него косо и доставали до самых нижних десен, заходя страшным образом, как у злого сказочного героя, за нижние зубы. «Так что ж тут, зубных врачей, что ли, нет?» – думала в некоторой растерянности Женя.
– Где у вас тут улица не с новостройками, а со старыми еще домами?
– Желтые дома? Это Карла Маркса.
Жутко ободранный кинотеатр с колоннами встретил их на подходе к улице Карла Маркса, на которой и правда стояли очень высокие дома. В Москве такие называли «сталинскими», а в Златоусте – желтыми домами. Они действительно все были желтого цвета и с очень большими карнизами, нависавшими над верхними этажами – для красоты.
Женя легко отыскала нужный дом и квартиру, но тут ее ожидал неприятный сюрприз. Женщина, открывшая дверь, взглянула недружелюбно и на вопрос, можно ли видеть Ваню, коротко ответила:
– Уехал.
– Как уехал? Куда?
– Не знаю. Ему четырнадцать лет, у него паспорт есть, он сам за себя отвечает.
Тут мимо женщины протиснулся толстый мальчишка лет восьми, вылез на площадку со словами «Мам, я гулять пошел» и, отчаянно подмигивая Жене, быстро побежал по лестнице вниз.
– Ну тогда извините, – сказала Женя и устремилась за ним.
Во дворе мальчишка спросил ее:
– Ты Осинкина?
– Да.
Он полез за пазуху и протянул ей конверт.
Ваня Грязнов в нескольких строчках объяснял Жене, где они встретятся.
– Поехали, – сказала Женя, садясь в машину.
Она уже привыкала понемножку к роли командующего операцией.Через пятнадцать минут машина остановилась.
– Выходи, Женя, мы тебя сфотографируем, – сказал Леша.
Она вылезла и увидела высокую каменную плиту, из которой выходил столб, состоявший из трех стержней. На нем была укреплена большая планка, вроде вывески, с надписью – «Европа». Это же слово было на каменной плите, а под ним почти такими же крупными буквами два слова – «Лена Руслан». Других слов на плите не было. По-видимому, неизвестная Лена неожиданно поняла, стоя у этой плиты, что ее место в мире не меньше, чем у Европы.
Леша сфотографировал Женю у столба и попросил обойти его.
На другой стороне столба была надпись – «Азия». И под ним опять-таки одно слово – «Танька».
Получилось, что Женя снялась сначала в Европе, а потом – в Азии. Это было здорово!
Подъехала шумная свадьба на четырех машинах, и невеста в фате старалась встать так, чтобы сфотографироваться на фоне «Азии», а не «Таньки».
Тут же, у столба – и в Европе, и в Азии, – продавались очень красивые изделия из камней, добываемых прямо из Уральских гор и – с большим ущербом для здоровья от каменной пыли – обтачиваемых местными мастерами. Больше всего – из темно-темно-зеленого змеевика и светло-зеленого серпентинита. Жене легко давались иностранные языки. Поэтому она сразу поняла, что название-то – одно и то же, поскольку и по-английски, и по-французски змея пишется одинаково – serpent, – только произносится совсем по-разному. А если прочесть просто по буквам, как пишется, то и получится серпент- инит.
Стояли шкатулки разных оттенков зеленого цвета, одни – с медными изогнувшимися маленькими ящерицами на крышке, на других же крышках была либо золотая осень, либо светло-зеленые с голубым летние пейзажи. Это все было сделано, как ей охотно объяснили, из крошки настоящих полудрагоценных уральских камней, безо всякой краски. Были идеально обточенные светло-зеленые – из серпентинита с причудливыми, как змеи, прожилками, – пасхальные яйца на подставочках, и темно-зеленые стаканы для карандашей, и вазы для цветов. Но больше всего Жене понравилась единственная вазочка, совсем похожая на те, которые видела она в Музее изобразительных искусств в античных залах, – из красно-белого мрамора. Оказывается, добывался он только здесь и больше нигде. Женя видела его на стенах каких-то станций московского метро. Она не удержалась и, хотя Саня сказал ей лаконично: «На обратном пути!» – купила эту вазочку в подарок своему папе, страстному поклоннику античности. Это было очень недорого – и из ее собственных денег, то есть оставленных ей мамой на еду. И Женя утешила себя тем, что по дороге, вдали от «Макдональдса» и кинотеатров, уже сильно сэкономила.Когда Саня вырулил от столба на трассу, Леша крепко взял его за правый локоть:
– Гляди!
На большой скорости их обогнал тот самый черный джип.
Обстановка постепенно становилась нештатной.Глава 13 Скин
За двое суток до этого, через два часа после того, как Женя побывала у Фурсика, Денис Скоробогатов шел по Тверской.
С некоторых пор он ходил с неприятным чувством по улице, которую любил с детства, а в последние годы считал чем-то вроде своего законного владения и выходил на нее в таком примерно настроении, в каком русский помещик выезжал когда-то на охоту в поля, со сворой борзых.
Сейчас Денис шел, и ему чудились груды битого стекла, горящие машины, пьяные крики. Странно, но тогда, в июне, он от души бил эти стекла вместе с пацанами, и хрустальный звон оседающих огромных витрин слушал как музыку. И машины пинал и раскачивал с радостью и даже наслаждением.
Куда делось это чувство? Когда оно сменилось каким-то другим, напоминающим противный вкус во рту наутро после пьянки?
Может быть, тогда, когда он увидел, как кровь струей течет по Дашкиной нежной щеке? И на щеке – широкий порез, от которого – он как-то понял это в одну секунду – обязательно останется шрам. Невозможно было остановить кровь, он стягивал лицо Дашки своим красно-белым шарфом.
Или когда спустя неделю узнал, что сожгли машину у знакомого парня-«афганца», а он, контуженный, с двумя маленькими детьми, зарабатывал на нее три года? Теперь дети все лето будут в городе – не на чем возить их с дачи на процедуры: дети у него были нездоровые. «Афганец», сжимая челюсти, говорил, что будь он тогда у машины со своим калашом – пустил бы очередь от живота и «эти... протрезвели бы уже на том свете, с выпущенными кишками».
...Только в тот момент, когда Денис трясущимися руками старался остановить кровь на Дашкиной щеке, а она плакала и кричала, прямо вопила, он вдруг увидел, что вся Тверская заблевана и залита мочой. А ведь только что орал и ничего такого не видел. Сегодня, спустя полтора месяца, он шел по той же давно мытой-перемытой улице и снова – вот дела! – чувствовал запах рвоты и мочи.
