Ренсом Риггз - Библиотека душ
Прежде чем уйти я снова рассказал ей, как много значила ее жертва, и как та ее частица, что она дала мне, спасла нас.
— Честно, без того пальца я бы никогда не смог…
Она отвернулась, как только я начал говорить, словно слова благодарности жгли ей уши.
Рейнальдо поспешил выпроводить меня:
— Прошу прощения, у Матушки Пыль еще много пациентов.
Эмма встретилась со мной в коридоре.
— Ты выглядишь прекрасно! — воскликнула она. — Хвала птицам, а то я уже начала волноваться за тот укус…
— Не забудь рассказать ей про свои уши, — напомнил я.
— Что?
— Твои уши, — повторил я громче, указывая на них.
У Эммы не переставало звенеть в ушах, с тех пор как мы покинули библиотеку. Из-за того, что ей пришлось поддерживать руками огонь, чтобы освещать нам путь, пока мы убегали, она не могла заблокировать тот ужасный грохот, который в буквальном смысле был оглушающим.
— Только не упоминай про палец.
— Про что?
— Палец! — повторил я, выставив свой палец. — Он ее сильно задевает, извиняюсь за каламбур…
— Почему?
Я пожал плечами:
— Понятия не имею.
Эмма зашла в кухню. Три минуты спустя она вышла, щелкая пальцами возле ушей.
— Потрясающе! — воскликнула она. — Слышно просто отлично!
— Слава богу, — откликнулся я. — Орать не очень то весело.
— Ага. А я упомянула про палец, кстати.
— Что?! Зачем?
— Из любопытства.
— И?
— У нее задрожали руки. Она пробормотала что-то, что Рейнальдо не стал переводить, и он практически выгнал меня вон.
Мы, наверное, продолжали бы обсуждать эту тему и дальше, если бы не были такими уставшими и голодными, и если бы в этот момент наши ноздри не защекотал запах еды.
— Все к столу! — крикнула в коридор мисс Королек, и разговор был отложен.
* * *Когда наступила ночь, мы собрались на ужин в библиотеке Бентама — единственной комнате, которая была достаточно большой чтобы комфортно вместить всех нас. Там был разожжен камин и расставлен ужин, из еды, подаренной благодарными местными жителями: здесь были и жареный цыпленок и картофель, и дичь, и рыба (от которой я на всякий случай воздержался, поскольку она, скорее всего, была выловлена в Канаве). Мы ели и болтали, и пересказывали наши приключения за последние несколько дней. Мисс Сапсан слышала лишь немного о нашем путешествии из Кэрнхолма в Лондон, и по разбомбленному Лондону в поисках мисс Королек, и хотела знать все до последней детали. Она была великолепным слушателем, всегда смеялась в забавных местах и испуганно ахала к нашему удовольствию на наших красочных описаниях драматичных моментов.
— И потом бомба упала прямо на пустóту и разнесла ее на мелкие кусочки! — выкрикнула Оливия, выпрыгивая из своего кресла, пока живо пересказывала этот момент. — Но на нас были странные свитера мисс Королек, и поэтому осколки не убили нас!
— Боже мой! — ахнула мисс Сапсан. — Вот уж действительно повезло!
Когда наши рассказы были окончены, мисс Сапсан сидела безмолвно какое-то время, изучая нас со смешанным выражением грусти и изумления.
— Я очень, очень горжусь вами, — произнесла она, — и очень сожалею обо всем том, что случилось. Я даже не могу вам сказать, как бы мне хотелось, чтобы это я была там с вами, а не мой коварный брат.
Мы почтили минутой молчания Фиону. Она не умерла, настаивал Хью, а просто заблудилась. Деревья смягчили ее падение, сказал он, и она, возможно, бродит по лесу где-нибудь неподалеку от зверинца мисс Королек. Или ударилась головой, пока летела, и забыла, откуда она пришла. Или спряталась…
Он оглядел нас с надеждой во взгляде, но мы отводили глаза.
— Она еще объявится, — утешила его Бронвин.
— Не вселяй в него ложную надежду, — возразил Енох. — Это жестоко.
— Что ты знаешь о жестокости, — откликнулась Бронвин презрительно.
— Давайте сменим тему, — вмешался Гораций. — Я хочу узнать, как пес спас Джейкоба и Эмму в подземке.
Эддисон бодро запрыгнул на стол и начал рассказ, но он приукрасил историю таким количеством отступлений о своем героизме, что Эмме пришлось взять дело в свои руки. Вместе она и я рассказали им, как нашли путь в Акр Дьявола, и как с помощью Бентама мы спланировали и осуществили свое мини-вторжение к тварям. А затем они завалили меня вопросами — всем хотелось побольше узнать о пустóтах.
— Как ты научился их языку? — спросил Миллард.
— На что это похоже, когда ты управляешь ими? — спросил Хью. — Ты представляешь себя одним из них, как я с пчелами?
— Это щекотно? — спросила Бронвин.
— Тебе никогда не хотелось оставить себе одну как домашнее животное? — спросила Оливия.
Я отвечал, как мог, но чувствовал, что мне тяжело подбирать слова, так как мою связь с пустóтами было непросто описать, это как если бы вспоминать наутро приснившийся ночью сон. К тому же я постоянно отвлекался на мысль о разговоре, который мы с Эммой до сих пор откладывали. Когда я закончил, я встретился с Эммой взглядом и кивком указал на выход из комнаты. Мы поднялись и извинились. Пока мы шли к двери, я чувствовал, что все взгляды в комнате направлены на нас.
Мы нырнули в освещенную лампой гардеробную, заваленную пальто, шляпами и зонтами. Это было тесное и не очень-то удобное место, но оно было, по крайней мере, уединенное, такое, где мы могли поговорить, без риска быть прерванными или услышанными. Внезапно я почувствовал какой-то иррациональный ужас. Мне предстояло сделать трудный выбор, с которым я не был в полной мере готов столкнуться до этих пор.
Мы молчали какое-то время, глядя друг на друга. Обилие ткани так приглушило все звуки в комнате, что мне казалось, я слышу, как бьются наши сердца.
— Итак, — начала Эмма, потому что, конечно же, именно она начала бы первой. Эмма — всегда прямолинейна, и никогда не боится неловких моментов. — Ты останешься?
Я не знал, что я скажу, пока эти слова не покинули мой рот. Я действовал на автопилоте, без фильтра:
— Я должен увидеться с родителями.
Это была неоспоримая правда. Они были обижены и напуганы, и совершено не заслужили такого обращения, и я уже оставил их в подвешенном состоянии слишком надолго.
— Конечно, — ответила Эмма. — Я понимаю. Конечно ты должен.
Так и не заданный вопрос повис в воздухе. Увидеться с родителями — это только полумера, а не ответ. Я увижусь с ними, конечно. А потом что? Что я скажу им?
Я попытался представить, как я рассказываю родителям правду. В этом плане телефонный разговор, который состоялся между мной и отцом в подземке, был лишь прелюдией к грядущему аттракциону. Он спятил. Наш сын безумен. Или на наркотиках. Или не только на наркотиках.
Нет, правда не пойдет. Тогда что? Я увижусь с ними, заверю их, что я жив и здоров, сочиню историю о том, что просто отправился смотреть достопримечательности Лондона, а потом скажу им возвращаться домой без меня? Ха-ха. Они же устроят на меня охоту. Полицейские будут прятаться в кустах в месте нашей встречи. Люди в белых халатах с сетями по размеру Джейкоба. Мне придется убегать. Сказав им правду, я сделаю все только еще хуже. Увидеться с ними только для того, чтобы убежать снова, значит заставить их мучаться еще больше. Но сама мысль о том, что я никогда не увижу родителей, никогда не вернусь домой, не укладывалась у меня в голове. Потому что, если уж быть с собой совсем откровенным, как бы не было больно думать о том, чтобы покинуть Эмму и моих друзей, какая-то часть меня хотела вернуться домой. Мои родители и их мир олицетворяли собой возвращение к вменяемости и предсказуемости, к тому, к чему я стремился после всего этого безумия. Мне нужно было побыть нормальным какое-то время. Перевести дыхание. Всего лишь на время.
Я вернул свой долг странным и мисс Сапсан. Я стал одним из них. Но я был не только одним из них. Я также был сыном моих родителей, и какими бы несовершенными они не были, я скучал по ним. Скучал по дому. Я даже вроде как скучал по своей тупой, обычной жизни. Конечно же, я буду скучать по Эмме больше, чем по любой из этих вещей. Проблема была в том, что я хотел слишком многого. Я хотел обе жизни. Двойное гражданство. Быть странным и узнать все, что только можно узнать о странном мире, и быть с Эммой, и исследовать все петли, которые Бентам собрал в своем Панпитликуме. Но при этом делать и те глупые вещи, которые делают обычные подростки, пока я все еще могу сойти за такого. Получить водительские права. Подружиться с кем-то своего возраста. Закончить школу. Потом, когда мне исполнится восемнадцать, я буду волен идти куда хочу. Или когда хочу. Я смогу вернуться.
Вот в чем была правда, корень и суть всего этого: я не мог провести остаток своей жизни во временной петле. Я не хотел быть странным ребенком вечно. Но однажды, возможно, я смогу стать странным взрослым.
