Светлана Ольшевская - Ведьмин бал (сборник)
– Но следов нет!
– Знаешь что, Ника, пойдем лучше домой. Я промокла и замерзла, если ты не заметила.
– Ой, извини! Пошли, – засуетилась подруга. Мы вышли на дорогу, и тут я вспомнила:
– Кстати, там у опушки леса пастух сидит, он тебя видел, когда ты шла к курганам. И просил тебе что-то передать, только я не расслышала. Ну, сейчас мы к нему подойдем, там и спросим.
– Пастух? – переспросила Ника. – Таня, ты призрак Андерсена сегодня не видела?
– Не поняла?
– Сказок много рассказываешь, вот что! Ну какой в феврале пастух?!
Я призадумалась. В самом деле, я и не обратила внимания на такую деталь – что значит городская жительница!
– Но там какой-то дед сидел на бревне…
– И с чего ты взяла, что это пастух, непризнанный ты гений?
– Не помню. Вроде бы там паслась… паслось что-то большое – то ли корова, то ли лошадь.
– На снегу паслось, ага, – кивнула Ника. – Снегоуборочная лошадь. С тобой все ясно.
Дальше я шла молча. Ничего не сказала и тогда, когда мы выходили из леса и на опушке не обнаружилось ни старика, ни снегоуборочной лошади. Видимо, деду надоело там сидеть и он ушел.
– Ты говоришь, что он просил тебя что-то мне передать? – спросила Ника, когда мы уже вошли в дом.
– Просил, – буркнула я. – Только я не расслышала. Что-то про золото.
– Ну, я никого не видела, – ответила Ника. – Так точно про золото?
– Да. Понятия не имею, что он подразумевал. Может, поговорку какую-нибудь, типа молчание – золото…
– Не знаю, что этот пастух снегоуборочной лошади хотел тебе сказать, но у меня сегодня находка, причем как раз из золота.
– Серьезно? – не поверила я. – Покажи!
Ника стащила с правой руки свою черную перчатку с сетчатыми пальцами. И я увидела массивный перстень – золотой и явно старинный. Он был покрыт тонким и изящным узором, с большим прозрачным камнем, переливавшимся радугой. В камнях я не разбиралась, но что он драгоценный – поняла сразу.
– Это откуда же?
– В ручье нашла. Видела там, возле курганов, ручей? Прямо как по заказу на берег вынесло!
– А зачем ты туда ходила?
– Да просто так, посмотреть, поразмышлять в одиночестве… Непростое там местечко. Ну вот, походила я, осмотрелась, потом подошла к ручью. А вода там чистая, прозрачная, так и струится, и вдруг выносит мне струя из-под корней эту вещицу.
– Ничего ж себе! Как такое могло быть?
– Не знаю как, но было. Может, ручей размыл какой-нибудь старинный клад, – пожала она плечами, а сама знай вертела рукой так и этак, любуясь переливами камня.
– Ну, может… Слушай, а ведь ты сама когда-то говорила, что если что-то нашел на дороге, то лучше не трогать, – припомнила я.
– Ну, это же не на дороге, – засмеялась Ника. – Да и как можно было не взять такую красоту!
– М-да, классный. Дай посмотреть.
– Смотри так, – она протянула руку. – А снимать не буду. Очень уж по душе пришелся. И в самый раз по руке!
– Симпатичный, – одобрила я, не сумев выдать более точную характеристику. – Но к нему не слишком подходит твой черный маникюр. Лучше какие-нибудь теплые тона.
– Эх, – Ника мечтательно вздохнула и, помолчав, добавила многозначительно: – Может статься, я когда-нибудь сменю этот черный лак на что-то веселое.
Глава 12
Не место живым на старых могилах!
Мы договорились не сообщать бабушке о моих похождениях в лесу. Да бабушки, по счастью, и дома не было – на краю печи стояла кастрюля горячего борща, а на столе лежала записка, сообщавшая, что бабушка отправилась в гости к соседке. Я переоделась и быстро, пока она не вернулась, перестирала свои грязные вещи и повесила у печки сушиться. Потом заварила горячий чай с бабушкиными травами – от простуды, на всякий случай, хотя не чувствовала себя простуженной.
А Ника уселась в уголке спальни и играла своей находкой, пуская лучистым камнем рой разноцветных «зайчиков» на стены. Она отказалась от чая и вообще раздражалась всякий раз, когда я пыталась с ней заговорить, отвлекая ее от интересного занятия.
Я тогда обиделась и ушла на кухню вышивать.
Часа через два вернулась бабушка. Первым делом окинула взором мои развешенные на веревке у печи брюки и курточку. И сапоги, что сохли за печкой, тоже от нее не укрылись.
– Ну что, гулены, где ходили-бродили? – спросила она добродушно.
– Да просто прогулялись, – ответила я. – Ника – к курганам, а я просто так.
– И чего ее туда черти носят, к этим курганам! – неожиданно нахмурилась бабушка. – Ну ладно, вчера один раз сходили, и хватит. Беду накликать решили?
