Михаил Лыньков - Миколка-паровоз (сборник)
— А ты не дерись, черт косматый! — не вытерпел Миколка да как хватит зубами пухлую поповскую руку. Поп так и подскочил на месте.
И что тут началось! Досталось Миколке за этого «буржуя», надолго запомнит. Пострадал и чуб, и уши горели, и колени в синяках, и по затылку получил не раз. Мало того — еще велели отца в школу позвать. И долго пришлось отцу попа уговаривать, чтобы не очень гневался тот на дитя малое-неразумное, наговорившее сдуру разных разностей, в которых само ничего не понимает. Когда возвращались они вдвоем из школы, отец выговаривал Миколке:
— Ты все же не слишком задирайся с попом. Вот выгонят из школы, будет совсем плохо — останешься неучем на всю жизнь. А что он, поп, городит там, так ты слушай и помалкивай: не задевай лиха…
— Когда же этот «буржуй» и вправду смешной. Разве бог такого создал бы…
И задумал Миколка отомстить когда-нибудь «буржую» за все неприятности сразу. А тут еще и новые причины появились. Уже не первый год протекала крыша, давно прогнили доски в вагоне. И сколько ни просил отец «буржуя», чтобы тот распорядился починить да заодно и перекрасить заново домик на колесах, «буржуй» вечно отказывал да еще и ворчал сердито:
— Наберешься тут для вас для всех краски, когда на паровозы и на вагоны не хватает…
А сделать ремонт он обязан был. И знали все, что крадет со склада этот заведующий все, что можно: тащит целыми бочками олифу и краску, ящиками — гвозди, да стекло, да железо, — что под руки попадет! А потом торгашам сбывает. Зато и дом себе отгрохал на ворованные деньги — дворец, да и только. Так разве допросишься у такого!
— Взял бы я его, брюхатого, да в бочку с мазутом или с краской. Знал бы он тогда…
А вот что именно знал бы тогда «буржуй», Миколка сам не знал.
Но вскорости Миколка и на самом деле отомстил за все «буржую». И хоть месть получилась не ахти какой страшной, но все-таки выставил он «буржуя» на посмешище.
Как раз в ту пору закончил «буржуй» строительство своего дома-дворца. Дом стоял еще неогороженным, а неподалеку раскинулись сарайчики с разными материалами. Миколка со своими верными дружками высмотрел, что есть там и бочки с краской.
По причине завершения строительства хозяин устроил пир. И созвал на него знатных гостей. Кого только не было у него на балу на том — и начальник депо, и дорожные разные чины. Гости веселились в саду, пили вина, закусывали сытно. У столов крутился и большой пушистый кот, любимчик «буржуя».
Миколкина компания долго шныряла вокруг сада, пока наконец им не удалось подманить к себе кота и поймать его.
А поймав, все гурьбой забрались в сарай и учинили коту обряд крещения: окунули его в бочку с жидкой зеленой краской, какой обычно красят пассажирские вагоны. Отфыркивается кот, жалобно попискивает, а его в бочку — раз, и еще раз, и еще. Уж не капает, а течет с хвоста и с лап краска, — пожалуй, довольно. Вмиг задала стрекача Миколкина компания и, притаившись в кустах сирени, стала ждать, что же теперь кот будет делать. Тот сразу же сиганул к гостям и привычно уселся на коленях своего хозяина. Уселся да давай отряхиваться от мокрой краски.
«Буржуй» и не заметил сперва ничего, так заговорился с гостями. И вдруг раздался взрыв смеха. Хохочут «буржуевы» гости, и сам «буржуй» посмеивается: не догадывается, что это над ним смеются-то; весь белый летний костюм хозяина измазал кот зеленой краской. Пропала нарядная одежка начальника.
Тогда Миколкина компания хором выкрикнула во всю силу:
— Краденое! Краденое! — и пустилась врассыпную.
Что было потом с «буржуем», Миколка не знал. Но гордость испытывал превеликую, — что ни говори, а отомстил он ненавистному толстяку за все свои обиды.
— Будет знать, как жалеть краску для нашего брата-рабочего!
ЦАРСКИЕ ОРЛЫ
Не только бог досаждал Миколке, случались у него неприятности и еще из-за одной важной персоны. Персоной этой был царь. Наслышался о нем Миколка и дома, и в школе. В школе-то и молитву заставляли учить специальную, просить бога помочь его императорскому величеству, чтоб охранял он его жизнь и даровал победу над супостатами.
«Что это за величество такое, за которое все молятся?»— думал Миколка и, придя домой, приставал к деду с расспросами про царя.
