Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон

— Заседание, товарищи, будем считать открытым. Рассматривается жалоба на члена комитета адвоката Ласаро.

— Протестую! — выкрикивает Ласаро. — Вы меня видите, а я вас нет. Это одностороннее рассмотрение.

— Долго было наоборот, — строго говорит Карлос Вельесер. — Вы нас видели, сеньор адвокат, а мы вас — нет. Справедливо будет хотя бы один раз поменяться местами.

— Я требую голосования!

— Хорошо. Кто желает показаться сеньору адво­кату, осветит свое лицо спичкой.

Пауза. Ни одного вспыхнувшего огонька.

— Может быть, у кого-нибудь сырые спички? — спрашивает Карлос.

Смех.

— Сеньор Ласаро, голосование не в вашу пользу, — заключает Карлос.

Адвокат старается изобразить спокойствие.

— Я вправе знать, кто участвует в инсценирован­ном вами суде?

— Все члены комитета. Сеньор адвокат, вы обвиняе­тесь в измене нашему делу и клятве.

— Не признаю.

Он ожидал, что его начнут допекать вопросами, выпытывать подробности. Он начал лихорадочно искать лазеек, но тот, кто вел заседание, ошеломил его.

— Тогда слово предоставляется свидетелям. Преду­преждаю, в нашем распоряжении минуты. Ничего лиш­него. Адвокат Ласаро, вы помните секретаря ячейки, который принимал вас в партию?

— Отлично помню. Но, кажется, он погиб.

— Нет, я жив, Ласаро, — раздался из темного угла голос человека, который адвокат не мог не помнить. — Но я чуть не подох из-за тебя, облезлый пес. Только трое наших да ты знали список районной ячейки. В пер­вые дни интервенции ты передал его армасовцам. А может, и раньше. Мы смекнули это на допросах, а потом в концлагере. Всё.

— Ложь! — крикнул Ласаро.

— Товарищ Андрес, тебе слово!

— Андреса здесь нет, он в тюрьме! Вы подстав­ляете ложных свидетелей! — бесновался Ласаро, но зна­комый голос студента остановил его:

— Дело было так. Сеньор Ласаро за несколько дней до истории в кафе «Гватемала» рекомендовал нам на­падать на армасовцев втроем, вдвоем, в одиночку. Это не мои слова. Это его слова. На заседании комитета он быстро, переметнулся. Он вел двойную игру. Уверен в этом.

— Отвергаю!

— Тогда и я скажу, — раздался голос тореро Габ­риэля Эспада. — Вспомните, сеньор адвокат, я предла­гал вам своих людей. Почему вы ответили мне, что ко­митет отказывается от нашей помощи?

— Я был рядовым членом комитета. Я не мог ре­шать вопрос о привлечении...

— А об отстранении могли? А соврать могли?

— Довольно, Габриэль, — остановил его Карлос. — Рина Мартинес, скажи ты.

— Ласаро прибегал ко мне на днях — взволнован­ный, растерянный... Искал ваши адреса... Он говорил, что может освободить Андреса.

Ласаро завизжал, будто его резали:

И вы верите девчонке, помешанной на своем Андресе? Я узнал, что его переводят в другую тюрьму. Что из того, если я хотел вас найти?

Вельесер сухо сказал:

— У вас были свои поручения, Ласаро.

Ривера напомнил:

— Мы просили тебя публично осрамить армасовские законы. Что ты сделал для этого в день приезда мистера Лайкстона?

— Меня поздно предупредили. Я ничего не мог успеть сделать!

— Поздно? Наранхо, напомни ему, что он успел сде­лать — очень поздно, в тот самый день...

— Он передал: «Через два — три дня готовлю пода­рок».

— Что это за подарок, Ласаро? — спросил в упор Карлос.

Адвокат прижался к стене.

— Какая-то чушь, я ничего не понимаю.

— Перестаньте юлить, — с  досадой сказал Кар­лос. — Мигэль, что говорил тебе полковник Линарес об убийце Адальберто?

— «Этот человек полезен нам», — вот что сказал Линарес.

Карлос снова обратился к адвокату:

— Чем вы были полезны Бочке Желчи?

— Я не отвечаю за слова жандармов.

— Наранхо, — предложил Карлос, — повтори его сегодняшнюю передачу:

Юный кариб сказал:

— Не знаю — он или другой передал. Я слышал, как кричал Фоджер: «У парка Аврора в восемь пятьдесят. Королевскую Пальму известили только что».

— Ага! Вы слышите? — торжествовал Ласаро. — Даже ваш свидетель не знает, я это или другой.

— А если радист сейчас скажет, что он узнаёт ваш голос, Ласаро? — насмешливо бросил Карлос.

— Нет! — закричал Ласаро. — Не надо... Не хочу... Эфир меняет голоса.

— Вы можете успокоиться, — печально сказал Кар­лос. — Радиста уже нет. Чудесного умного парня убили благодаря вам, Ласаро.

— Не признаю!

