Семён Самсонов - Повести и рассказы
На Восточном фронте Герман Штейнер был командиром взвода автоматчиков. Но после первого же серьезного боя с русскими взвод прекратил своё существование. В живых остались только тяжело контуженный солдат, ефрейтор и позорно удравший с поля боя Штейнер. Ему посчастливилось: в самом начале боя он случайно получил незначительное ранение и был отправлен в тыл.
Уже в госпитале ему вручили железный крест. Невеста приехала к своему герою и привезла вырезку из газеты. Из газетной статьи он узнал о своих «боевых подвигах». Там хвастливо сообщалось, что лейтенант гитлеровской гвардии Герман Штейнер со своим взводом окружил батальон русских и в жарком неравном бою уничтожил его. Газета писала:
«Жалкие остатки русского батальона вместе с комиссаром, командиром и группой солдат в пятьдесят человек были взяты в плен. Взвод храброго лейтенанта не потерял ни одного солдата. Только сам отважный Герман Штейнер в личной схватке пострадал и находится сейчас в госпитале, сгорая от нетерпения скорее поправиться и снова отбыть на Восточный фронт».
Последние строки насчёт возвращения на Восточный фронт Герману совсем не понравились. Он уже пустил в ход все свои связи, чтобы остаться в тылу. Что, собственно, ему нужно? — думал Штейнер. — Железный крест у него теперь есть, нашивка о ранении — тоже. Кроме того, не исключена возможность, что его наградят знаком о пребывании на Восточном фронте. Что же касается военной карьеры, то лейтенант Штейнер теперь предпочитал завершить её в тылу. Он видел, что многие такие же, как и он, офицеры щеголяют в элегантных мундирах даже без наград и нашивок о ранении и, тем не менее, счастливы и довольны своей судьбой. Многие из них представления не имеют, что такое русские танки и самолёты, отчаянные русские солдаты и партизаны. Нет, на Восточный фронт Штейнера больше не заманят!
Невеста Германа была такого же мнения. Узнав, что жених ранен, она заявила: «Я не отпущу тебя больше на фронт». Штейнер сказал ей, что ранен в поясницу во время штыковой атаки, хотя ранило его несколько ниже шальным осколком в тот самый момент, когда он удирал с поля боя.
Влиятельный дядя Штейнера сумел устроить своего племянника в тылу. Правда, Герман вначале не имел работы и официально считался в отпуску после ранения. Но потом его вызвали в Берлин и предложили должность коменданта лагеря для русских подростков.
— Туда требуются люди, умеющие говорить по-русски, способные справиться с этими дикарями и организовать их труд, — хвастался Герман, вернувшись из Берлина.
Невеста и домашние слушали его с восторгом.
— Скоро мы завоюем всю Россию. В Германию будут поступать сотни тысяч подростков-дикарей. Их надо приучить к дисциплине, вежливому обращению с хозяевами…
Германа провожали на новое место службы так же весело, как когда-то на Восточный фронт. Пока Россию завоёвывают, думал Штейнер по дороге, он организует тут такой лагерь, что о нём заговорят все газеты. И тогда к лейтенанту — нет, уже к капитану Герману Штейнеру — посыплются запросы на дешёвую рабочую силу. Продают же сейчас из лагерей в частные хозяйства русских подростков по двести пятьдесят марок за душу. И это теперь, когда они ещё ни на что не способны. А ну-ка, обучи их работе, порядку, покорности! Да тогда всякий порядочный немец не пожалеет и пятисот марок, только бы получить хорошего дарового работника. Вот когда придут к Герману Штейнеру слава и богатство! Дорожные мечты Штейнера неожиданно оборвались. Машина остановилась.
— Прибыли, господин лейтенант! — бойко отчеканил шофёр, открывая дверцу.
— Как, уже лагерь? — спросил Штейнер, обозревая ворота и столбы с колючей проволокой.
— Так точно, господин лейтенант.
— Ну, а ты, голубчик, видел этих русских подростков? — спросил Штейнер, делая ударение на слове «голубчик».
Дядя его, которому Штейнер желал бы подражать во всём, именно так обращался к своему шофёру.
— Да, господин лейтенант, — ответил шофёр невесело и добавил, помолчав: — Они очень молоденькие, почти дети.
Добродушные слова шофёра не слишком понравились Штейнеру: уже не жалеет ли шофёр этих русских? Штейнер не раз замечал, что простолюдины бывают излишне чувствительны к этим русским.
— Забавно, чёртовски забавно! — рассмеялся Штейнер. — Мы из них, голубчик, сделаем то, что нужно для великой Германии. Не правда ли? — спросил он, уже строго и испытующе глядя на шофёра.
