Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун
— Я не хочу делать тебе зла, парень, Я и без того достаточно наказал тебя,— заносчиво сказал он.— Прощаю тебя, потому что ты был добр к моему маленькому сыну. Иди и благодари Бога, что уходишь целым.
Вместо ответа я дал ему пощечину, — не крепко, а так, чтобы разозлить его. Я не хотел говорить с таким человеком.
Между нами и трясиной было ровное место. Я молча кивнул ему, указав глазами туда, где должен был состояться поединок, и он, не сказав ни слова, пошел, куда я ему указал.
Мы встали друг против друга. Я дал ему время отдышаться, успокоиться и начать бой, когда ему будет угодно. Думаю, он уже понял, что его песенка спета. Он мог почувствовать это по тому, как напряглись мои мускулы и развернулась моя грудь, по тому, как я принял боевую стойку, но более всего по тому, как сурово взглянули на него мои глаза, в которых он должен был прочесть имя своего победителя. Могучие его икры дрогнули, и щеки стали пепельно-серыми.
Заметив это, я, каким негодяем он ни был, предоставил ему последний шанс, выставив левую руку, как делал всегда, когда имел дело с более слабым соперником, и позволил ему провести захват. Признаться, с моей стороны это было чересчур великодушно, потому что я забыл о своей пистолетной ране и о сломанном нижнем ребре. Карвер же, обхватив меня за пояс, стиснул меня так, как никто и никогда в жизни не стискивал.
Ребро мое, Боже! Схватив Карвера за руки, я медленно разъял его страшные объятья, а потом схватил за глотку. В обычной борьбе это запрещено, но о правилах пришлось забыть, потому что Карвер сам было потянулся к моей глотке, и тут уж, как говорится, стало не до шуток. Тщетно он дергался, напрягался, извивался и корчился, тщетно бил меня окровавленными кулаками по лицу, тщетно бросался на меня всем телом, скрежеща зубами. Не выдержав всей моей мощи, обрушенной на него,— Господь в тот день был на моей стороне — он уже через две минуты подчинился моей воле, и его глаза, ненавидящие глаза, полезли из орбит.
— Я не причиню тебе зла! — воскликнул я, невольно повторив его же недавние слова.— Карвер Дун, моя взяла. Признай поражение и поблагодари Бога, что остался жив. Признай — и я отпущу тебя на все четыре стороны. Иди и кайся, если осталась в тебе хоть капля души!
Но было уже поздно. Слишком поздно. Черная топь схватила его за ноги. Сцепившись в смертельном объятии, мы оба, к нашему ужасу, не обратили внимания, на чем стоим. Я сам едва успел выскочить на твердый берег, когда Карвер начал погружаться в зловонную бездну. Он вскинул бороду, простер руки, и взгляд его нельзя было передать словами. Я смотрел на его гибель, не двигаясь с места: после всего, что я пережил за день, силы внезапно оставили меня, и я, едва волоча ноги, пошел прочь от проклятого места, меж тем как Карвер, стиснутый врагом посильней меня, медленно погрузился в трясину за моей спиной.
Глава 59
Лорна возвращается к жизни
Когда Энси вернулся ко мне с колокольчиками, только свежее черное пятно на поверхности мерзкой жижи напоминало о его отце.
Изнывая от боли — телесной и нравственной, — сгорая от стыда за пережитый страх, я с трудом взобрался на Кикумса и взглянул сверху вниз на Энси.
«Неужели этот живой, очаровательный мальчуган вырастет и станет таким, как его жестокий отец? — подумал я.— Неужели и ему выпадет на долю насильственная смерть?»
В этот момент мальчик поднял головку, словно говоря:
«Нет, конечно же, нет».
Но вслух он сказал:
— Дон, — он никак не мог выговорить «Джон», — Дон, как хорошо, что этот гадкий дурной человек ушел отсюда. Веди меня домой, Дон, веди домой!
«Даже собственное дитя отвергло его»,— подумал я и содрогнулся при этой мысли.
Я не мог оставить Энси одного у трясины до той поры, пока кто-нибудь из наших не придет за ним, и не мог из-за раны посадить его перед собой на коня. Я потерял много крови, голова кружилась, и слабость в теле была такая, что даже Энси, бодро шагавший рядом с Кикумсом, мог бы побороть меня сейчас одной левой. У коня моего, к счастью, тоже был необыкновенный упадок сил, и он не вытряс из меня душу по дороге, потому что двигался мелким шагом кротко, как овечка. Когда мы подъехали в ферме, все поплыло у меня перед глазами, и мне показалось, что голоса людей, выбежавших мне навстречу, доносятся откуда-то издалека.
Ни о чем я не думал тогда — только о смерти Лорны.
Когда Кикумс подошел к конюшне, я буквально свалился с него на землю, и Джон Фрай, с удивлением взглянув на меня, взял Кикумса под уздцы и повел его внутрь.
Женщины выбежали на крыльцо.
Кое-как дотащился я до дома, и матушка, заставив меня опереться о нее, с трудом ввела меня в комнату.