— Тогда я признаю, Ласаро, — вырвалось у Карлоса, — что из всех нас явку у парка Аврора получили от меня только вы. Только вы один, Королевская Пальма!

Водворилось молчание.

— Предложение членов комитета?

Сказал Роб:

— Выгнать из комитета. Выгнать из партии. Смерть.

Раздались голоса:

— Смерть!

— Присоединяюсь!

— Согласен!

Другого никто не предложил. Ласаро крикнул:

— Я молод и хочу жить. Я готов уйти от политиче­ской борьбы.

— Вы готовы изложить на бумаге о своих связях с Линаресом? — вдруг спросил Карлос. — Обо всем, что он требовал, обо всем, что вы сообщали.

— Хоть сейчас, — заторопился Ласаро. — Если это нужно и меня помилуют... Дайте бумагу, я все на­пишу!

— Роб отведет его в соседнюю комнату, — приказал Карлос, — и проследит, чтобы предатель ничего не за­был. Все подробности, все связи, всех запроданных...

Ласаро вернулся через час и, запинаясь, подвывая, прочитал исповедь предательства. Он не забыл ни од­ной детали. Ни того, как его покупали, ни тех, кого выдал.

Карлос брезгливо принял из его рук несколько лист­ков и коротко сказал:

— Комитет объявляет адвоката Ласаро, провока­тора и предателя, вне закона. Его может убить любой гватемалец и свершит благое дело. Вероятнее всего, с ним покончит сам Линарес — особенно после того, как исповедь Королевской Пальмы  будет напечатана.

Сообразив, что сам обрек себя на гибель, Ласаро бросился на  голос Вельесера, надеясь забрать свою исповедь обратно, но Карлос его оттолкнул и спокойно сказал:

— Ты уже не страшен нам, убирайся прочь, человек вне закона.

Так закончился суд над предателем.

Но он прожил еще несколько часов. Он долго плу­тал по городу и, наконец, очутился у вокзальной ка­меры хранения.

Адвоката пристрелили здесь же — на цементном полу, между двумя скамейками. Он лежал вцепившись в свой чемоданчик, куда успел засунуть вместе с день­гами карту туристских маршрутов по странам Европы. Линарес платил хорошо своим людям.

Но Линарес опоздал. Исповедь предателя была от­печатана и размножена. Снова столица потешалась над Бочкой Желчи.

— Мой милый Линарес, — заметил Армас, собрав своих советников, — вы быстро состарились и подби­раете себе в помощники таких же стариков. А мне нужны люди молодые и горячие.

Он с насмешкой перевел взгляд на Аугусто Чако.

— Да, горячие. Вроде вашего подопечного Аррьоса. Я слышал, что семья его улизнула. Уж его-то самого вы не выпустите, дон Аугусто.

— Нет, мой президент, — поклонился Чако. — Его я не выпущу, — он секунду помедлил, — когда поймаю.

— Хорошо работаете, сеньоры советники. Дармо­еды! — выкрикнул вдруг Армас и устало опустился в кресло. — Прочтите это...

Он протянул записку. Крупными детскими буквами, в которых полковник Леон узнал каракули своего Хусто, было выведено:

«Возвращаю вам кольцо-пропуск, президент-убий­ца, — писал Мигэль. — Теперь я и без него могу сво­бодно передвигаться по стране. Имя Хусто тоже возь­мите себе. У меня есть свое, рабочее имя. И вот что, сеньоришка, я вам скажу: никогда я за вас ни в кого не стрелял и ни одному гватемальскому мальчишке вы не нужны. Так что бросьте свои фокусы. А лучше собе­рите-ка чемоданчик да сматывайтесь, пока вас не при­стрелили. И пусть я сгорю в огне вулкана, если будет не так! Спросите Чако — пусть вспомнит, кто ему так крикнул в Пуэрто»,

— Кто вам это крикнул? — шепотом спросил Армас.

Кто знает, — может быть, он увидел в эту секунду свой скорый конец: он лежит на пороге кабинета, а сол­дат дворцовой охраны погружает в него нож — острый, холодный металл, и нет рядом чрезвычайного посла, и архиепископа, и пушек...

Чако вспомнил: слова его сына, его Руфино, кати­лись за ним по лестнице телеграфа, преследовали его в поездках по стране, будили ночью. Да, он пристрелил Руфино — потому, что тот многое знал. И вот другой мальчишка бросает ему в лицо странную и страшную клятву, а третий напомнил о Руфино на площади. Сколько же можно убегать, скрываться, прятаться от прошлого?

— Вы упустили не мальчишку, — с горечью сказал Армас, — вы упустили Кондора, — и истерично закри­чал: — Вас можно приравнять к предателям. Свиньи и воры! Я желаю быть президентом, а не объектом вы­стрелов вашего Кондора!

Но Кондор не стрелял, стреляли другие. В городе вспыхнуло восстание армейских офицеров. На улицах происходили побоища. Стало известно, что во главе за­говора стоят полковник Пинеда и капитан Фернандо Дуке. Армас воспользовался случаем и объявил облаву на красных.