Вениамин Каверин - Два капитана

Мы нашли экспедицию, т. е. то, что от нее осталось, в районе, над которым десятки раз летали наши самолеты, везя почту и людей на Диксон, машины и товары на Нордвик, перебрасывая геологические партии для розысков угля, нефти, руды. Если бы капитан Татаринов теперь добрался до устья Енисея, он встретил бы десятки огромных морских судов, идущих из Англии, Франции, Голландии, Дании, из далекой Африки. На островах, мимо которых он шел, он увидел бы теперь электрические маяки и радиомаяки, он услышал бы наутофоны, громко гудящие во время тумана и указывающие путь кораблям. Еще 300–400 километров вниз по Енисею — и он увидел бы Заполярную железную дорогу, соединяющую Дудинку с. Норильском. Он увидел бы новые города, возникшие вокруг нефтяных промыслов, вокруг шахт и лесозаводов — большие города, нанесенные на карту лишь два-три года тему назад.

Но он умер, слыша только свист пурги да глядя на мертвого товарища, которого уже не в силах был похоронить.

У Кати сохранились письма, которые я писал ей, вернувшись на Диксон (Диксон был нашей базой).

Вот некоторые из них:

1. «Помнишь, я рассказывал тебе о Ледкове, которого мы с Иваном Иванычем когда-то вывезли из Ванокана? Ему очень хотелось помочь нам — услуга за услугу, — и он опросил добрую сотню ненцев, главным образом из родов, кочующих вблизи Енисея. И вот теперь мы дали по меньшей мере двести километров крюку, разыскивая стойбище рода Яптунгай, в котором, по сведениям Ледкова, должны «храниться предания» об экспедиции «Св. Марии».

«Я был уверен, что это — безнадежная затея, но доктор, который за последнее время превратился в настоящего ненца, настоял, и мы, действительно, узнали довольно интересные вещи. Они сводятся к следующему: в прежнее время, «когда еще отец отца жил», в род Яптунгай пришел один человек, который назвался матросом со зверобойной шхуны, погибшей во льдах Карского моря. Десять человек спаслись и перезимовали на каком-то острове, к северу от Таймыра. Потом пошли на землю, но «дорогой очень шибко помирать стали». Он «на одном месте помирать не захотел, вперед пошел, говорит — теперь жить буду. Окончив говорить, умер».

«Здесь интересны две вещи: во-первых, Северная Земля. Во-вторых, число десять. Со штурманом ушли тринадцать человек. На шхуне оставалось двенадцать. Из них двое — матрос Скачков и механик Тисс — погибли еще в первый год дрейфа. Стало быть, к Енисею пробирались десять».

2. «…Это была самодельная походная кухня — жестяной кожух, в который вставляется оцинкованное ведро с крышкой. Внутрь кожуха, очевидно, ставился железный поддонник, в котором горело медвежье сало. Теперь мы нашли еще одну вещь, принадлежавшую людям со «Св. Марии». Это довольно большая консервная банка с надписью: «Борщ малороссийский. Фабрика Вихорева. Санкт-Петербург. 1912». Едва ли «Борщ малороссийский мог попасть сюда каким-нибудь другим путем. Похоже, что это банка со «Св. Марии»…»

3. «…Никогда в жизни я не видел более пустынного места. Все мертво и уныло — голая скалистая гряда, обрывающаяся над морем, редкие полосы снега между однообразными холмами, камни, издалека похожие на моржей, а вблизи — на надгробия. Пустота. Никого и ничего. Только чайки встретили нас громкими тоскливыми криками.

«И вот в этом, кажется, самом мертвом месте на земном шаре Иван Иваныч поднял с земли кусок парусины. Ничего удивительного. Мало ли что можно найти на морском берегу. Но это была парусиновая лодка, в которую впрягаются, чтобы тащить нарты. Вот кто-то нашел алюминиевую крышку от кастрюльки, потом измятую жестянку, в которой лежали клубки веревок, — и тогда мы разбили все пространство от холмов до гряды на несколько квадратов и стали бродить каждый по своему квадрату…

«Я где-то читал, как по одной надписи, вырезанной на камне, ученые открыли жизнь целой страны, погибшей еще до нашей эры. Так постепенно стало оживать перед нами это мертвое место. Я первый увидел брезентовую лодку, то есть, вернее, понял, что этот сплющенный блин, боком торчащий из размытой земли, — лодка, да еще поставленная на сани. В ней лежали два ружья, какая-то шкура, секстант и полевой бинокль — все заржавленное, заплесневелое, заросшее мхом. У гряды, защищающей лагерь с моря, мы нашли разную одежду, между прочим, расползшийся спальный мешок из оленьего меха. Очевидно, здесь была разбита палатка, потому что бревна плавника лежали под углом, образуя вместе со скалой закрытый четырехугольник. В этой «палатке» мы нашли корзину из-под провизии с лоскутом парусины вместо замка, несколько шерстяных чулок и обрывки белого с голубым одеяла. Мы нашли еще топор и удочку, то есть бечевку, на конце которой был привязан самодельный крючок из булавки. Часть вещей валялась около «палатки» — спиртовая лампочка, ложка, деревянный ящичек, в котором лежало много всякой всячины и, между прочим, несколько толстых, тоже самодельных парусных игл. На некоторых вещах еще можно было разобрать круглую печать: «Зверобойная шхуна Св. Мария» или надпись: «Св. Мария». Но этот лагерь совершенно пуст — ни живых, ни мертвых. Мы не надеялись найти живых, но не нашли и мертвых».

4. «…Конечно, очень трудно хотя бы приблизительно определить то место, где старый ненец наткнулся на сани. Но мне совершенно ясно, что, выступив из лагеря, капитан мог направиться только на Гольчиху. Уже два года как существовала станция на Диксоне, но, отправившись из Петербурга летом 1912 года, он не мог знать о ее существовании. Стало быть, он шел на Гольчиху».

5. «…Мы вернулись в лагерь после нескольких дней безуспешных поисков по направлению к Гольчихе. На этот раз мы подошли к нему с юго-востока, и холмы, которые казались нам однообразно-волнистыми, теперь предстали в другом, неожиданном виде. Это был один большой скат, переходящий в каменистую тундру и пересеченный глубокими ложбинами, как будто вырытыми человеческой рукой. Не глядя по сторонам, усталые и злые, мы шли по одной из этих ложбин, и никто сначала не обратил внимания на полуразвалившийся штабель плавника между двумя огромными валунами. Бревен было немного — штук шесть, но среди них одно отпиленное. Отпиленное! — это нас поразило. До сих пор мы считали, что лагерь был расположен между скалистой грядой и холмами. Но он мог быть перенесен, — и очень скоро мы убедились в этом.

«Трудно даже приблизительно перечислить все предметы, которые были найдены в этой ложбине. Мы нашли часы, охотничий нож, несколько лыжных палок, два одноствольных ружья системы Ремингтон, кожаную жилетку, тюбочку с какой-то мазью. Мы нашли полуистлевший мешок с фотопленками. И, наконец, в самой глубокой ложбине мы нашли палатку и под этой палаткой, на кромках которой еще лежали бревна, плавники и китовая кость, чтобы ее не сорвало бурей, под этой палаткой, которую пришлось вырубить из льда топорами, мы нашли того, кого искали…

«Еще можно было догадаться, в каком положении он умер, откинув правую руку в сторону, вытянувшись и, кажется, прислушиваясь к чему-то. Он лежал ничком, и сумка, в которой мы нашли его прощальные письма, лежала у него под плечами. Без сомнения, он надеялся, что письма лучше сохранятся, прикрытые его телом…».

Глава четырнадцатая. Прощальные письма

I

Санкт-Петербург. Главное гидрографическое управление. Капитану первого ранга П. С. Соколову.

Дорогой мой Петр Сергеевич.

Надеюсь, что это письмо дойдет до Вас. Я пишу его в ту минуту, когда наше путешествие подходит к концу — и, к сожалению, заканчиваю его в одиночестве. Не думаю, чтобы кто-нибудь на свете мог справиться с тем, что пришлось перенести нам. Все мои товарищи погибли один за другим, а разведывательная партия, которую я послал в Гольчиху, не вернулась.

Я оставляю Машу и Вашу крестницу в тяжелом положении. Если бы я знал, что они обеспечены, то те очень терзался бы, покидая сей мир, потому что чувствую, что нашей родине не приходится нас стыдиться. У нас была большая неудача, но мы исправили ее, вернувшись к открытой нами земле и изучив ее, сколько в наших силах.

Мои последние мысли о жене и ребенке. Очень хочется, чтобы у дочки была удача в жизни. Помогите им, как Вы помогали мне. Умирая, я с глубокой благодарностью думаю о Вас и о моих лучших годах молодости, когда я работал под Вашим руководством.

Обнимаю Вас. Иван Татаринов.

Его превосходительству начальнику Главного гидрографического управления.

Начальника экспедиции на судне «Св. Мария» И. Л. Татаринова.

РАПОРТ

Настоящим имею честь довести до сведения Главного гидрографического управления нижеследующее:

1915 года, марта месяца 16 дня, в широте, обсервированной 79° 08′ 30″, и в долготе от Гринвича 89° 55′ 00″ с борта дрейфующего судна «Св. Мария» при хорошей видимости и ясном небе была замечена на восток от судна неизвестная обширная земля с высокими горами и ледниками. На нахождение земли в этом районе и раньше указывали некоторые признаки: так еще в августе 1912 года мы видели большие стаи гусей, летевших с севера курсом норд-норд-ост — зюйд-зюйд-вест. В начале апреля 1913 года мы видели на нордостовом горизонте резкую серебристую полоску и над нею очень странные по форме облака, похожие на туман, окутавший далекие горы.