— Я убил его,— еле ворочая языком, сказал я,— так же, как он убил Лорну. Дай мне взглянуть на мою жену, матушка. Хотя бы и мертвая, она все равно моя.
— Вам не следует к ней ходить, дорогой Джон,— сказала Рут Хакабак, выступая вперед, потому что ни у кого на присутствовавших не хватило смелости перечить мне в ту минуту.— С ней Анни, Джон.
— Что она там делает? Позвольте мне взглянуть на свою покойную жену, а потом и самому умереть.
Женщины, пошептавшись, отступили назад; кое-кто, не выдержав, всхлипнул, потому что на меня в ту минуту было страшно смотреть. Одна лишь Рут осталась около меня. Опустив глаза, вот-вот готовая разрыдаться, она, переборов себя, вложила свою крохотную ручку в мою трясущуюся ладонь, а другой, коснувшись моего разорванного жилета, чуть слышно прошептала:
— Джон, она не мертва. Она еще вполне может выжить. Но сейчас вы не должны ее видеть.
- Есть хоть какая-нибудь надежда для нее? Для нее а, значит, для меня?
— Только Богу это ведомо, дорогой Джон. Однако сейчас один ваш вид убьет ее. Ступайте и попросите, чтобы вас перевязали.
Я подчинился Рут, как маленький ребенок, повторяя по дороге:
— Будьте благословенны, Рут, за все добро, что вы ныне творите!
Тысячу раз должен был я благословить Рут в те минуты, потому что, как я узнал впоследствии, если бы не она, Лорна сразу же скончалась бы на месте. Мне рассказали, после того, как я покинул Лорну, переложив ее на руки матушки, Рут решительно и твердо взяла дело в свои руки.
Она велела немедля доставить Лорну домой, приспособив для этого двери церковной кафедры и подложив подушку под ее поникшую голову. Рут самолично разрезала свадебное платье Лорны, вытащила ужасную пулю, а затем омыла рану ледяной водой и тем остановила кровотечение. Все это время моя любимая была без сознания, бледная, словно сама смерть. Кто-то из женщин сказал, что Лорны уже нет в живых, но Рут все лила ей на лоб холодную воду, ожидая, не дрогнут ли длинные ресницы ее мраморных век. Затем Рут приложила ухо к слабо бьющемуся сердцу Лорны и велела женщинам принести испанского вина. Затем Рут приподняла голову Лорне, осторожно разомкнула ее сжатые зубы, влила ей в рот ложку вина, погладила нежное горлышко Лорны и стала ждать; затем влила еще немного вина.
С удивлением и даже некоторой ревностью смотрела Анни на происходящее: уж она-то всегда считала себя многосведущей во всяческих врачеваниях, но про то, что проделывала сейчас Рут, — Анни могла поклясться в этом - ни в каких книгах не было написано. Но Рут столь выразительно взглянула на нее исподлобья, что Анни тут же отошла в сторону, предоставив Рут поступать так, как она сочтет нужным. И в тот самый момент, когда все вокруг решили, что Рут положительно сошла с ума и ее лучше не трогать, тем более что она не в состоянии причинить мертвому телу большого вреда, горлышко Лорны шевельнулось, и послышался ее глубокий вздох: Лорна была жива.
Дни проходили за днями, а Лорна все пребывала у порога смерти, и если она не переступила роковой черты, то только благодаря искусству, терпению и нескончаемым заботам Рут. Анни, к счастью, редко заглядывала сюда и не вмешивалась в дела Рут. В противном случае, при всей своей осведомленности, она могла больше навредить, чем помочь. При всем при том самолюбие Анни нисколько не пострадало: доктор, оказавшийся в церкви во время свадебной церемонии, вправив мне сломанное ребро, оставил меня полностью на попечение Анни. И когда у меня случилось великое воспаление, хлопот и тревог у нее стало хоть отбавляй. Тоном, не терпящим возражений, тот доктор объявил, что бедная Лорна мертва, и тогда Рут отказалась вообще иметь с ним какие бы то ни было дела. Она все взяла на себя и, благодаря Господу, добилась исцеления.
То ли добрый уход Рут, то ли природное здоровье Лорны, то ли покой и безмятежность, окружавшие Лорну, — она еще не знала о моем ранении — пусть до истинных причин доискивается высокомудрый доктор, вынесший приговор Лорне, — я лишь знаю то, что Лорна выздоровела и встала на ноги, причем намного раньше меня.
А я... А я тем временем лежал в своей комнате, не веря никому и ничему. Я был уверен, что Лорна давно покоится на кладбище, и матушка с сестрами лгут во спасение, чтобы я не отправился следом за Лорной. Мысли — черные мысли о том, что мне предстоит жить без Лорны, растравляли мне ум и бередили душу, и я метался по постели до тех пор, пока боль, исходившая от сломанного ребра, не обжигала меня нестерпимым огнем. Матушка, глядя на меня, плакала и жаловалась на судьбу: едва утихла в ней великая скорбь по любимому мужу, утраченному десять лет назад, как вот уж и сыну, последней ее надежде и опоре, не сегодня-завтра предстоит угаснуть в самом расцвете жизненного мая. Что и говорить, неисповедимы пути Господни!