– Какую беду, бабушка?
– Какую-какую… Не место живым на тех старых могилах! А особенно девкам молодым, так и вообще туда ходить опасно. Умом можно тронуться, а то и вовсе…
– М-да, Ника сегодня какая-то злая, на нее это непохоже, – скорее сама себе пробормотала я. Но бабушка всплеснула руками:
– От лишенько! Чтоб не смели больше туда ходить!
– Ладно, – кивнула я.
Но бабушка не успокоилась, побежала в спальню к Нике. Та полулежала на диванчике и читала книжку. Рука с перстнем была засунута под подушку.
– А щоб вас грець забрав! – выдала бабушка свою любимую поговорку. – Чтоб больше к могилам близко не подходили!
– Хорошо, – кивнула Ника.
– А то еще случится с вами такое… как с Олькой Глушенко, что я тогда делать буду?! – сердито выпалила бабушка и, круто развернувшись, вышла вон из нашей спальни. Заговаривать с ней, пока она злится, не стоило, это я по своему детскому опыту знала.
А бабушка тем временем набрала в жестянку ладана, зажгла его и стала ходить по комнатам, что-то бормоча под нос. Она все время оглядывалась, словно опасаясь кого-то встретить, а потом вдруг вынула из ящика стола небольшой ножик и с размаху всадила во входную дверь.
– Ты что это делаешь? – поразилась я.
– Хату нашу защищаю, чтоб никакая нечисть не вошла, – ответила бабушка. Ножик она вынула, и на двери, окрашенной в зеленый цвет, осталась свежая дыра от его лезвия. Я заметила рядом еще несколько таких дырок, давно закрашенных.
А бабушка зачем-то сунула этот ножик под порог и достала старую шкатулку. Из этой шкатулки она вынимала одну за другой булавки-невидимки с шариками на конце и втыкала сверху в оконные рамы по углам – по две на каждую раму. Управившись на кухне, она перешла в комнаты, а я из любопытства следовала за ней. Перед тем как войти в нашу с Никой спальню, бабушка шепотом попросила меня увести оттуда Нику.
– Чем меньше народу об этом знает, тем лучше, – пояснила она.
Но когда я вошла в комнату, Ника дремала, прикрыв лицо книжкой. Бабушка посмотрела на нее с сомнением, а потом тихонько подошла к окну и вставила по верхним углам рамы две булавки.
– Вот и славно, – сказала она, возвращаясь на кухню. – Теперь к нам никакая дрянь в дом не заберется, ни в окно, ни в дверь.
– А что должно забраться?
– Да мало ли, – вздохнула бабушка. – Мало ли какой нечисти вы можете с собой притащить, если будете шастать где не надо.
– Бабушка, – решилась я. – А скажи, отчего все же умерла Оля Глушенко?
– Зачахла да и умерла.
– Это как же?
– Да так. С гонором девка была, высоко себя несла. А потом полюбила хлопца, а он уехал. И ни письма ей, ни привета. Поняла она, что не увидит его больше, стала грустить, горевать. Ну и как-то понесла ее нелегкая к тем могилам… После того и померла. Подробностей я не знаю.
– А при чем тут могилы?
– Да кто его знает… – бабушка отвела глаза. – Всегда говорили старухи, что ходить к ним опасно. Не будем об этом. О некоторых вещах в хате разговаривать не стоит, и вообще лучше не поминать.
Я раскрыла было рот, но бабушка решительным жестом пресекла мое любопытство и спросила строго:
– Ты скажи откровенно – с тобой такого нет? Сама-то ты ни по ком не страдаешь?
– Конечно же, нет!
– Вот и славно, – облегченно выдохнула бабушка. – Тогда ваш поход к могилам, даст бог, обойдется без последствий.
Собственно, я и не чувствовала никаких загадочных «последствий», если не считать странного сна этой ночью. Но странные сны сопровождали меня всю жизнь, потому принимать его всерьез я не стала.
– И не надо никуда ходить, – продолжила бабушка. – Вон, друзья ваши пусть приходят, посидите хорошо в компании, разве ж я не даю!
Тогда я снова села вышивать, а бабушка, раззадорившись, еще раз окурила дом ладаном, особо рьяно пройдясь по нашей спальне. Оттуда почти сразу выскочила заспанная Ника и уселась со мной за столик. Вид у нее был растерянный и недоуменный. Она немного посидела молча, потом потянулась за своим рукодельем и попыталась тоже вышивать, но я видела – работа у нее не шла. Руки дрожали, нитки путались, Ника со злости их дергала и рвала. В конце концов, она отложила салфетку до лучших времен.
– Ой, Танька, тревожно мне что-то…
Я подняла голову от вышивки и уставилась на нее с удивлением.
– Почему тебе тревожно?
– Не пойму. Тревожно и тяжело на душе, но вместе с тем такое приятное предчувствие… Знаешь, наверное, я все-таки не зря сюда приехала. Мне кажется, – она наклонила голову почти вплотную ко мне и прошептала: – Кажется, я скоро снова его увижу!