— Ого! Царь — это, братец, царь и есть, а не какой-нибудь шаляй-валяй… Он тебе, скажем, садится ужинать, а вокруг тысяча слуг так и вьется. Тысяча — не меньше! — уверял Миколку дед, будто сам воочию видел, как ужинает царь. — И каждый норовит угодить: один колбасу тащит, второй водку по стаканам разливает, третий селедочку режет, четвертый соленые огурцы из бочки вылавливает…
— А пятый? — спрашивает Миколка.
— Пятый? Ну, и пятому есть забота: скажем, блины сметаной поливать, оладьи горяченькие на стол доставлять или, скажем, капусту тушеную…
Дед на ходу припоминал разные яства, чтобы в точности определить, чем занимается каждый царский слуга.
— А ест царь, к примеру, каленый горох? — спрашивал Миколка, имея в виду свое излюбленное лакомство.
Дед Астап долго почесывал затылок, не зная, что и сказать в ответ. Но не ронять же было деду в Миколкиных глазах свой авторитет! И поэтому решительно объявлял:
— А что ты думаешь! Наверняка ест… Еще как! Ему, брат, все нипочем. Захотелось ему гороха — поест гороха; захотелось сметаны — тут как тут ему сметана. Царь еще только подумает про ту сметану, а слуга уже подлетает к нему с полным жбаном. Ешь, императорское величество, сколько тебе хочется… Только, я полагаю, царю и без гороха твоего сытно живется. Горох все-таки еда не господская…
Миколка тут же бросался в спор:
— Не может быть, чтобы он горох не ел! Да на свете нет ничего вкуснее гороха. Что он дурак, этот царь, что ли?
— Да нет, видать, не дурак… Он, брат, и хитрющий — все знает: кто где живет и что думает. Вот и про нас с тобой, значит, знает. Сидит себе на троне в Петербурге, а потом как глянет на карту, видит — станция наша… И сразу в голове у него думка появляется: «Ага! Да там у меня старый герой турецкой войны Астап живет с внуком Миколкой. А показать их мне, пусть предстанут перед мои царские очи!..» И что ты думаешь? У него это — раз плюнуть! И все-то он может сделать. Захочет покарать, глазом не моргнет, скажет: «А ну, подать сюда мне Миколку, я его жизни лишу за непослушание!» И чик-чирик — нет головы у Миколки… А захочет помиловать, скажет: «Чего тебе надобно, Миколка, — золотые дворцы-палаты или чудо-камень самоцвет?»
— Куда они мне, дворцы золотые! — вздыхает Миколка. — Вот бы хатенку нам, да потеплее, побольше этой. Чтобы тебе не спать на полу да не простужаться всем в зимние холода…
— Смотри ты, эк хватил! Хатенку — это, брат ты мой, царю куда труднее, чем дворцы-палаты… Негоже царю такой мелочью заниматься…
Миколка недоверчиво косился на деда: такие порядки ему не по нраву.
На том разговор с дедом про царя и кончался. Миколка подступал к отцу и его расспрашивал, что это за важная птица такая — императорское величество. Отец только посмеивался над россказнями деда:
— Ты его, Миколка, побольше слушай, он тебе и не таких сказок насочиняет. Не хуже, чем про турецкую войну. Царь народ чаще всего пулями жалует, вот этого-то гороха ему не жалко…
Пули и горох — не сразу и разберет Миколка, что тут к чему. Спросить бы еще отца, да тот не очень любит распространяться про царя.
— Отстань ты со своим царем! Трутни они, все цари, кровопийцы…
— Как буржуи?
— Еще бы! Царь над всеми буржуями буржуй. Одного поля ягоды.
А к кому еще сунешься с тем царем? К попу в школе, что ли? Глядишь, получится так же, как с Адамом и Евой. А то еще хуже…
Но вскоре выпало Миколке познакомиться с царем. Да как еще! Никому теперь не пожелает Миколка сводить знакомство с его императорским величеством.
Однажды утром от вагона к вагону прошел слушок, что, мол, завтра сам царь через станцию будет ехать. Слухам можно было бы и не поверить, да к вечеру в Миколкину хату на колесах ввалились солдаты и два жандарма. И так в каждый вагон поселка. Отцу и деду выдали специальные железные жетоны. Их надо было прикрепить на груди: жетоны служили вместо пропусков в депо и на станцию. Чтобы сразу было видно, что человек служит на железной дороге и ему дозволяется ходить по путям. Без надобности ходить по путям было строго-настрого запрещено, а на станцию показываться просто так — и подавно. И еще велели вокруг вагонов посыпать желтым песочком.
Матери предстояло целый экзамен выдержать: приказали ей отмыть начисто вагон снаружи, свежими занавесками окна и двери прикрыть, чтоб царь — упаси боже! — не увидел рваное тряпье, чтобы не испортилось настроение у его императорского величества.
И еще — не торчать в окнах, в дверях, не глазеть на царя: иначе — «стрелять будем»!
