Святослав Сахарнов - Дом под водой

— Вот это другое дело! — сказал Павлов. — Как, доктор, противопоказаний нет?

— Нет.

И он написал в моей водолазной карточке: «РАЗРЕШАЮ».

Когда я вернулся в палатку, Марлен сказал, что, кроме меня, в доме будет жить немцевский кот.

Это тоже будет эксперимент.

— Ты знаешь, — сказал я, — что-то ноги болят. Уже несколько дней. Я врачу, конечно, не жаловался.

— И правильно сделал. Это после Эски. В подводном доме отдохнёшь!

ЕЩЕ О ДЫХАНИИ

Когда Павлов выдувал свои шесть тысяч, я вспомнил, как мы с ним сидели однажды на буксире.

От дома к судну плыли два водолаза. Людей не было видно; две дорожки пузырей тянулись от «Садко» к нам.

— Справа Игнатьев плывёт, — сказал Павлов. — А слева… Не знаю, может быть, Джус.

— Как это? — удивился я. — Человека не видно. Как же вы можете знать?

— По пузырям. Какой у человека характер, такие и пузыри. Игнатьев — скала. Его расшевелить — надо гору взорвать. Он и дышит соответственно. Выдох от выдоха через минуту. А Джус у нас быстрый, всё торопится. Раз-раз! — сообразил и сделал. Пожалуй, это он дышит!

Аквалангисты доплыли до борта и, шлёпая ластами по стальной лесенке, стали выходить.

Они сняли маски, первым шёл Игнатьев. Вторым — Джус.

Помню, я тогда сказал:

— О-о-о-о!

В «САДКО»

Провожать меня пошли на шлюпке Павлов и Марлен.

Мы выгребли на середину бухты, привязали шлюпку к буйку и стали надевать акваланги.

— Всё взяли? — спросил Павлов. — А щётку?

— Взял.

— Послушай… — сказал Марлен. — Я Немцеву говорил уже: будете плавать, присмотрите хорошее дно для акустического полигона. Чтобы чистое было, много рыб и укрытия — камни, что ли.

— Угу!

Я бросил в воду полиэтиленовый мешок, слез сам, нырнул. Под водой мешок надулся и, как маленький аэростат, потащил меня вверх. Я ухватился за него. Мешок вырвался и ракетой взвился к шлюпке.

Я всплыл, поднял маску на лоб и пожаловался:

— Не хочет тонуть!

— И не захочет, — сказал Павлов.

Он достал из-под скамейки сумочку с грузиками, положил внутрь моего мешка грузик и бросил в воду.

Мешок плавно пошёл на глубину. Я еле успел схватить его. Рядом прошумело — это прыгнули из шлюпки Павлов и Марлен.

Подо мной колыхалось огромное белое пятно. Оно покачивалось и двоилось. Это был «Садко».

В стороне смутно виднелся вольер.

Я опустился на верхнюю площадку дома, цепляясь за выпуклую стену, подобрался к иллюминатору.

Прямо на меня через толстое стекло смотрел Немцев. Он смотрел на меня изнутри очень серьёзно и беззвучно шевелил губами. Должно быть, разговаривал с Игнатьевым.

Сзади кто-то проплыл. Я обернулся. Павлов делал знаки: «Пошли!»

Мы нырнули под дом. Вот и вход.

Павлов подтолкнул меня, и я очутился внутри широкой стальной трубы — тамбура.

В глаза ударил электрический свет, по стеклу маски покатились струйки воды.

Кто-то подхватил меня под руки.

Ноги нащупали ступеньку.

Стоя в воде по пояс — голова и грудь в воздухе, — я снял маску, увидел Игнатьева и сказал:

— Привет!

Голос у меня оказался глухой, ватный.

Снизу меня толкали.

Я вылез из воды и, сев на лавочку, стал стаскивать с себя снаряжение. Мешок положил на пол. Через белую плёнку огоньком светилась зубная щётка.

ВОТ Я И В ПОДВОДНОМ ДОМЕ!

У ног колыхалась жидкая прозрачная дверь. Никакой двери в тамбуре не было. Была вода. Сжатый внутри дома воздух не давал ей подняться и залить дом.

Водяное зеркало раскололось. Показалась голова Павлова. Он спросил:

— Всё в порядке? Располагайтесь!

И скрылся.

ДОМ

Первым делом Немцев показал мне помещения.

— Осторожно, — говорил он, — тут можно удариться коленом, тут — головой.

Мы карабкались по железным лесенкам, как белки. В доме было три комнаты — три отсека. Нижний, через который я вошёл, жилой и лаборатория.

В нижнем стояла скамеечка, висели на крючках гидрокостюмы и акваланги.

Ещё тут было много кранов.

— Ох, сколько их! — сказал я. — И каждый небось нужен.

— Конечно, воздух, вода.

— А если не тот повернёшь?

Немцев даже удивился. Он потрогал свои — щёточкой — усы и сказал:

— Скорее всего, утонете. Или взорвётесь… Не шутите. Идёмте в жилой отсек.

В жилом отсеке было всё: и столовая, и спальня, и кают-компания. Стояли в два яруса койки, обеденный стол, висело радио.