— О да, господин лейтенант, — быстро ответил тот.
Как раз в день приезда Штейнера в лагерь прибыла новая партия русских подростков — мальчиков и девочек. Штейнеру сообщили, что прибывшие выстроены во дворе лагеря, и он пошёл поглядеть на них. У входа в лагерь коменданта встретила команда, состоявшая из эсэсовцев, солдат и Дерюгина. Они приветствовали Штейнера выкриком: «Хайль Гитлер!» Он резко поднял руку и выпятил грудь с железным крестом. Команда лагеря двинулась за ним, отпечатывая шаг. Увидев огромную шеренгу ребят, Штейнер пробормотал:
— О, это колоссально, колоссально!
Очень довольный, он поднялся на подмостки, чтобы произнести речь.
7. ПИСЬМА НА РОДИНУ
Однажды вечером в барак к девочкам вошёл Дерюгин и роздал всем по четвертушке листа бумаги, сказав, что девочки могут написать домой.
— Если хотите, чтобы письма дошли, не пишите разной ерунды, — предупредил он.
Девочки уже знали, что означает это предупреждение.
В лагере были ребята, привезённые двумя неделями раньше. Их уже «научили» писать письма домой. Категорически запрещалось называть местожительство, описывать условия работы, а также жаловаться на порядки или упоминать слово «лагерь». От ребят девочки узнали и о страшных событиях, происшедших в лагере накануне их приезда.
Трое мальчиков написали письма домой, откровенно жалуясь на свою судьбу и нечеловеческие условия жизни. За это их на лагерном дворе, в присутствии всех, избили резиновыми дубинками до полусмерти.
Люся долго ломала голову над тем, как написать письмо, чтобы её папа понял всё, а враги ни о чём не догадались. Это было очень трудно и рискованно, тем более, что писать нужно было чистенько, без помарок, а для черновика не было лишней бумаги. Люся много раз твердила про себя каждую фразу и, наконец, написала[5]:
«Здравствуй, родной папочка!
Мы уже приехали на место. Ехали долго, с пересадками, но хорошо — ты сам видел, как мы делали посадку. Кормят нас три раза в день: утром кофе, в обед суп из овощей, такой, какой ел наш Васька[6], а на ужин — опять кофе, только без сахара. Ну, да что делать, сейчас война.
Живём мы так же, как живут у нас за городом в белых домах[7]. Кормят здорово, всё витаминами: капуста, свёкла, картошка. Овощи такие хорошие, каких у нас много было на заимке у рощи[8]. Работы у нас много. Мы все заняты уборкой своих общежитий. У нас просторно, примерно, по десять — двенадцать человек в такой комнате, как наш домик во дворе[9]. Где мы находимся, пока не знаем, да нам и ни к чему. Господин комендант говорит так же, как мать Митрофанушки: вам нечего заботиться о знании географии — вас доставят домой, когда это будет нужно. Так что мы живём ничего, но моей сестричке, конечно, куда лучше и спокойнее[10].
Вот, папочка, и всё. Следующее письмо жди через месяц. Часто писать незачем, как говорит господин комендант, и мы не можем не согласиться с ним. Посуди, папочка, сам: если каждый из нас будет писать только по одному письму в месяц, то и тогда потребуется в один раз больше трёх тысяч листов бумаги[11]. А где ее брать? Поэтому не волнуйся, папа, если не будет долго писем.
Привет подруге Але. Пусть она расскажет всем девочкам о нашей жизни. Целую. Твоя дочка Люся».
Прочитав письмо, Люся осталась довольна. Она улыбнулась, свернула листок треугольником и пошла во двор, чтобы опустить письмо в ящик.
Возле почтового ящика, похожего на мусорную урну, собралось несколько мальчиков и девочек. Чтобы не вызывать подозрения у конвойного, они выстроились как бы в очередь и вполголоса торопливо рассказывали друг другу, кто как написал. Опустив письмо, Люся повернулась, чтобы пойти в барак, и лицом к лицу столкнулась с Вовой.
— Я давно ищу тебя, — обрадовано и виновато заговорил Вова. — Где ты живёшь? Я сейчас принесу твои вещи.
— В десятом. Неужели вещи мои целы? — обрадовалась Люся.
Никогда не думала она, что можно так обрадоваться вещам. Но ведь это было единственное, что осталось у неё от дома. И потом там книжка…
— И чемоданчик цел и узелок, — гордо ответил Вова.
Люсе показалось, что он обижен её недоверием, и она торопливо пояснила:
