Владимир Клименко - ... В среду на будущей неделе
— A-а! Тебя смущает слово спардек? — догадался Мыркин. — Спардек — это крыша палубной надстройки. — Он ткнул пальцем вверх. — Понял? Ну и добре. У нас таких словец много, привыкай.
Новая неприятность
Павлик взбежал на крышу палубной надстройки по короткому трапу, натертому ногами до блеска. Спардек со всех сторон был огражден железными поручнями, с которых свисали серебристые гирлянды вяленой кефали. У большой скошенной к корме трубы, опоясанной широкой красной полосой, стоял пожарный ящик. За ним на возвышении мальчуган увидел колесо с множеством рукояток. Колесо, будто живое, вращалось то вправо, то влево. Рядом поблескивала бронзой неуклюжая тумба с колпаком, похожим на водолазный скафандр. Павлик поднялся на капитанский мостик, любовно потрогал штурвал — мечту всех мальчишек, и в груди его сладко заныло. Забыв обо всем на свете, он устремил горячий взгляд вперед, к манящему и никогда не досягаемому горизонту. Он перестал ощущать себя, стал легким, невесомым, точно мгновенно превратился в облачко или вон в ту чайку, зависшую над сияющей морской бирюзой.
Это длилось несколько мгновений. Вдруг с обеих сторон «Альбатроса» раздались шумные всплески, вслед за этим протяжное, гулкое чих-пах, чих-пах… и Павлик вернулся к действительности. Он ухватился руками за поручень и принялся внимательно вглядываться в нежно-голубую, с солнечными прожилками воду. Под самым бортом сейнера, пузыря глубину, метались три черные продолговатые тени. Тени скользили так стремительно, что за ними трудно было уследить. Но вот они начали разрастаться, выходить из глубины, и в воздухе блеснули смолистые спины огромных рыбин. «Ухх!» — невольно вырвалось у Павлика. Он наклонился, чтобы лучше рассмотреть морских акробатов, но успел лишь заметить хвосты, мелькнувшие в пенных султанах.
Кто-то крикнул снизу, с палубы:
— Пашок! Беги сюда, тут лучше видно!
За спасательной шлюпкой Павлик заметил рослого рыбака, который махал ему книгой. Рыбак был крепкий, жилистый, может быть, только чуть слабее Глыбина. На его добродушном открытом лице лучились большие глаза.
Павлик бросился к трапу и… с ходу оседлал чью-то шею. Карандаш и тетрадь выпали из рук и остались лежать на спардеке.
Брага в горячке просеменил по палубе, неся съехавшего ему на спину мальчика. Потом опомнился, затряс плечами. Павлик оказался у ног боцмана и не успел подняться, как его ухо стиснули цепкие пальцы.
— Ой, больно! — застонал Павлик, дернул головой и почувствовал, что ухо свободно. Хотел юркнуть в сторону, но споткнулся о мичманку и растянулся у борта.
— Ну постой же, — зашипел боцман, протягивая волосатую руку.
Но из-за надстройки выскочил рыбак, на лету перехватил руку боцмана и отвел ее за спину.
— Не смей! — выкрикнул он запальчиво.
На шум прибежали Митрофан Ильич, радист и смуглый, как араб, механик Чернобров. Старый рыбак и радист подхватили Павлика под мышки, поставили на ноги, а механик забегал перед Брагой, повторяя:
— В чем дело? В чем дело? В чем дело?
Павлик приложил к горящему уху ладонь и опустил голову. «Как же это я, раззява? — ругнул он себя. — Боцман подумает, что нарочно… Теперь он мне проходу не даст…»
— В чем дело? — еще раз повторил механик.
Брага поднял мичманку, хлопнул по ней рукой, стряхивая пыль.
— Растяпа! — процедил он сквозь зубы, бросил фуражку на голову и ушел за угол надстройки.
Когда боцман скрылся, Чернобров строго поглядел на Павлика и сказал:
— Извинился бы, раз так получилось.
Брагу Павлик нашел в штурвальной рубке. Он сидел на раскладном табурете, вытирая большим клетчатым платком красную лысину. Боцман, видимо, немного «отошел», потому что при виде Павлика только с укором покачал головой. Впереди него, держась обеими руками за штурвал, стоял молоденький, может, лет на пять старше Павлика, чернобровый рыбак. Глыбин облокотился на треугольный столик у противоположной двери и шагал циркулем по карте, разбитой на квадраты. Он мельком поглядел на Павлика, ухмыльнулся чему-то и снова углубился в вычисления.
Павлику было стыдно при всех обращаться с извинениями к Браге, и он робким голоском попросил его выйти «на минуточку».
Боцман поднялся с табурета, ворча и охая. На палубе, около брашпиля (якорной лебедки), остановился и принялся молча созерцать морскую даль. Клетчатый платок выглядывал уголком из кармана темно-синих брюк, будто дразнящий язычок.