Через люк мы поднялись в лабораторию. В ней было много приборов, и она походила на кабину космического корабля.

Я облазил весь дом и почувствовал, что в нём чего-то не хватает.

Чего? И вдруг понял: кухни!

— Где же вы готовите пищу? — спросил я.

— Как, разве вы не видели? У нас есть шикарная плита с необыкновенной вентиляцией.

Меня повели снова в лабораторию. У стены стоял никелированный, с пластмассовыми ручками, кучей циферблатов прибор.

ВОТ ТАК ПЛИТА!

— Электрическая! — с гордостью сказал Немцев. — Сюда ставите сковородку. Здесь устанавливаете температуру, здесь — время. Закрываете дверцу. И через несколько минут — гудок! Пожалуйте, обед готов… Вы сколько дней пробудете с нами?

— Десять.

Он показал мне мою койку.

— Между прочим, — сказал Немцев, — деликатный вопрос. Вы не храпите?

— А что?

— Должен предупредить. Здесь и без того повышенная нагрузка на нервы. Говорят, у американских гидронавтов был случай: один водолаз храпел, так другой чуть не выбросил его из дома.

— Что вы, я сплю, как ангел!

Мы оба засмеялись.

Смех в доме звучал странно, тоже глухо и как-то не весело.

Вдруг неподалёку от койки я заметил портфель Джуса.

НЕУЖЕЛИ ЗАБЫЛ?

— Не поместился в контейнер, — объяснил Немцев. — Бумажки Джус взял, а портфель оставил. Сказал — потом.

КАК ЖЕ ТЕПЕРЬ ДЖУС БЕЗ ПОРТФЕЛЯ?

ВОЛЬЕР

С берега позвонили: в вольер будут сажать рыб.

— Надо проверить сеть, — сказал Немцев. — Пойдёте со мной?

Мы вышли из дома.

Вольер висел неподалёку от «Садко». Он парил, как воздушный шар, невесомый, раздутый. Снизу его держали якоря, вверх тянули поплавки. Их было много — целая гирлянда поплавков.

Мы подплыли к вольеру, нашли дверь. Отведя засов, проплыли внутрь.

Никаких повреждений сети не было.

Только мы вышли из вольера, как над нами появились два тёмных пятна. Это опускались люди и тянули на верёвочках за собой мешки. В них за прозрачной плёнкой беспокойно метались рыбы.

Водолазы подплыли ближе. Немцев открыл дверь вольера. Мешки затолкали внутрь и открыли. Пёстрая стайка заклубилась внутри вольера: вилохвостые ласточки-монашки, серебристые лобаны, зеленоватые, с чёрными копеечками на хвостах ласкири…

Дверь закрыли, и один из водолазов похлопал меня по плечу. Через овальное стекло маски на меня смотрели внимательные глаза Марлена.

Я показал ему большой палец.

ВСЁ В ПОРЯДКЕ!

Мы с Немцевым вернулись в дом.

Там опять звонил телефон.

— Волнуются наверху, — мрачно сказал Игнатьев, — как вы переносите пребывание на глубине. Приказали надеть на вас комплект датчиков. Никогда не летали на космическом корабле? Сейчас получите представление.

ДА-А… ТУТ Я, КАЖЕТСЯ, ОТДОХНУ!

ВИТОК ВОКРУГ ЗЕМЛИ

Меня усадили посреди лаборатории и стали обвешивать датчиками.

Они все были со шнурами и присосками. Очень смешно: электрический шнур, на конце присоска, внутри присоски пластинка. Одну присоску мне прилепили напротив сердца, вторую — у самого горла, две или три на спину, ещё одну — к рёбрам.

Я вспомнил Лёсика и нервно засмеялся.

— Боюсь щекотки… — сказал я. — У вас холодные руки.

— Всё, можете ходить, — сказал Немцев.

Я встал и сделал несколько шагов. Шнуры, извиваясь, как змеи, потянулись за мной.

— Это космические датчики. Такие надевают космонавтам, — объяснил Немцев. — Сейчас можно позвонить на берег и узнать, какая у вас температура. — Он снял трубку. — Сообщите показания… Тепература тридцать шесть и девять. Пульс семьдесят четыре… Дыхание нормальное… Всё в порядке… А знаете, бывают датчики, которые прикрепляют к голове. Для этого надо обрить макушку.

— Нет уж, увольте, — сказал я. — С меня довольно температуры. Тридцать шесть и девять? Обычно у меня тридцать шесть и шесть. И пульс — шестьдесят.

— Это от высокого давления. Ничего, привыкнете.

Я хотел подойти к столу, запутался в шнурах и остановился.

— Ходите только взад и вперёд, по радиусам, — сказал Игнатьев. — Не вальсируйте. И не прыгайте.

Я обиделся, сел на стул и просидел на нём неподвижно целый час.

— С берега передают — можно снять, — сказал наконец Игнатьев. — Они говорят, вы идеальный пациент. Ни одной помехи за счёт движений. Немцев — тот оборвал два шнура.

Я отлепил от груди датчик. На том месте, где только что была присоска, розовело маленькое круглое пятнышко.