Павлик, вспотевший не столько от жары, сколько от волнения, тоже молча смотрел на море.
Брага нетерпеливо поморщился:
— Это и все? Постояли, помолчали и разошлись добрыми друзьями?
Еще помявшись, Павлик наконец сказал:
— Простите, Фрол Антонович, я не нарочно… Так получилось. Хотел дельфинов посмотреть…
Слова прозвучали настолько жалобно, что способны, кажется, были растопить айсберг. Брага подобрел, глазки его заулыбались.
— Ладно, что так обошлось, — сказал он и ушел в рубку.
У Павлика будто гора с плеч свалилась.
Курс остается прежним
Павлик вспомнил о своей самодельной тетради и карандаше, оброненных на спардеке. «Сегодняшние события нужно записать», — решил он и направился к трапу. Однако наверху ни карандаша, ни тетради не оказалось. А под площадкой он увидал листки, изорванные в мелкие клочья; тут же, у кнехта, валялся изгрызенный карандаш. Павлик сообразил, что его «журналистские принадлежности» сдуло со спардека и они угодили в зубы маленькому злодею с черной метелочкой на самом кончике остриженного хвоста. Он нашел щенка под площадкой. Малек кончал терзать последний листок и продолжал это занятие даже тогда, когда Павлик схватил его за заднюю лапу. Щенок виновато зажмурил глаза, ласкаясь, потянулся сиреневатым язычком к Павликову носу.
— Три злодейства в один день — это чересчур! — сказал Павлик нарочито строго. Засмеялся и принялся почесывать шею песика. — Но ты не бойся, — продолжал он ласково. — Разве стану я обижать кроху? А дневник… Все равно завтра меня высадят на берег.
Малек почувствовал в Павлике друга и стал играть с ним, притворно рыча и хватая мелкими белыми зубами майку, трусы. Павлик охотно принимал участие в веселой возне. За этим занятием и застал их чернобровый рыбак, которого Павлик видел в штурманской рубке.
— Иди, кэп-бриг зовет, — с хорошей улыбкой сказал посыльный.
Павлик абсолютно ничего не понял. Что за кэп-бриг?
Чернобровый пояснил:
— Кэп-бриг — это сокращенно капитан-бригадир. Так мы привыкли называть Егора Ивановича, твоего дядю. А теперь этого приходится.
Павлик опустил щенка на палубу. «Кажется, гроза только начинается», — подумал он.
На этот раз ему пришлось удивиться.
Глыбин встретил Павлика улыбкой. В огромном, точно боксерская перчатка, кулаке синели два точно таких листка, из каких была сшита Павликова тетрадка. Он усадил его на табурет, на котором недавно сидел боцман. Сейчас Брага отсутствовал.
— Можешь радоваться! — сказал Глыбин и пошуршал перед носом у Павлика бланками радиограмм. — Тут про твою милость написано. Скоро матушку увидишь. Мда-а. Покатался по морю, а теперь и домой можно вертаться. Ну, чего молчишь? Или тебя это не трогает?
Глыбин взял Павлика за плечо и наклонился, заглядывая, ему в лицо. Павлик опасливо отпрянул. Чернобровый рыбак, который позвал его сюда, заговорщицки подмигнул.
— Струхнул? А почему струхнул? — заметив пугливое движение мальчугана, прогудел Глыбин. — Понимаешь, что виноват, вот почему. Напрасно, не такой я человек, чтобы… Ты — дитя, а ради вашего брата я могу на стомильную прогулку катер сгонять… Вот тебя сейчас катаю. Верно, что ли, я говорю?
Павлик промолчал. Он старался понять: что нужно от него Глыбину?
— Почему молчишь? Может, его стесняешься? — кивнул кэп-бриг на рыбака, который стоял перед штурвалом.
Павлик опять ничего не ответил.
— Ступай, Никита! — сказал Глыбин рыбаку. — Пока без тебя обойдемся. Я потом позову.
Чернобровый, пожав плечами, вышел из рубки. Глыбин прикрыл дверь и занял его место.
— Ну, теперь нас двое, — сказал он. — Давай спокойно покалякаем. Видишь, какое дело… — Глыбин передохнул и продолжал, тыча поочередно указательным пальцем в бланки, которые рядышком разложил на столике. — Вот тут написано, чтобы я твою милость домой отправил, так как от твоей родительницы никому там покоя нету. А эта радиограмма от самолета рыбразведки… В общем, скажу короче: одна бумажка прямым курсом идти предлагает к рыбе, а другая вправо тянет, от рыбы. Какую же из них во внимание взять, а какую отбросить? Как бы ты поступил на моем месте? Пока еще мы прежним курсом идем, на рыбу. Как по-твоему, правильное у нас направление?
— Правильное! — убежденно сказал Павлик.
